Жернова истории. Ветер перемен - Андрей Колганов

— А для детей рабочих и крестьян образование сделать полностью бесплатным! — это уже реплика Троцкого. — Во всяком случае, в школе первой ступени.

— Собственно, проект Наркомпроса такое деление и предполагает, — замечает Надежда Константиновна. Там три категории в порядке очередности приема. Первая категория: дети фабрично-заводских рабочих, трудового крестьянства, работников просвещения, получающих пособие инвалидов и дети командного и политического состава Красной армии и флота. Вторая категория: дети служащих (членов профсоюзов), кустарей, ремесленников и лиц свободных профессий, не пользующиеся наемным трудом. Третья категория: дети остальных граждан.

Да, классовый подход остается в силе. Но хорошо уже то, что сама Крупская понимает заманчивость перехода к всеобщему и равному доступу к школьному образованию, хотя и смотрит на это по идеологическим углом зрения — охватить через школу всех детей, независимо от социального происхождения, системой коммунистического воспитания. Так или иначе, члены коллегии разделяют мысль, что на ликбез надо нажимать изо всех сил. Заседание на этом мы, считай, закончили — раздали членам коллегии конкретные поручения, и стали прощаться. Кажется, к партконференции мы успеваем. Еще два-три дня, чтобы окончательно утрясти все проекты, и наши ударные силы могут выходить на партийный форум, имея в руках уже конкретно проработанные предложения, а не голые лозунги и призывы.

От доходного дома общества «Россия» было буквально два шага до тира «Динамо», где я сегодня договорился встретиться с Лидой. Из-за надолго затянувшегося заседания я безнадежно опаздывал к назначенному времени, но не настолько, чтобы совсем не надеяться застать там свою жену. С грохотом сбегаю по ступенькам в подвал, и, к счастью, обнаруживаю, что Лида все еще там. Хотя конец апреля ознаменовался довольно теплой погодой, в подвале было весьма прохладно. Тем не менее, Лида предпочла снять пальто — вот его-то первым делом и замечаю на вешалке. Но сама Лида…

Это же надо — несколько мгновений пришлось шарить глазами по помещению тира, чтобы узнать собственную жену! Однако, «какой реприманд неожиданный»: куда делись строгая белая блузка с защипами и галстучком-шнурочком и темно-серая юбка? Вместо этого — костюм защитного цвета: гимнастерка с накладными карманами и отложным воротничком, под ней — белая рубашка мужского покроя. Юбка до колена — из той же ткани, что и гимнастерка, а поверх всего — кожаный ремень с портупеей. Туфельки сменились башмаками на шнуровке, а на коротко стриженые волосы водружена кепка с мягким верхом и красной звездочкой на околыше. На гимнастерке — значки КИМ и Доброфлота.

Где-то что-то подобное мне уже приходилось видеть. Ну, да — это же «юнгштурмовка»! То есть униформа немецкой молодежной коммунистической организации «Rote Jungsturm», созданной в августе прошлого года. Очень скоро такой костюм станет последним писком комсомольской моды в СССР. А моя Лида, значит, в первых рядах. Но не буду отрицать — хороша она, чертовка, в этом наряде, да еще и с наганом в руках («патроны к зауэру экономит» — мелькнула догадка). Такой костюм вполне соответствует ее боевому характеру.

Первым делом подхожу к ней, целую, не таясь, и отвешиваю комплимент:

— С тебя сегодня можно картину писать. И назвать — «комсомольская богиня».

Лида не принимает моего шутливого тона, но и не обижается на «богиню» (чего я испугался — уже после того, как это слово неосторожно слетело с моего языка). Вместо этого она промолвила вполне серьезно:

— Старовата я для комсомольской богини.

— Да ты же совсем еще девчонка! — выпаливаю немедленно и вполне искренне.

— Для тебя — может быть. Но ты бы посмотрел, какими глазами на меня глядят парнишки и девчата лет по пятнадцать-семнадцать… — И, после короткой паузы неожиданно заявляет:

— Я решила подать заявление в партию.

— У меня рекомендацию возьмешь?

— Обойдусь и без этой семейственности, — отмахивается моя ненаглядная. — На работе обещали дать рекомендации и в райкоме комсомола.

Понимающе киваю, снимаю, наконец, пальто, пристраиваю его на вешалке и берусь за свой зауэр. Проверяю обойму — в ней последние четыре патрона, а запасная вообще пуста. Так… Взять, что ли, и мне наган?

Пока я размышляю под грохот выстрелов тренирующихся, дверь в тир открывается и на пороге появляется давненько не попадавшийся нам на глаза «дед». Кстати, зараза, ведь так и не представился!

