Железо и кровь. Франко-германская война - Бодров Андрей

Надо сказать, что в ходе войны многие приходские священники существенно подняли свой авторитет и влияние среди сограждан на оккупированных немцами территориях. После бегства гражданских властей они остались самой авторитетной силой, выступая в непривычной роли народных представителей и дипломатов. Особенно успешно французские кюре ладили с единоверцами-баварцами. Как они не без удовлетворения отмечали, церковные службы переживали невиданный наплыв слушателей[523]. Потрясения войны способствовали всплеску религиозных чувств французов.

Отдельную проблему для нового республиканского правительства составлял поиск взаимопонимания с генералами. Эти отношения с самого начала были окрашены взаимным недоверием. На протяжении всего существования Второй империи республиканцы были критиками профессиональной армии, слишком тесно связанной не с нацией, а с правящим режимом и часто поворачивавшей оружие против оппозиции. Именно это имел в виду Камиль Пельтан, когда называл армию «преторианцами»[524].

Кроме того, подавляющее большинство офицерского корпуса, присягавшего на верность не только конституции, но и лично императору, составляли убежденные монархисты. Пленение Наполеона III и угроза завоевания заставили многих из них отложить соображения политического порядка в сторону. Но это не избавляло от многочисленных конфликтов между назначенными Гамбеттой префектами-республиканцами и военными властями на местах. В Лионе генерал Мазюр отказался открыть арсеналы для вооружения новых батальонов национальной гвардии, сочтя их политически слишком «красными». Муниципальный совет Лиона в конце сентября жаловался: «Военные власти бессильны или неспособны что-либо сделать самостоятельно <…> и отказывают во всяком своем содействии»[525]. В начале октября Мазюр был отозван. Однако в ряде мест верх в этой борьбе за полномочия одерживали военные. В Лилле префект Ашиль Тестелен подал прошение об отставке, мотивируя это «подлинным заговором всех генералов, которые не желают ничего предпринимать»[526].

Впрочем, ни о каком заговоре генералов против Республики речи, конечно, не шло. Чаще их бездействие было следствием отсутствия необходимых в чрезвычайной ситуации качеств. Среди примерно 70 генералов, оставшихся в распоряжении новых властей, больше трети были людьми весьма преклонных лет, растерявшими в тыловых гарнизонах всякий боевой опыт и энергию. Это поставило перед правительством не только проблему призыва под знамена нескольких сотен тысяч новобранцев, но и поиска новых способных командиров.

Генералов отвращала не столько самозванная Республика, сколько сама концепция войны, которую собирались вести республиканцы. Гамбетта рассчитывал повторить успех северян в недавней Гражданской войне в США, создав с нуля массовую призывную армию. Однако формальный глава правительства Трошю полагал, что современное оружие в корне изменило характер войны в сравнении с опытом «поголовного вооружения» революционного 1793 г. Это объясняет и тот скепсис, с которым Трошю оценивал возможности собранных в провинциях новых армий. Генерал cоветовал Гамбетте использовать их для обороны городов и с самого начала не питал, похоже, больших надежд на деблокаду Парижа извне[527]. Даже предложивший Республике свои услуги генерал Бурбаки предостерегал правительство: «Сколь я уверен в солдатах, питающих страх и уважение по отношению к своим начальникам, <…> столь же я остерегаюсь сборищ людей, которые безо всякой дисциплины и преданности своим офицерам принуждены сражаться в чистом поле»[528]. Впрочем, никакой альтернативы по большому счету у правительства не оставалось.

С блокированием Парижа немецкими войсками остальная Франция была предоставлена сама себе, и казалось, что всякая попытка организовать борьбу будет обречена на провал. Связь с северными департаментами была практически потеряна. На западе страны республиканцам приходилось считаться с роялистами и настороженно принявшим революцию духовенством, сохранившим огромное влияние на крестьян. Крайне бурно разворачивалась политическая агитация на юге страны, в Провансе. Контроль над ситуацией со стороны центрального правительства здесь ослаб еще в течение августа 1870 г. С падением Второй империи в регионе воцарилась подлинная анархия.

Покончить с хаосом в Марселе был отправлен поэт и историк Альфонс Эскирос — убежденный республиканец, избранный от города депутатом Законодательного корпуса в 1869 г. Первой заботой Эскироса было отправить из города толпы вооруженных людей, но в Париже не видели от них большой пользы. Юг Франции был охвачен паническим ожиданием появления пруссаков, обстановка быстро накалялась. Не дождавшись от правительства национальной обороны руководящих указаний, республиканские группы в Марселе решили взять дело организации борьбы с противником в свои руки. 18 сентября ими было провозглашено создание «Лиги Юга» во главе с Центральным комитетом, сформированным из делегатов окрестных департаментов. Комитет с самого начала был расколот между двумя фракциями. Умеренные во главе с Эскиросом видели себя лишь лояльными помощниками правительства. Радикалы-максималисты агитировали за «параллельную войну» с врагом, в которой Юг был бы союзником Парижа, но не более того.

«Лига Юга» действовала в тесном контакте с муниципальными властями Марселя и сумела распространить свое влияние на четырнадцать департаментов в долине реки Роны на юго-востоке страны. Опираясь на местные республиканские клубы, масонские ложи и прессу, Лига смогла наладить четкую организацию. Однако сотрудничество с префектами и военными оставляло желать лучшего. Гамбетта приветствовал патриотизм марсельцев, однако с самого начала заподозрил их в сепаратистских тенденциях. К тому же пример южан оказался заразителен. 28 сентября в Тулузе возникла аналогичная «Лига Юго-Запада». В Безансоне провозгласили создание «Лиги Востока». Состав активных участников этих объединений был чрезвычайно пестрым: от умеренных республиканцев до социалистов и сторонников Интернационала. Куда более консервативную окраску имела «Лига Запада», возникшая на территории Бретани, в отличие от своих «сестер», по инициативе самих префектов[529].

Просчеты правительства и новые военные неудачи быстро политизировали и радикализовали программы этих Лиг. Их лидеры высказались в пользу новой конституции, административной децентрализации и муниципального самоуправления. Они расходились с Гамбеттой и в вопросах военной стратегии. Если правительство национальной обороны склонилось к ведению «классической» войны против немцев, в рамках которой добровольческие отряды и партизаны были призваны играть сугубо вспомогательную и подчиненную армии роль, то большинство лидеров Лиг требовало сделать войну «общенародной». Они не доверяли офицерам наполеоновской армии и не хотели сводить стратегию войны к деблокаде Парижа[530].

Неспокойно было и в соседнем Лионе. Здесь известие о Седанской катастрофе вызвало к жизни Комитет общественного спасения, поднявший над городской ратушей красный флаг уже утром 4 сентября, опережая революционные события в столице. Присланный сюда префектом профессор Поль-Арман Шальмель-Лакур, посвятивший свое красноречие и бойкое перо журналиста продвижению республиканских идей, был встречен лионцами в штыки. Местный Комитет продолжил держаться независимо и даже, в свою очередь, направил в Париж небольшую делегацию в качестве своеобразного дипломатического представительства[531]. На протяжении всего сентября положение префекта оставалось крайне шатким после проведенных муниципальных выборов. Двоевластие не помешало, однако, оборонительным работам вокруг Лиона и формированию отрядов национальной гвардии.