Заговор - Джонатан Рабб

— Контроля. — Вмешательство Сары на мгновение утихомирило всех, никто из мужчин не был готов ответить. Сара не сводила глаз с Тига, последнего из триумвирата и в каком-то смысле более других неодолимого.

Мгновение миновало, и Седжвик улыбнулся:

— Вот именно.

Похоже, Тига Сара занимала не меньше: его взгляд неотрывно следил за ней.

Неожиданно ушли в стороны раздвижные двери, и взору предстал превосходно накрытый стол.

— Продолжим разговор за рыбой.

Сара встала и первой стала подниматься по ступеням. В углу терпеливо выстаивал Джордж.

Охранник дал Стайну отмашку: проходи. Обычная в такой поздний час процедура: обмен улыбками, легкое сетование на заполночное бдение, проход по широкому коридору и — в лифт. Выйдя на шестом этаже, он на минуту остановился, прислушиваясь: хотел убедиться, что охранники уже закончили ночной шмон. Потом пошел влево: полная тишина, когда проходил мимо кабинета О'Коннелла, в толстом матовом стекле двери отражался ряд галогенных ламп, горевших в поздний час вполнакала. Никогда не зажигавшийся на полную мощность свет, еще более скудный, чем обычно, рассеивался по кремовым стенам мрачноватого коридора.

Дойдя до своего кабинета, Боб сунул ключ в замок и открыл дверь, вновь оказавшись среди беспорядка, оставленного им менее восемнадцати часов назад. Бросил ключи на небольшую кожаную подставку для ног (только она, пожалуй, и не была завалена кипами бумаг) и прошел к столу. Включив галогенный светильник, присел на корточки и завозился, набирая цифровые комбинации сейфа, верх которого служил прибежищем для странной коллекции книг, кофейных чашек и початых пакетиков с сырными шариками.

Стопки бумаг внутри сейфа разительно отличались порядком от неряшливой обстановки кабинета. Три аккуратные стопки картонных папок. Боб, покопавшись во второй, извлек пухлое дело, на обложке которого красовалось жирно отпечатанное: «Для служебного пользования». Усевшись за стол, он перелистал несколько первых страниц недавней истории Сары: непроходимая заумь раздела о посттравматическом синдроме, в которой нет ни грана понимания женщины, с которой он только что встречался. Остановившись всего раз, он продолжал листать страницы, продвигаясь к ранним разделам, касавшимся работы в Лэнгли.[23]

Просмотрев одну страницу, он уже переворачивал ее, переходя к следующей, когда вдруг почувствовал: что-то не так. Боб уставился на лист бумаги, пытаясь понять, что именно, и тут заметил, что страницы прилипают друг к другу: характерное слипание под действием электризации, из-за которого бумагу всегда так трудно перелистывать. Он поворошил все страницы до последней и наконец понял причину: ксерокс. Кто-то ксерокопировал это досье. Тут он уверен: фактура бумаги сохраняла электрический след, который всегда оставляет яркая вспышка света на стекле. Стайн перестал читать и глянул на ровные стопки в своем сейфе.

Кто-то добрался до досье, проникнув в его кабинет, залез в сейф (комбинацию в котором он менял каждую неделю) и все оставил на месте, даже положение второй стопки не изменилось.

Все мысли о собственной уязвимости разом улетучились, стоило ему вспомнить Сару, тот отчаянный напор, с каким звучал ее голос: «На этих страницах я — это все то, что они ненавидят и чего боятся. Я — голос разума». Боб взглянул на часы. Без десяти три. Без десяти двенадцать в Сан-Франциско. Уже уехала. Она уже у них. И он знал: у них есть все сведения, которые им нужны.

Сесть. Ни на что другое сил не хватало. При каждом вдохе ломило в груди, плечи горели от натуги, но он все чувствовал: ветер, несшийся мимо, солнце у себя на лице, резь в желудке, откуда голод вытеснил страх. Левая рука безжизненно повисла, а правая опять вцепилась в сумку. Чудо последних десяти минут все еще представлялось как в тумане.

Ксандр попробовал прояснить картину. Припомнил, как перекладина лесенки стала выскальзывать из руки, как схватила вдруг его руку чья-то громадная лапища, когда его уже почти снесло, как вцепился он другой рукой в толстое хрящеватое горло громилы, навалившись на него всем телом, как, будто провалившись на качелях, оба полетели с площадки. Как цепь подвернулась ему под руку, он, видно, никогда не поймет, но… вот они, железные звенья, вот она, судорожно сжавшая их рука; и тело его, слетев с площадки, махануло куда-то под поезд, а тело громилы пропало из виду.

