Право на пиво - Владимир Васильев

— Да что ты такое говоришь!

— Что узнал. А вообще, думаю, что не было никакого метеорита. Кто-то тайком наполнил один из баков вездехода супертопливом, и тот взорвался. Только двое погибли из-за настоящих случайностей, да и то можно поспорить. Но все остальное — однозначно неправильное руководство. Как вы не поймете, что нельзя командовать интеллектуально развитыми людьми. Мы не солдаты, которые должны четко исполнять любое распоряжение. Нельзя заставить нас делать то, что мы не хотим!

— Что ты так нервничаешь? Ты же всегда был…

— Вот именно — был! Что скажут — то и делал… Но мне это надоело! Я лучше знаю, как делать мою работу! Ну почему вы все так любите всюду лезть со своими советами и приказами, даже когда ничего не соображаете?! Мало вам было жертв? Еще хотите?

— Да ладно, успокойся, я верю, что вы лучше… Постой, а как же неполадки?

— А когда их не было? Это же первый полет! Виктор, ты, может быть, самый лучший навигатор Земли, но в технике и физике почти не разбираешься. И не стоит лезть! В общем, кэп, идите лучше спать, а мы со Степаном пойдем растить новые катушки.

Сверхпроводящие контуры, которые должны генерировать защитное силовое поле, через неделю были закончены. Еще пару дней понадобилось на прикрепление их к оплавившемуся корпусу и подсоединение к энергосистеме корабля. Наконец, все было готово к запуску.

Виктор появился в кабине только после прямого вызова.

— Все готово? — спросил он первым делом.

— Все катушки установлены, — уклончиво ответил Вильям.

— Сколько нам лететь до центра аномальной зоны? — задал новый вопрос навигатор, внимательно глядя на зеленое соцветие носовой части. Вроде бы все было в порядке.

— Что-то около пяти минут.

— Слушай, Степ, а у тебя есть с собой лишняя бутылочка «Оболони»? — неожиданно спросил Виктор.

— Нет, но могу принести, — удивленно ответил физик.

— Давай, неси скорее. Как ты там говорил: если уж погибать… Мы лучше немного подождем, глядишь, проживем лишние десять минут.

— Зачем так пессимистично-то, — задумчиво спросил техник, глядя на убегающего Степана.

— Чтобы жизнь медом, — улыбаясь чему-то ответил Стежков.

Минут через пятнадцать физик вернулся, неся с собой целую упаковку бутылок. Он дал одну Виктору, а другую протянул Вильяму. Удивительно, но никогда не пьющий Тримен взял пиво.

— Ну что, ребята, как говорится, поехали, — двусмысленно выразился Виктор.

— Пора домой, «Лидер»! — раздался чей-то радостный голос прежде, чем удар возвестил об исчезновении корабля из обычного пространства.

Юлия Остапенко

МАВКИНА БЛАГОСТЬ

— Да нет там мавок никаких!

— А я говорю, есть!

— Ты их видал, что ль?

— Не видал, а правду говорю, что есть!

Спорили корчмари рьяно, сверкая очами и погромыхивая кружками по столешнице. Пьяненький мужичок, сидевший у хозяйского стола, подперев заросшую щеку кулаком, сонно и заинтересованно моргал. Иногда щека с кулака соскальзывала, мужичок вздрагивал, и на мгновение его хмельной взгляд прояснялся — тогда он, кажется, прислушивался к спору с особым вниманием.

— Если нет, то куда народ пропадает? Кто б не пошел — поминай как звали! Кто еще, если не мавки?

— Да почем знать! Может, упырь или леший, всё один черт!

— Да откуда тебе леший в оболони? Оболонь — она ж мавок, да русалок, да водяников юдоль.

— Ну, значит, русалки или водяники. Что ты уперся — мавки да мавки?

— Да все знают потому что! И чего бы мужикам туда повадиться, если не мавки? С водяником, что ль, под луной ворковать?

Мужичок понимающе хохотнул и снова соскользнул щекой с кулака. Корчмари на мгновение умолкли, переглянулись, потом продолжили как ни в чем не бывало.

— Тебя послушать, так все мужики только и мечтают, как с мавкой траву помять.

— А ты будто не мечтаешь.

— Тьфу на тебя! На что она мне сдалась? Спереди еще ничего, а сзади-то — спины нет, одни кишки торчат.

— Да кто просит за спину ей заходить, дурень? Только тебя мавка и близко не подпустит. Они знаешь какие… ей надо, чтобы люб был.

— Много ты знаешь!

— А знаю!

— Да откуда, если не вернулся никто еще с оболони?!

— Вправду, что ли, не возвращаются? — наконец вмешался Лаврин. Пьяненький мужичок обиженно вскинулся, будто искренне верил, что представление дается для него одного. Корчмари, напротив, развернулись к молчавшему доселе посетителю с самым любезным видом.

