Так далеко, так близко… - Барбара Брэдфорд

Вид довольно строгий и деловой; именно так я и хотела выглядеть.

Удовлетворенная, я одобрительно кивнула.

В дверь легко постучали, и тут же вошел Юбер. Склонив голову, он произнес:

— Графиня?

— Да, Юбер, что там?

— Вы хотите пить чай здесь, мадам? Или в большом салоне?

— Лучше здесь. Спасибо, Юбер.

Он еще раз кивнул и исчез так же быстро, как появился, бесшумно скользя по паркету. Эдуард нанял его двадцать пять лет тому назад в качестве младшего слуги, и он по‑прежнему работает в нашем доме. Но теперь он — старший лакей и ведает всем моим хозяйством.

Я села в кресло с прямой спинкой и стала ждать свою гостью, которая должна появиться с минуты на минуту. Я сидела и думала, что мне делать с миной замедленного действия. Не знаю. Впрочем, там будет видно.

Тут я услышала шаги по мраморному полу вестибюля, и через мгновение Юбер открыл дверь.

Я встала.

— Мадам, ваша гостья. — Он провел ее в салон и добавил: — Мадам Трент, разрешите представить вас графине де Гренай.

Шагнув вперед, я изобразила на лице вежливую улыбку и протянула руку.

— Добрый день, очень рада познакомиться, мадам Трент.

Молодая женщина улыбнулась и крепко пожала мне руку.

— А я очень рада познакомиться с вами, графиня. Так мило с вашей стороны согласиться принять меня.

Я кивнула, высвободила руку и указала на кресло около французской двери в сад.

— Не расположиться ли нам здесь? Юбер сейчас подаст чай, но пока мы можем поговорить.

— Благодарю, — сказала Вивьен Трент и пошла следом за мной.

Она села на диванчик. Я — на то кресло с прямой спинкой, которое предпочитаю всем остальным.

— Мне позвонили из института Пастера, — начала я, — и сказали, что вы хотите побеседовать со мной о моей дочери Ариэль. Что‑то, связанное со статьей, которую вы пишете о покойном Себастьяне Локе.

— Да, это так, графиня. Я пишу очерк для «Санди Таймз», английской газеты. Я назвала свой очерк «Последний великий филантроп», речь в нем пойдет о самой сути этого человека. Я рассказываю о его достижениях, о его сочувствии и щедрости к бедным и страдающим людям всего мира. Очерк будет носить, несомненно, позитивный характер. Оптимистический.

— Понимаю, — кивнула я. — Но, однако, я не уверена, что могу вам помочь. Моей дочери нет в Париже, а господина Лока я не знала.

— Но ваша дочь знала его, графиня. Не так ли?

Я заколебалась, но все же кивнула:

— Да, знала.

— Мне бы хотелось поговорить с ней, узнать, каковы ее впечатления от человека, который творил чудеса по всему земному шару.

— Полагаю, что сейчас с ней встретиться нельзя. Говоря по правде я в том уверена.

Вивьен Трент была заметно огорчена: она наклонилась вперед с несколько упрямым видом, как мне показалось, и сказала:

— Я буду с вами предельно откровенна, графиня. Я не только журналист, пишущий о Себастьяне Локе, но я еще и член семьи Локов.

Я молча кивнула.

Госпожа Трент сказала:

— Могу ли я объясниться?

— Конечно, прошу вас.

— Я знала Себастьяна с двенадцати лет. Моя мать была с ним в связи в течение шести лет. Когда она умерла, мне было восемнадцать, и он стал моим опекуном. Он послал меня в колледж и вообще принимал во мне участие. Мы поженились, когда мне было двадцать два, а ему — сорок два года. Мы прожили вместе пять лет и после развода остались друзьями. Развелись мы по обоюдному согласию. — Она замолчала и пристально посмотрела на меня.

— Понятно, — проговорила я.

— Я рассказываю это вам, графиня, потому что хочу объяснить, что очерк будет очень личным и доброжелательным. Я не собираюсь его критиковать, рисовать его портрет «со всеми бородавками». Напротив. И, конечно, о вашей дочери, докторе Ариэль де Гренай, я тоже буду писать в лестных выражениях.

— Я поняла вас. Спасибо за объяснение. Но я не знаю, что могла бы рассказать моя дочь, если бы вы с ней встретились. Хотя это все равно невозможно, как я уже сказала.

— Полагаю, она многое могла бы рассказать, — коротко заметила госпожа Трент. — В конце концов, она — последняя женщина, с которой он был связан. Связан лично, на основе чувства.

Я смотрела на нее молча, ожидая, что она еще скажет.

Некоторое время в комнате стояла тишина. Я понимала, что Вивьен Трент ждет от меня какого‑либо замечания, но я молчала.

Наконец, она заговорила:

— Графиня де Гренай, Себастьян говорил мне, что он хочет жениться на вашей дочери.

— Он так сказал?

— Да.

— Когда он это сказал?

— В прошлом октябре, в начале месяца. В понедельник в ту неделю, когда он умер.

— Вы были его единственным доверенным лицом, мадам Трент? Или другие члены его семьи же об этом знали?

Вивьен Трент покачала головой.

— Никто не знал, графиня, я была единственной.

Я ничего не сказала, и она спросила, слегка нахмурившись:

— Вы знали, что они хотят пожениться?

— Да, Ариэль мне говорила. Вы, видимо, были с ним в очень близких отношениях, если он даже после развода все вам рассказывал?

— Да, это так. Себастьян верил мне безоговорочно.

— Что он вам сообщил об Ариэль?

— О ней — немного: что она врач, ученый, работающий в Африке. Но он говорил мне о своих чувствах к ней, о глубине этих чувств.

— Вот как. Это необычно. Действительно необычно, принимая в расчет обстоятельства.

— Я этого не думаю.

— Но вы были его женой. Разве вам не было горько слышать, что он любит другую? Что собирается на ней жениться?

— Нет, вовсе нет! — воскликнула она пылко. — Я интересовалась его жизнью. Я любила его. Я хотела, чтобы он был счастлив, чтобы у него была любимая спутница жизни, также как он хотел этого для меня. Как я уже сказала, мы были очень, очень близки.

— Я поняла, что это так.

— Графиня де Гренай, ваша дочь работает в Африке. Мне бы хотелось поехать туда и повидаться с ней. Вы можете устроить мне это?

— Маловероятно, мадам Трент. С ней нельзя видеться.

— В институте Пастера мне сказали то же самое. Особа, с которой я говорила, объяснила, что на работает с инфекционными болезнями. И что доктор Гренай как бы… как бы в карантине.

— Это верно.

— А вы не могли бы объяснить, чем именно она занимается?

— Попробую. Ариэль — вирусолог. Сейчас она работает с вирусами, известными под названием «горячие вирусы».

— В какой‑то лаборатории в Африке? — госпожа Трент наклонилась вперед с настороженным и вопрошающим лицом.

— Да.

— А где именно? — не отступала она.

— В Центральной Африке.