Вторая попытка - Меган Маккаферти

Лицо Бриджит было краснее, чем термометр в великую сушь. Они обменялись короткими нервными взглядами, и наконец Пепе изрек:

— Посмотрите-ка, кто тут у нас? Две мои любимые принцессы!

Та легкость, с которой Пепе вошел в спальню Бриджит, наводила на мысль, что он проделывал это уже много-много раз. И эта мысль убила меня наповал. Это вовсе не несчастная любовь. Это все по-настоящему.

— Черт возьми! Вы встречаетесь!

Пепе и Бриджит обменялись сладкими улыбками.

— БРИДЖИТ! ТЫ СОЛГАЛА МНЕ!

Она отступила, подняв обе руки в знак примирения.

Я все еще не могла в это поверить. Не столько в то, что они встречаются, сколько в то, что Бриджит лгала мне. Всегда и обо всем. Бриджит НИКОГДА не лгала.

— ТЫ ЛГАЛА МНЕ!

Пепе сел рядом с ней на кровать и взял ее за руку.

— Да, — сказал он.

— Ты лгала, — сказала я уже тише.

— Мы оба лгали.

— Как долго это длится?

— С самого начала, — призналась она. — С октября.

— Дерьмо! И ты молчала с октября?!

— Мы пытались, — сказал Пепе. — Но с «Дном Пайнвилля» это не так-то легко.

— Но почему? Из-за, ха, межрасовых особенностей?

Они оба засмеялись.

— Почему же, мой кавказский друг, тебя я никогда не рассматривал как кровного врага, — Пепе улыбнулся.

— Да не во мне дело, мне-то все равно, но ты же знаешь Пайнвилль…

— Мы ничего не говорили, потому что парочка у нас получилась черно-белая, — сказала Бриджит.

— Мы молчали, потому что не хотели, чтобы об этом говорили, — добавил Пепе.

— Чтобы никто, типа, не лез в нашу жизнь.

— Чтобы никто не сплетничал.

— И Страшила не посягала на него.

— Эта девочка гуляет, и я тебя не брошу ради нее, — Пепе нежно поглаживал ее спину.

— У девочки сейчас крышу снесет, потому что прошло всего ничего, как она устала от Лена, — сказала Бриджит.

Я села на кровать, переваривая услышанное.

— Почему я никогда ничего не вижу? — спросила я больше себя саму.

— Что? — переспросили они хором.

— Я к тому, что считаю себя довольно наблюдательным человеком. Я слишком многое вижу, вот и не сплю по ночам. Но почему меня всегда шокируют люди, чье поведение казалось мне очевидным?

Это был риторический вопрос. Я и не ждала, что Бриджит и Пепе ответят, и это лишний раз доказывало мою точку зрения.

— Может быть, это потому, что ты, типа, слишком занята, думая только о себе, — предположила Бриджит.

Должна сказать, что это меня ого-го как задело.

— Чтооооо?

Бриджит вцепилась в свой хвост.

— Ты видишь людей такими, какими хочешь видеть, так, как они согласовываются с твоей точкой зрения, — пояснила она. — А для того, чтобы взглянуть на людей с другой стороны, ты слишком занята.

— Ты тоже с этим согласен? — спросила я Пепе.

Он кивнул.

— Это как с Леном, — продолжила Бриджит. — Ты так сильно парилась по поводу того, спит ли Мэнда с Маркусом, что даже не замечала, сколько внимания она уделяет твоему парню.

— А-ха.

— Так и с нами. Я думаю, ты была, типа, так сильно зациклена на том, что Перси — твой маленький французский дружок, который влюблен в тебя, а я встречаюсь только с поп-звездами и футболистами, что ты просто представить не могла нас вместе, хотя мы и не старались особо скрывать это от тебя.

Я хотела сменить тему, потому что мне не понравилось, что Бриджит удалось с такой точностью провести психоанализ. Может быть, ей стоило бы поучиться на психиатра.

— Но ты солгала, — тупо повторила я.

— Я должна была, — ответила она, повернувшись к Пепе. — Он этого стоит.

Затем она пустилась в объяснения, как же ей противно, когда личное всплывает на публике. Как в прошлом году, когда вся школа узнала, что Мэнда спит с Бэрком, хотя предполагалось, что он верен Бриджит, или что ее глупое и незначительное свидание с Кейджеем вдохновило «Хамов» на втаптывание в грязь ее репутации. Она устала от этого. Так что когда она и Пепе влюбились друг в друга, они решили, что лучший способ оградить их любовь от разного рода посягательств со стороны — это сохранить ее в тайне от всех.

— Ты же никому не скажешь, правда? — спросила Бриджит.

— Конечно, нет, — ответила я.

Затем Пепе наклонился и поцеловал Бриджит в щеку, чем окончательно меня добил.

