Отрок. Женское оружие - Евгений Красницкий

Уж на кого, на кого, а на монахов, ушедших от мира, ратнинцы вроде не походили, но именно этот монах ей почему-то вспомнился. Ведь так же, как и он, жители воинского поселения превыше всего ставят служение. Только монах служит Богу, а ратнинцы – князю и сотне. Тем и отличается воинское поселение, что для жителей его «надо» главенствует над «хочу» гораздо чаще, чем для жителей обычных селищ. Да и как иначе могло выжить христианское село в окружении дремучих лесов, населенных отнюдь не мирными язычниками? Как иначе одно поколение ратнинцев за другим, вздев брони, то и дело могло уходить на войну, на кровь, на смерть, не только не противясь такой судьбе, но и считая для себя это долгом, честью, стезей, достойной настоящего мужчины? И как ратнинские женщины провожали их, не ведая, увидят ли вновь живыми, и ждали, ждали, ждали…

Но за все надо платить. Если за главенство «хочу» расплачиваются несчастьями, то за главенство «надо» – чем? И снова вспомнилось монашеское отречение от мирских радостей. А в Ратном? Вроде бы обычные жители… Или?.. Достаточно лишь вспомнить Корнея с Аристархом, как становилось понятно: вся жизнь Ратного проходит под строгим присмотром и управляется железной рукой. В крепости же… Да, учат, да, строго; но не чувствуется здесь каменной предопределенности – «так было, и так будет впредь, а кто не согласен или не способен… горе тому!» Недаром же у Арины сложилось ощущение созидания чего-то нового!

В Ратном, подчиняясь беспощадному «надо», постепенно позабыли о многих малых радостях жизни – довлеющее чувство долга заменило их. И ушла, потерялась гармония, в иную сторону, нежели у лентяев и глупцов, но ушла! И вроде бы нельзя не уважать людей, подчинивших всю свою жизнь исполнению долга, но разве это жизнь?

А в крепости радость жива! Вернее, не так – не жива, а возрождается! И не только в пении и музыке! Блеск в глазах живущих здесь, поразительная чувствительность Дударика, загадочная умудренность Прошки, страстность Роськи, увлеченность Кузьмы, мечтательность Анны-младшей, никак не сочетающаяся с возрастом живость – прямо-таки молодость – Ильи, материнская доброта сразу ко всем отрокам Плавы… Да на кого ни глянь – каждый чем-то светел! Ни одного человека с печатью мрачноватой решимости исполнения долга на челе. Ну, разве что, Демьян да еще несколько отроков. Но потому-то они и бросаются в глаза, что у остальных этого нет, а в Ратном – почти у всех! Даже подравшиеся у лавки бабы породили у Арины мысль о том, что они в тот час могли ПОЗВОЛИТЬ себе побыть просто бабами. Именно в тот час, а не всегда!

А здесь, в крепости, пожалуй, только Анна ПОЗВОЛЯЕТ или НЕ ПОЗВОЛЯЕТ себе что-то. Ну, может быть, еще кто-то, со всеми-то Арина еще не познакомилась. Впрочем, у Анны долг не то чтобы задавил ее собственные желания, нет, чувствуется, что ее «хочу» и «надо» так тесно слились, что она и сама их порой не разделяет. А вот остальные просто живут и жизни стараются радоваться.

Странно, казалось бы, главные здесь Анна и Алексей – люди долга, люди «надо», а извечной предопределенности и неизменности нет! Кто тому причиной? Михайла? Да, он! Но как он смог пойти против всеобщего «надо», впитанного с молоком матери? Как сумел понять, что главное «НАДО» – это гармония, сочетание «хочу» и «надо»? Как умудрился так повернуть жизнь нарождающегося поселения? Но ведь получилось! И людей-то подобрал – таких еще поискать. Или они уже здесь переменились?

«Что ж ты за отрок такой, Михайла Лисовин? Как это у тебя выходит, что почти никого заставлять не надо, а люди сами… да с радостью… Ох, Аринушка, нескоро ты в здешних делах разберешься, ой, не скоро! А жить здесь тебе уже хочется, и не только потому, что здесь Андрей, хотя он, конечно, главнее главного!»

Глава 7

Июль 1125 года. Ратное. Дорога из Ратного в крепость

На следующий день, чтобы поспеть на службу, выехали рано. Впервые Арина видела девичий десяток во всей красе. Мария, Анна-младшая, Прасковья и Софья в чудных платьях с присобранными в талии пышными юбками, с заколотыми косами и ниспадающими с высоких гребней легкими платками, придающими их походкам особую стать, просто глаза слепили. Одежда остальных вроде бы и привычно выглядела – юбки да рубахи праздничные, но вот поверх них надето еще что-то, чему Арина даже и названия подобрать не могла: короткое, с большим вырезом, без рукавов и такое прилегающее, что все девичьи стати подхватывало и словно напоказ выставляло. И прикрыто все вроде, а смотрится больно соблазнительно. Отроки вон как косятся!