— Привет, молодежь! — с ходу басит он слегка простуженным голосом. — Вот, свадебный подарочек вам принес, — и наш знакомец слегка приподнимает правую руку, сжимающую лямки простого солдатского «сидора», а потом ловким махом пристраивает его на барьер для стрельбы. Плотно же он нас взялся опекать. Уже и про наш с Лидой брак успел вызнать.

Через несколько секунд из мешка извлекается картонная коробочка. Никак, все-таки патроны 7,65 Браунинг притащил? Точно! На бумажной этикетке красовался небольшой, грубовато выполненный штамп, малость корявые буквы которого гласили: «пистолетные патроны калибра 7,65 мм 88 шт.». Тоненький и не слишком прочный рыхловатый картон упаковки был явно слабоват, чтобы выдержать вес такого количества патронов, и потому был использован в два слоя, скрепленных металлическими скобками. Это, впрочем, не слишком спасало, и новенькая коробка уже была слегка надорвана. За первой коробкой появилась вторая, затем еще одна. Всего восемь штук. Для постоянных тренировок — негусто, но дареному коню в зубы не смотрят.

— Вы уж извините, что так долго тянул с обещанием, — оправдывается «дед». — Подольский завод их малыми партиями выделывает, и все нарасхват. Не враз и уцепишь.

— Да чего там, спасибо! — с искренней радостью благодарю его. — А то у меня последняя обойма, и та почти пустая.

И в то же самое время у меня в сознании прорезается скептическое настроение. Зачем мне вообще эти патроны на тренировках жечь? И зауэр с собой таскать? Ведь не пригодилось же ни разу! Хотя… Комсомолка-то моя в прошлом сентябре отстрелялась на «отлично». Всех нападавших уложила. Кто знает, какие еще случайности могут встретиться. Да и уличную преступность пока еще далеко на ноль не помножили.

Ладно, раз пришла в руки такая халява, потренируемся. Снаряжаю обе обоймы — любопытно, патрончики-то вовсе без всякой маркировки, а капсюль смотрится побольше, чем у моих, бельгийской выделки, — выхожу на огневой рубеж, Лида пристраивается неподалеку, а «дед» уже палит с обеих рук из своих неизменных люгеров.

Отстреляв по две обоймы, перезаряжаемся еще раз и снова дырявим мишени. На этом — все. На сегодня хватит. Погода установилась теплая, надо бы в воскресенье выбраться подальше за город и в каком-нибудь глухом местечке отрабатывать стрельбу в движении. В тире-то это возможно лишь тогда, когда больше никто кроме нас не тренируется, да и все равно крайне неудобно.

«Дед», посмотрев на результаты нашей стрельбы, хмыкнул в усы, и односложно сказал:

— Сносно. — Потом улыбнулся и добавил более развернуто:

— Но до наших оперативных сотрудников вам еще ой, как далеко. Поэтому упражняйтесь почаще — зря, что ли, для вас подарочек добывал? А то и этот навык растеряете.

Из тира мы сегодня возвращаемся в Гнездниковский — предстоит очередная встреча с Шацкиным, Пашей Семеновым, и с целой компанией молодых преподавателей и студентов комвузов — десяток, а то и полтора, по моей предварительной прикидке. Мы пытаемся сколотить из них «мозговой трест», который будет заниматься продвижением бригадного подряда и рабочих комитетов качества и рационализации производства — как снизу, через комсомольские, партийные и профсоюзные организации на предприятиях, так и сверху, через «Оргстрой» НК РКИ и через пропаганду в печатных изданиях. На них же будет лежать задача создания системы обучения рабочего актива, чтобы помочь ему разобраться в хитросплетении экономических, административных и юридических вопросов, с которыми придется столкнуться инициаторам участия рабочих в делах предприятия.

Надо бы на всю эту ораву прикупить хотя бы что-нибудь к чаю, потому что ребяткам подхарчиться не мешает. Ведь на студенческую стипендию, да и на зарплату молодого преподавателя прокормить себя, а тем более — семью, можно едва-едва. Сегодня мы решаем идти за покупками не на Охотный ряд, а свернуть к Кузнецкому мосту — Лида, помимо продуктов, хотела еще что-то прикупить для дома. В мясной лавочке мне отвешивают полтора фунта ветчины (вроде свежая…), водружая приличный кусок в вощеной бумаге на одну чашку весов, а на другую выставляя чугунные гирьки. Такие весы я еще помню по своему детству — две чашки, опирающиеся на качающееся коромысло, закрепленное в вычурной литой конструкции. Они были в широком ходу на колхозных рынках, да и в магазинах на периферии кое-где встречались.