— Как есть, — уверенно сказал тот, что постарше, и выразительно стукнул кружкой о стол, так что пивная пена заколыхалась. — Все, как один. Кто пошел в сторону оболони — поминай как звали. Ни один не воротился.

— И правильно, — оживленно кивнул молодой корчмарь. — Мавка-то, охмурив, сонную болезнь напускает. Очнется поутру добрый молодец — а памяти ему убыло. Что случилось? Как произошло? Уж про корчму-то нашу не припомнит, так и знай! Ну и про остальное тоже, а то пойдет разговоров — мавки, они ж на людях все из себя скромницы, — он подмигнул Лаврину и поднес кружку к губам, окуная усы в пену.

— Откуда же известно, что мавки любят живых мужчин, если никто наутро ничего не помнит? — спросил Лаврин.

Старший корчмарь уважительно склонил голову, молодой посерьезнел. Пьяненький мужичок, ничего не понимая, тревожно перебрасывал взгляд с одного на другого к третьему.

— В корень зрите, милостивый государь, — уважительно сказал старший. — Никак ученый будете?

— Летописец, — не без легкой гордости, впрочем, нисколько не кичась, ответил Лаврин. — Хожу по свету, собираю легенды и сказания.

— А правда-матушка вас не заботит?

— Правда — она ведь каждому своя видится.

— Верно, — кивнул корчмарь. — А я вам вот что скажу: попросту люди болтать не станут. Хотя тут кое-кто. — Острый корчмарьский локоть врезал в тощие ребра младшего товарища, от чего тот охнул, поперхнувшись пивом, и погрозил побратиму кулаком, — поклеп возводит. А только бывают люди, что против чар нечистых выстоять могут. Вот от них-то и сказ весь идет. Верить им, конечно, нельзя… но разве проверишь?

— И проверишь! — возопил вдруг пьяненький мужичок, резво вскакивая с насиженного места. Видно, его вконец разобидело, что господа беседующие не обращают на него ровным счетом никакого внимания. — Еще как проверишь! Я вот пойду и посмотрю! На мавок ваших! И всю правду скажу… как есть!

— Скажешь, — ухмыльнулся младший корчмарь. — Прям в оболони рожей в тину — хлямс! Так и скажешь.

— Не стоит, милостивый государь, — покачал головой старший. — Как бы там ни было, а вправду никто еще с оболони не вернулся. Местных спросите, коли мне не верите — не ходят туда. Мавки — не мавки, а гиблое место.

— Пойду, — упорствовал мужичок, видимо, и в самом деле достаточно пьяненький. Лаврин смотрел на него с помесью любопытства и жалости. В мавок он, положим, не очень и верил, но справедливости слов младшего корчмаря отрицать не мог — упадет бедолага лицом в трясину, еще задохнется, неровен час. Но мужичок, кажется, не на шутку разошелся — вскочил, стал искать шапку, даром что темнело на дворе.

— Пивка хоть глотни на дорожку, — вздохнул старший корчмарь, незаметно подсовывая кружку ближе. — Хорошее у меня пиво… славное! Не раз, бывало, возвращались посетители с дороги, добавки просили…

Мужичок на миг заколебался, потом отчаянно махнул рукой, едва не врезав Лаврину по носу.

— Время не терпит, корчмарь! Мавка меня заждалась!

— Ну иди, — переглянувшись с товарищем, вполголоса молвил корчмарь. И только дверь скрипнула на петлях, побратимы повернулись к Лаврину, оставшемуся единственным посетителем: — А что, может, вы пивка желаете?

— Благодарствую, не пью, — твердо ответил тот.

— Обяжете, — заелозил младший, — сам варил, душу вкладывал. На тысячу верст отсель такого пива не сыскать! Хоть попробуйте!

— Не пью, — совсем уже холодно повторил Лаврин. — Молока дай.

Корчмари помрачнели. Лаврин привык к такому приему: где это видано — чтоб здоровый мужик и не пил? Но он-то знал, как важно летописцу сохранять ясность ума и твердость руки — не менее важно, чем воину. Понаписываешь чего на хмельную голову, а потом окажется, что все это тебе спьяну привиделось — перед людьми потом стыдно, а то еще, бывало, и поверят… В глубине души Лаврин подозревал, что своим появлением в народных пересудах мавки и прочая нечисть обязаны именно хватившим лишку летописцам…

Посидел он еще, молока теплого попил, и уже совсем темно стало, когда дверь шумно распахнулась, и в корчму ввалился давешний мужичок — растрепавшийся, раскрасневшийся, с безумными глазами и расхристанным воротом.

— Корчмарь! — завопил он с порога. — Корчма-арь! Пива!!!

Повторять не пришлось. Засуетились, забегали. Подсунули было лавку, но мужичок не присел — выхватил из протянутых рук полную кружку, выпил залпом.