Крах империи (Курс неизвестной истории) - Андрей Буровский

И нужды нет, что Российская империя не была в мировой истории исключением: у всех более или менее цивилизованных народов находились милостивые государи, подготовлявшие революцию, но не у всех она происходила. Просто потому, что подготовить ее так же невозможно, как по желанию вызвать грозу или извержение вулкана» [95, с. 9].

По своему желанию извержение вулкана вызвать трудно… Можно разве что задним числом рассказать, как именно ты его вызывал. Но когда извержение началось, можно свести счеты с личными врагами под видом жертв извержения, можно поживиться имуществом обывателей в брошенных ими домах.

Само же «извержение» породило, по справедливости, правительство Российской империи, но, конечно же, не какими–то действиями в 1916 или в 1917 году. Скорее уж не действиями, а бездействием, и не в последний ГОД, а последние сто лет, если не больше.

К 1917 году над Российской империей «висели» те же самые проблемы, к которым приступал еще Александр I. Проблемы, неразрешенные на протяжении ста лет, и взорвали империю. «Земельный вопрос, как груз динамита, лежал в подвалах российской государственности, и роковую случайность можно было предотвратить, только эвакуировав постепенно этот опасный исторический реликт» [95, с. 36].

Но разве же только земельный?! А вопрос о политической власти? Победоносцев «-ни на минуту не сомневался, что Россия может сохраниться только самодержавная, но он и сам не видел тех сил, на которые может опереться монарх» (80, с. 41].

Не он один! В начале ХХ века царь и ближайший круг приближенных к нему людей тоже судорожно цеплялись за власть, но одновременно были не в силах найти никакой опоры ни в одном классе общества.

«Если нет политических и общественных сил, на которых держится империя, то получается — все держится исключительно на личности монарха. Однако эта исключительная воля царя и делала проблематичным будущее государства:. Насколько этой воли хватит, и что будет после Александра? Царь был, в сущности, один, и никаких самодействующих основ для будущего сохранения мира и порядка внутри государства не было заложено» [80, с. 41].

А разделение народа на русских европейцев и русских туземцев?! Об этом мало изученном национальном позоре я уже писал (4], да, видно, еще мало. Насколько он страшен и глубок, Показывает хотя бы такой факт. Во время Гражданской войны 1917- 1922 годов с красными воевала вовсе не только Белая армия. Воевали народные, в основном крестьянские повстанцы, так называемые «зеленые», но что характерно — воевали не вместе с белыми, а сами по себе. Так глубоко было народное недоверие к «господам», что и общая беда не сближала.

А национальный вопрос? Идиотская политика мелочных, стеснительных ограничений, тихого удавливания евреев? Национальные противоречия, раскол империи как таковой — тоже часть смуты 1917 года, не лучше и не хуже всех остальных. В конце концов, не случайно же римляне четко делили пролетариат на внутренний и внешний.

Очень может статься, в мирное время еще долго удавалось бы оттянуть катаклизм, даже не решая проблем.

«Произошло то, что обычно называют революцией, но что не было ею. Революция началась после падения монархии, а самодержавие самосильно рассыпалось в прах» [95, с. 49]. Говоря попросту, «стихийно обрушилась, словно источенный термитами деревянный дом, внешне могучая империя наша …» [95, с. 39].

КТО «ГОТОВИЛ РЕВОЛЮЦИЮ»?!

Никто не ожидал такого поворота событий. Никто не готовил падения «источенного термитами дома».

— Это что, бунт?! — вскричал Николай II 23 февраля 1917 года.

— Нет, Ваше Величество, это революция, — почтительно ответили ему.

Придворные хотя бы поняли, что это 'начало революции… Вот большевики были куда менее проницательны.

«Мы, старики, может быть, до будущей революции не доживем», — произнес Ленин за два месяца до февраля 1917 года.

«Нет и не будет никакой революции, движение в войсках идет на убыль, и надо готовиться к долгому периоду реакции», — говорил большевик Юренев уже 25 февраля 1917 года.

«Накануне революции большевики были в десяти верстах от вооруженного восстания», — полагал историк–большевик Покровский — а он много что знал и очень обо многом мог судить. Так же не готовы к событиям и другие партии:

«Революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев, спящими», — так говорил эсер Мстиславский.

«Революция ударила, как гром с неба и застала существующие общественные организации врасплох», — это слова другого эсера, Зензинова.

