Дама с единорогом - Ольга Романовская

— Я, кажется, нарушил Ваше уединение, сеньора… — Он предпочёл заговорить первым, чтобы она, не дай Бог, не подумала, что он тайком наблюдает за ней. Подобное предположение было бы кощунственным по отношению к его сану.

— Нет, Вы нисколько меня не потревожили. — Эмма отложила в сторону рукоделие и с готовностью встала, сделав знак дочери поприветствовать священника. — Вы приходили заниматься с моим сыном, не так ли? Сколько же хлопот мы Вам причиняем! Право, стоило поручить его заботам капеллана. Но, боюсь, он не так силён в латыни, как Вы.

— Я ещё раз повторяю, что эти прогулки мне не в тягость, — улыбнулся священник.

— Не хотите ли чего-нибудь? На этой недели мы сварили чудесный эль.

— Разве что кружечку, — согласился Бертран. Безусловно, человек — венец божественного творения, но и у него бывают маленькие слабости, с которыми не мог бороться даже отец Бертран.

Послав Джоан за элем, Эмма принялась расспрашивать об успехах сына. Тут священнику нечем было её порадовать: Уитни был усердным, но абсолютно неспособным к наукам мальчиком, для которого Катехизис стал серьёзным камнем преткновения.

Баронесса слушала его молча, время от времени кивая головой. В её мозгу вертелась одна и та же мысль: "Если не в священники, то он пропал". Но она верила в сына, в его способность справиться с непредвиденными трудностями в учёбе. Он просто обязан был это сделать, ведь свекор не двусмысленно намекнул, что не намерен содержать его. Да, он согласен со временем подыскать ему место, но не более того.

Вернулась Джоан, принесла эль. Эмма сама налила и подала кружку священнику. Отпив немного, Бертран наконец собрался с духом и заговорил о том, зачем зашёл к ней. Узнав о его проблемах со здоровьем, баронесса засыпала его советами и обещала на днях занести травы, отвар которых избавит его от всех напастей. Заранее поблагодарив её, Бертран собрался уходить, но потом передумал и попросил отвести его к барону.

— Боюсь, сейчас Вам не удастся увидеться с бароном, — покачала головой Эмма. — Он уехал осматривать какое-то поле возле холмов. Вам действительно нужно его видеть?

— Да, боюсь, что так.

— В таком случае разумнее будет позвать Мэрилин и спросить у неё, куда поехал барон.

— Мэрилин? — нахмурил лоб Бертран, пытаясь что-то припомнить. Но это имя решительно ни о чём ему не говорило. Плохо же он знает свою паству!

— Мэрилин Форрестер, младшую дочь барона, — пояснила Эмма. — Он говорил с ней перед тем, как уехать. Она любопытная девочка, и я готова поручиться, что в этом замке не происходит ничего, о чём бы она ни знала.

— Подобное любопытство не доводит до добра, — покачал головой священник.

— О, её любопытство совершенно безобидного свойства! — возразила молодая вдова. — Так спросить у неё?

— Что ж, спросите, — пожал плечами Бертран.

Эмма столкнулась с Мэрилин на лестнице. Раскрасневшаяся, румяная, она поднималась наверх. В волосах пестрели маргаритки, ещё один букетик был заткнут за лиф платья. Поравнявшись с Эммой, она невольно посторонилась.

Оказалось, что барон отправился осматривать не поле, а новую мельницу выше по течению, где именно, Мэрилин точно не могла сказать. Всё это Эмма с готовностью передала священнику.

Садясь на своего видавшего виды мула, верой и правдой служившего его брату, отец Бертран заметил на крыльце девочку, с интересом наблюдавшую за каждым его движением. Заметив, что он смотрит на неё, она улыбнулась и, бросив ему маргаритку, прощебетала:

— Отец сейчас на мельнице старого Хэлла. Она возле Уэксборо. Вы знаете, где это?

— Да, спасибо.

— Если что, меня зовут Мэрилин, святой отец! — Она рассмеялась и скрылась за массивной дверью.

Священник долго думал, поднимать или не поднимать оброненный ею цветок, но всё же нагнулся и поднял. Его держали невинные девичьи пальцы, он был брошен ему с невинными помыслами — значит, тоже сам по себе был невинен.

* * *

Несмотря на осеннюю пору, погода стояла чудесная. Дождей не было; листва всё ещё зеленела, а ягоды темнели на солнечных пригорках.

Жанна сидела на покрытой дёрном скамье посреди розалий, примул, чабреца и кое-чего, о чём не охотно распространяются вслух, зато часто применяют на практике, радуясь солнечному теплу и тому, что скоро увидит баннерета. Ей чудилось, что воздух наполнился благоуханием цветов, свежим ароматом неба, неповторим запахом земли, согретой солнцем — словом, тем единственным и неповторимым ароматом счастья, который, наверное, чувствуют только юные влюблённые и неисправимые романтики.

Девушка нежилась на солнышке и в полудрёме мечтала о том, что когда-нибудь станет женой Леменора. Замужество представлялось ей бесконечным райским блаженством, в котором не было и просто не могло бы быть места горю. Погружённая в сладкие мечты о неземном счастье, она не заметила, как к ней подошла Джуди; солнце пятнами играло на её лице.

— Опять размечталась! — Служанка бесцеремонно потрясла одно из плодовых деревьев. С него упало несколько яблок. Она подняла то, что показалось ей наиболее спелым и надкусила — сладкое. Оглядевшись по сторонам, Джуди быстро доела яблоко. Набрав полный передник (всё, что съедобно, лишними не бывают), служанка сообщила:

— Госпожа, всё готово, Вам пора одеваться. Повозку уже заложили.

Жанна кивнула и укоризненно посмотрела на её передник. Джуди виновато улыбнулась, но не выложила ни одного яблока.

— Отнесла бы немного вниз. Знаешь, там мальчишка сидит. — Сегодня баронесса была расположена к добрым делам.

— Там крысы, я не пойду. — Служанка с детства боялась подземелья.

— Тогда выложи всё, что ты собрала, в корзину и отдай сторожу.

— Но госпожа… — запротестовала Джуди, у которой были свои планы на счет этих яблок.

— Отнеси, отнеси, они там все тощие и страшные. Пусть мальчику побольше дадут.

Естественно, служанка и не думала отдавать заключенным все свои яблоки, но говорить об этом баронессе не собиралась. Так же, как и напоминать о том, что именно Жанна велела засадить юного воришку в подземелье.

Обилие подушек, которыми заботливая Джуди обложила госпожу, всё равно не спасало от тряски — таковы уж были дороги. На одном из сидений, устланном мягкой шкурой, полусидела Жанна и, отодвинув занавеску, смотрела на дорогу. Напротив неё, рядом с дорожным сундуком и прижав другой, поменьше, к груди, приютилась Джуди.

Пейзаж за окном не слишком радовал, хотя полупрозрачные облака, тонким кружевом сплетавшиеся в замысловатые узоры, были прекрасны. По обеим сторонам дороги, проложенной по невысокой насыпи, расстилалась болотистая равнина с чахлыми островками леса; дорога то ныряла в них, то снова выбиралась наружу. Лёгкий ветер колыхал высокую сухую траву на буграх; в мутных, заросших озерцах кормились утки.