И не только из-за них. Я вообще не могу видеть, как люди нежничают друг с другом. Неудивительно, если дело касается таких похабных парочек, как Мэнда и Лен, Мэнда и Скотти или Мэнда и кто-либо еще. Но даже с нормальными людьми, как Пепе и Бриджит, я сходила с ума, когда они просто держались за руки или скромно целовались.

Я начинаю думать, что моя неспособность общаться с другими учениками означает, что я ревнивая либо просто совершенно незрелая — это пока я не увижу себя с кем-либо и не пойму, что это тоже небольшое удовольствие. Помню, я как-то увидела отражение себя и Лена в зеркале заднего вида и подумала с отвращением: господи, кто это?

Я знала это — потому что если бы увидела в зеркале то, что делали мы с Маркусом, то никогда бы не стала этого делать, даже если каждая клеточка моего тела кричала бы: пожалуйста, прошу тебя, продолжай…

Вот и продолжила.

Пятое мая

Вы не поверите. Я и сама-то с трудом верю.

Глэдди оставила больше полумиллиона долларов наличными и в ценных бумагах.

Никто из нас не знал, что она была настолько богата. Даже Г-кошелек, с которым она консультировалась по поводу финансов несколько лет назад. Он и понятия не имел, что она действительно прислушивается к его стратегиям инвестирования. И, в отличие от него, у нее действительно классно работало предчувствие — она переводила деньги в нал прямо перед каждым крахом.

Хотите больше? Ее финансовое положение было отлично известно в «Серебряных лугах».

— Ей нравились акции, — сказал Mo.

— Правда? — ошарашенно спросили мы все — мама, папа, сестра и я.

— У нее хобби такое было.

— Правда? — снова спросили мы.

— Она часами читала «Уолл-стрит Джорнэл», — сказал Mo. — Всякие там котировки акций и прочее. И никогда не пропускала передачу «Мани-Хани» по Си-эн-эн, — добавил он. — Глэдди нравилась та девочка.

Семейство Дарлинг/Докцилковски стояло, разинув рты.

Некоторая сумма была завешана благотворительным организациям, но большая часть осталась нам четверым, а персонально мне достался огромный кусок в 50 тысяч.

И в своей классической манере Глэдди написала, как я должна ими распорядиться:

«Эти деньги пойдут на то, чтобы ты наконец сделала то, что ты хочешь, Джей Ди. Если ты еще не определилась с желаниями, не трать их, пока не разберешься. И не позволяй родителям заставлять тебя плясать под их дудку».

Это означало только одно — колледж.

Пятьдесят кусков с лихвой окупят все расходы на три с половиной семестра в Колумбийском университете. Я могу раздать долги и начать работать. Мне не нужно разрешение родителей. Я могу — и сделаю это! — если мне так хочется.

Наконец-то я могу быть свободна.

Однако почему я все еще чувствую себя, как в ловушке?

Шестое мая

Для меня откровение о капиталах Глэдди было куда более шокирующим, чем деньги сами по себе. Это заставило меня задуматься о том, как мало и поверхностно мы знаем людей. Вы можете общаться, проводить время с человеком, делиться эмоциями и опытом и быть крепко привязанными друг к другу, но это ни на йоту не приближает вас к тайнам этого человека. Все пожилые пары подшучивают друг над другом. Никто не стремится постигнуть тайны другого. Это коллективное заблуждение, которое делает отношения — любовь или желание — возможными.

Все эти мысли не прибавляли радости тому факту, что мы сегодня должны были встретиться с Маркусом в школе.

Я поцеловала Маркуса, но разве я знаю его лучше, чем раньше? Совсем нет. Я знаю Мастера игры, но это не совсем он. Он тоже знает меня не больше, чем раньше. В туалете с ним целовалась не совсем я. Я находилась, как выразилась Бриджит, под влиянием эмоций, и Маркус воспользовался этой моей слабостью. Сомнительно все это, правда?

Мы поцеловались, и что с того? Поцелуй в наши дни ничего не значит. Детсадовцы целуются. Это что-то значит? Нет. Это сблизило нас? Нет. Стала ли я его лучше понимать? Нет. Изменило ли это нашу жизнь? Нет.

И поскольку выходило, что это был совершенно незначительный инцидент, я решила ничего не говорить об этом. Просто игнорировать произошедшее. Я скажу Маркусу «привет», может быть, поблагодарю его за то, что он пришел на похороны Глэдди, но это все.

Но Мастер игры снова меня обставил.

— Привет, Джессика, — сказал Маркус более мягким и нежным тоном, чем обычно.

— Привет, Маркус, — буднично отозвалась я. — Спасибо, что пришел на похороны Глэдди. Это очень мило с твоей стороны.