Анька, заметив удивление молодой наставницы, с гордостью объяснила, что называется это непонятным словом «корсет»[4]. Уж на что Арина в Турове насмотрелась на заморские наряды иноземных купцов, но про такое даже и не слыхивала. Впрочем, жен иноземных она не видывала – по делам-то приезжали только мужи.

А девчонки знай старались – хвастались кто затейливо вырезанными краями на тонкой замшевой одежке, кто искусной вышивкой на такой же, но сделанной из цветного полотна. Одну только Млаву такая обновка не красила, она в ней совсем уж несуразно выглядела. Конечно, девка и должна быть справной, но ведь эта… Коли бы не коса и не наряд девичий – ну прямо баба, много раз рожавшая. И юбки ведь самые пышные себе выбрала, а то, что у других талией называется, так туго перетянула, что выпирали ее телеса, как тесто из кадки.

Довольная не меньше Анюты Прасковья добавила, что поначалу все хотели сразу же заполучить себе такое же, как у нее, платье, но ткань подходящая только у ее матери сыскалась, да Софью, как лучшую швею, боярыня сама одарила, а остальным пришлось сделать, что попроще да побыстрее. Правда, боярыня обещала, что постепенно всем такие наряды справят, но вначале – тем, кто лучше всех учится.

Арина представила, как к ним в село такие вот красавицы приехали бы, и усмехнулась про себя – вот было бы шума! Она и сама приоделась ради поездки в церковь, хоть и не было у нее подобного наряда, но боярыня уже сказала, что непременно сошьют – не пристало наставнице девиц проще них одеваться. И в своем она выглядела не хуже – ради такого случая достала из сундука одежды, привезенные из Турова.

После мужниной смерти многое даже и не вытаскивала, все равно было, в чем ходить, вроде как прилично, да и ладно, а тут захотелось вдруг покрасоваться. Ну чего там, перед Андреем, конечно. И серебряные височные кольца-колты, и ожерелье, привезенное мужем из дальней поездки – затейливое, дивной работы. Ух, как свекровь на нее тогда косилась! Хоть и ее сын подарками не обидел, но для Аринки расстарался особо. Перстни, зарукавья[5], подвески разные – все это было сложено в сундуке, тати не успели растащить, да и нашли не все – батюшка добро умел прятать.

Сейчас Арине пришлось выбирать украшения осторожно и вдумчиво, чтобы не слишком уж в глаза бросалось, не было вызывающе – хоть и бояре Лисовины, и достаток сразу видно, но ведь она-то тоже не из последнего рода, и Фома не мелким купчиком был – весь Туров их с отцом знал. Не стоило сейчас это слишком уж подчеркивать, не то у нее пока положение, но чувством меры ее Бог не обделил, так что выглядела Арина скорее скромно. Правда, понимающий человек сразу бы оценил и тонкого полотна рубаху с искусной вышивкой, и шелковый платок, и чудную работу мастеров-златокузнецов, и другие едва заметные детали, по которым всегда можно отличить истинно дорогие, а не просто яркие вещи.

Анна ее наряд внимательно рассмотрела и одобрительно покивала, но особый восторг у боярыни вызвали кружева на запястьях, хотя они-то как раз и не стоили Арине почти ничего – сама крючком вязала. Это умение только в их семье знали – матушка с собой привезла, она издалека родом была, а здесь, в Погорынье, такого никто не делал, хоть вещи попроще крючком и вязали. Анна как услышала про это, так у неё глаза загорелись, но подробно расспрашивать времени не оставалось, потому сказала только:

– Покажешь потом. Любопытное рукоделие.

Арина порадовалась, что матушкино наследие ко двору пришлось, и кивнула согласно:

– Только скажи, Анна Павловна.

Сегодня она даже рада была, что Анна заставила ее ехать с ними. В церковь, так в церковь, в Турове-то тоже каждое воскресенье ходила, принарядившись. Там, правда, свекровь всю радость портила, вечно на сноху шипела: то глаза в землю опусти, то не сутулься, то по сторонам не пялься. Вот с одним Фомой, когда он дома оставался, в радость было на люди показаться. Эх, с Андреем бы сейчас так же… Да нет, он и не едет с ними – в крепости, наверное, дела есть…

Алексей вон поодаль, верхом, вместе с отроками, которые вроде охраны их выезд сопровождают. Отрокам эта поездка как награда, за отличия какие-то. Да и другие наставники, у кого семьи в Ратном оставались, тоже ехать собрались. Даже дед Семен с Ульяной сподобились, во все лучшее оделись. Дед их кобылу Ласку в телегу запряг, сам правил. И Глеб, само собой, тут как тут. Арина досадливо отвернулась.