Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич

Но в то время, о котором идет речь, генерал Сухомлинов был еще только наверху своей служебной карьеры. Благодаря своей мягкой внешней манере и сговорчивости он вошел в большое доверие к государю, которое, однако, не смог оправдать в тяжелый период военных осложнений…

Обе кандидатуры на пост Верховного главнокомандующего всплыли, однако, не вдруг. Государь, который по вопросу о Верховном главнокомандовании в случае войны не давал в мирное время никаких указаний, лелеял, видимо, про себя мысль о возложении этих обязанностей лично на себя.

В этой мысли государя сильно поддерживала императрица Александра Федоровна. Она, по-видимому, полагала, что передача верховного главнокомандования другому лицу нанесет ущерб самодержавной власти ее супруга, и не учитывала того обстоятельства, что надвигавшаяся война выйдет далеко за пределы единоборства армий и потребует напряжения всех народных сил и средств. А при этом положении постоянное пребывание главы государства в центре страны являлось более соответственным и нормальным, чем отвлечение его на театр военных действий.

Чтобы объявить о намечаемом им решении, государь в один из ближайших дней по возникновении войны собрал у себя в Петергофе совещание министров.

Только один военный министр генерал Сухомлинов высказал банальные слова, что армия будет счастлива иметь во главе своего верховного вождя. Все остальные лица из числа присутствовавших были против выраженного государем намерения. Председатель же Совета министров И. Л. Горемыкин[74] своим старческим, от волнения еще более дрожавшим голосом убеждал государя в опасности оставления им столицы в столь трудный период жизни государства.

Император Николай II под давлением своих министров принужден был уступить, и 20 июля 1914 г. появился высочайший указ о назначении Верховным главнокомандующим действующей армией и флотом великого князя Николая Николаевича.

«Не признавая возможным по причинам общегосударственного характера стать теперь же во главе наших сухопутных и морских сил, привлеченных для военных действий, признали мы за благо…» — такими словами начинался упомянутый выше указ, ясно отмечавший как бы временный характер назначения великого князя.

Великий князь Николай Николаевич очень любил подчеркивать упомянутый характер своего назначения, неоднократно отмечал в периоды кратких наездов государя в Ставку, что согласно Положению о полевом управлении он в этих случаях не более как начальник штаба его величества…

Со времени назначения великого князя Верховным главнокомандующим популярность его начала расти с каждым днем. Его имя стало достоянием не только армии, но и всего русского народа. Стоустая молва распространяла о нем самые легендарные рассказы. Его видели всюду лично поспевающим на помощь войскам в наиболее опасных местах, везде он пресекал зло, везде водворял порядок. При этом во всех рассказах великий князь непременно рисовался защитником солдата и восстановителем в армии правды и законности.

В период военных напряжений армии и людской толпе необходимы герои. Они являются реальным воплощением того энтузиазма, той высокой настроенности, без наличия которых среднему человеку трудно идти на страдания и смерть.

Что нужды в том, что избранники толпы не всегда в полной мере вооружены теми данными, кои им приписываются? Народ охотно и часто авансом увенчивает их лаврами, раз счастливая случайность подвела их под понятие о национальном вожде. Ни в какой мере не касаясь личных достоинств и оценки тех, кто в мировую войну стяжал народное доверие, укажу лишь, что такими счастливцами были: в Германии — Гинденбург, в Англии — Китченер[75], во Франции — Жоффр[76], затем Фош, у нас же в России — Николай Николаевич. Разница только в том, что на Западе упрочение славы таких лиц считалось патриотическим долгом каждого, у нас же в России крупных имен не щадили зависть, недоброжелательность и клевета.

Широкое поле для подтачивающей работы представило, конечно, наше несчастное отступление в 1915 г. и связанное с ним нарастание народного недовольства, но, странное дело, даже в этот трудный период имя первого русского Верховного главнокомандующего в армии и народе не потускнело. В постигшем русскую армию испытании обвиняли всех, но только не его. И когда в 1917 г., после отречения императора Николая II, стали вновь искать популярное имя, которое могло бы внести успокоение в армию и влить в нее надежду на победу, то еще раз было названо все то же имя великого князя Николая Николаевича.

УСЛОВИЯ РАБОТЫ В СТАВКЕ

Однако не так расценивалась личность великого князя при Дворе. Там его не любили и ему не доверяли. Его возраставшая популярность пугала тем сильнее, чем больше под влиянием военных неудач продолжалось давно уже начавшееся падение престижа существовавшей власти. Особенно волновалась императрица Александра Федоровна, влияние которой на императора и государственные дела с каждым годом возрастало. В письмах к царственному супругу она всячески старалась очернить Ставку и стремилась выставить великого князя опасным честолюбцем.

Ставку она называла «предательской», в соответствии с чем однажды считала необходимым преподать императору даже совет — хранить молчание о предполагаемой им поездке в войска, так как иначе «шпионы, находящиеся в Ставке, сразу же сообщат немцам, и тогда их аэропланы начнут действовать…».

«В обществе не понимают его положение, — писала она в другом письме о великом князе Николае Николаевиче, — нечто вроде второго императора, который во все вмешивается…»

Обвинения в стремлении к диктатуре в придворных сферах были столь определенны, что для разжигания чувства ревности у императора великого князя Николая Николаевича уже довольно громко называли Николаем III.

Как видно из обнародованных записей прений, происходивших в секретных заседаниях Совета министров, в августе 1915 г. даже в среде правительства существовало опасение — как бы освобождение великого князя Николая Николаевича от должности Верховного главнокомандующего не вызвало в Ставке волнений или даже не привело к возможности сопротивления.

— Должен сознаться, — докладывал Совету министров военный министр генерал Поливанов, отвозивший великому князю в Могилев высочайшее письмо об его увольнении, — что я не был уверен в благополучном исходе моей миссии…

В таком же роде писала императрица несколько позднее своему супругу: «Я еще волнуюсь, пока не будет сделано в Ставке и пока Н. (великий князь Николай Николаевич) не уедет. Только тогда я почувствую себя спокойной…»

Надо быть очень злостно настроенным против великого князя, чтобы распространять о нем столь нелепые слухи или совсем не знать его духовного облика, чтобы питать какие-либо опасения в изложенном выше смысле.

Великий князь был воспитан в глубоко патриархальном духе. И несомненно, являлся одним из самых лояльных и преданных императору Николаю II людей.

При описанном положении могла ли существовать согласованность в работах фронта и тыла, та согласованность, которая одна способна была обеспечить победу в надвинувшейся грандиозной войне? Конечно, этой солидарности не было и быть не могло.

Несмотря на высокое и крайне ответственное положение Верховного главнокомандующего и высших чинов его штаба, к их требованиям и заявлениям нередко на самых верхах проявлялось недоверие. Сообщенные расчеты подвергались неавторитетной проверке, из-за чего терялось много драгоценного времени.

Бывший военный министр, передавая о своем согласии отпустить на театр военных действий одного из подведомственных ему генералов, говорил мне:

— Я обязал его для проверки заявлений Ставки доставлять мне неофициальные сведения о действительных потребностях войск, так как считаю, что данные Ставки преувеличены.

Одновременно в главных управлениях военного министерства не могли отказаться от слишком бюрократических навыков, вместо живого дела — обеспечения армии соответственным снабжением и подготовки для нее боеспособных элементов — продолжался привычный бумажный поток. В результате армия осталась без вооружения и огнестрельных припасов, ряды ее стали сначала редеть, а затем заполняться полусырым — в смысле подготовки — человеческим материалом.