В общем, «ни одна партия не готовилась к перевороту… То, что началось в Питере 23 февраля, почти никто не принял за начало революции», — говорил меньшевик Н. Суханов.

И даже когда стало понятно, что это революция, а не случайный кратковременный бунт; события оставались грозно непонятными даже для самых активных участников. «На нас несется вал, который, если мы с ним не справимся, — всех нас сметет», — произнес Павел Николаевич Милюков, принимая Министерство иностранных дел в 1917 году.

Вероятно, П. Н. Милюков и люди его общественного класса вполне искренне видели множество аналогий между событиями 1917 года в Петербурге и 1789 года в Париже. Действительно: там революция — и здесь революция. Там все против короля — и здесь все против царя.

Чуть позже возникнет новая аналогия — Версальское правительство 1871 года против взбесившейся Парижской коммуны. Там во главе версальцев встал крупный ученый, историк Тьер (и подавил Парижскую коммуну, что характерно). Ну как тут Милюкову не провести аналогию с собой! Тоже крупный историк, и тоже в тяжкую годину пошел в политические деятели ….

Но у французских историков давным–давно вызывали смех эти слишком уж прямые аналогии. Слишком очевидно, что аналогии с любой из французских революций — 1789, 1830, 1848, 1871 годов — очень относительны и условны. Кучка образованных русских людей в больших городах и в столицах действительно хочет либеральной (если угодно — буржуазной) революции. Эти люди искренне хотят парламента, свободы слова, народного представительства, европейского пути развития, права на предпринимательство… словом, всего того, о чем писали Обручев и Гарин–Михайловский по поводу освоения Дальнего Востока и Аляски.

Но уже в ста верстах от Петербурга мало читают француза Тьера, пруссака Ранке и других европейских историков. Да и вообще с иностранными языками в русской деревне и в маленьких городках не очень хорошо. Не очень хорошо у них и по части сравнения себя с историческими деятелями, а русской истории — с историей Франции и Германии.

Эти люди тоже хотят революции: у них стало меньше хлеба и мяса, чем было раньше, помещичью землю, по их мнению, надо возвратить трудовому народу, а мордоплюйство господ все сильнее их оскорбляет. Ведь прав, равных с образованным слоем, у них как не было, так и нет, а чувство собственного достоинства у них уже есть, и не в первом поколении. Но представление о том, что такое революция и какой она должна быть, у этих людей совершенно не такое, как у Милюкова, Керенского или Львова.

О революции много говорят, но к ней не готовы, и она имеет разный смысл для людей из разных классов общества.

Потом победители в Гражданской войне начнут рассказывать, как они планировали события, как вели агитацию в массах, как у них все получилось. Как «революционная инициатива масс была подхвачена большевиками» [96, с. 227]. Но это будет поздняя и не очень умная попытка привязать себя к уже произошедшему.

КТО БЫЛ ЗАЩИТНИКОМ ИМПЕРИИ

у Февральской революции 1917 года не было организатора. У начавшего заваливаться строя не оказалось защитников.

27 февраля начались первые забастовки. К 8 марта прошли уже массовые забастовки и демонстрации, участвовало в них до 128 тысяч человек. Казаки заняли нейтралитет и не стали разгонять толпу. Взбунтовалась рота лейб–гвардии Волынского полка, и части, верные и неверные правительству, вяло перестреливались через Неву.

Командир гвардейского Преображенского полка полковник Кутепов с двумя тысячами людей, с двенадцатью орудиями и большим количество пулеметов занял Зимний дворец. И тогда великий князь Михаил Александрович потребовал от Кутепова немедленно покинуть дворец — ведь если начнется бой, могут пострадать культурные ценности …

Отряд Кутепова перешел в Адмиралтейство, но морской министр Горчаков умолял его удалиться, потому что тоже боялся боя и штурма — могла пострадать его квартира.

Полковник Кутепов хотел утвердиться в Петропавловской крепости… Но военный министр Беляев, плача навзрыд, приказал отряду разойтись.

Именно так «пали последние бастионы царизма: Петропавловская крепость, Зимний дворец» [96, с. 228].

Конечно, в окрестностях Петрограда еще много войск, в том числе верных правительству! Но «попытка царя организовать карательную экспедицию во главе с ген. Н. И. Ивановым потерпела крах» [96, с. 228].