Скорость поезда — вот единственное, что удерживало Ксандра в горизонтальном положении, ноги его нащупали какие-то невидимые опоры, их вполне хватило, чтобы выбраться наверх, хватило, чтобы придать ему силы и подтянуться по цепи до площадки.

А потом — самое настоящее чудо. Руки уже отказывались сносить боль, Ксандр почувствовал, как разжимаются, выскальзывают пальцы, как тело поддается бешеному напору ветра. И в тот самый момент протянулась пара рук и втащила его на площадку. Оказавшись на ее краю, Ксандр поднял голову и увидел окровавленное лицо, на котором живого места не было, на распоротой правой щеке проглядывала кость, все тело было в лохмотьях кожи и одежды, грудь вздымалась, при каждом вдохе обнажая рану — открытый перелом ребра. Лишенное остатков жизни тело отшатнулось, ноги подломились, голова, мотнувшись, ударилась о стальную обшивку вагона.

Умирающий Ферик. А рядом с ним компьютерная сумка.

Теперь агент сидел, скорчившись над растекающейся лужей крови, ловя ртом воздух. Ксандр медленно пополз к нему.

Пробираясь по площадке, Ксандр дотянулся до ручки вагонной двери и уперся спиной в тяжелую сталь. Превозмогая боль, он подхватил Ферика и сумку и втащил в тамбур, дверь с лязгом захлопнулась, когда он бережно уложил голову Ферика себе на колени. Они сидели молча, сознание возвращалось с каждой пролетавшей минутой, боль усилилась, стоило Ксандру начать ощупывать себя: не беда, больно, но, похоже, ничего не сломано. Ферик, однако, оставался недвижим, дыхание делалось все прерывистее и учащеннее, капельки крови усеяли подбородок.

Ксандр крепко прижимал к себе человека, который снова спас ему жизнь. Теперь уже, он понимал, в последний раз. Слез не было. Только ярость, презрение к себе самому, когда дыхание Ферика стало стихать, когда клокочущие звуки вылетели у него из горла. Приглушенные, прерывистые, они стали складываться в слова:

— Езжай в Нью-Йорк… Саре… позвони… телефон в мешке. — Ферик закашлял, его тело зашлось в конвульсии, лужа крови на полу стала еще больше. — Сбрось меня… с поезда. — Спина выгнулась, последние слова пробивались сквозь дикую боль. — Они ждут… найти меня…

Он положил руку Ксандру на плечо, крепко сжал, потом отпустил. Секунду спустя его голова безжизненно запрокинулась.

Ксандр, прижимая к груди лишенное жизни и формы тело, выбрался на площадку. Солнечные лучи вылизывали сталь. Поля проносились мимо, ветер хлестал по лицу. Ксандр встал на край площадки. Глаза его смотрели в невидимую даль: он разжал руки, не в силах видеть, как маленькое тело ударилось о землю.

Найди Сару. Ни для какой другой мысли в голове уже не было места.

Часть третья

Глава 7

Остальное… следовательно, должно быть обращено к делам практическим.

Ксандр тупо смотрел на суматоху за окном, платформа была заполнена первыми утренними пассажирами. Он утратил ощущение времени, минуты, прошедшие после нападения, слились в череду действий, каждое из которых несло энергию, нужную для чего-то конкретного: вернуть сумку с компьютером, просмотреть рюкзак Ферика, выучить наизусть телефонные номера для связи. Простые задачи, исполнявшиеся одна за другой с тупым безразличием.

Туманным прошлым залегло в памяти то, как он приводил себя в порядок в укромной тесноте вагонного туалета, крошечного, загнанного в угол помещения, где едва умещались унитаз с раковиной. Толстый свитер чудом появился из рюкзака Ферика и быстро заменил порванную ветровку. Прежде, однако, он заставил себя вытереть кровь в проходе. Чуть не все бумажные полотенца ушли на то, чтобы подтереть небольшую лужицу, оставленную умиравшим Фериком. Ровными, размеренными движениями Ксандр стер все до последней капли, прежде чем сполоснуть полотенца в раковине: почти механическая деятельность, как ни странно, дававшая мгновения покоя. Но краткими были те мгновения, отражение в зеркале быстро напомнило ему о событиях ночи: дико растрепанные волосы, щеки в крови, застывшие и покрасневшие глаза. В эти минуты мрачной тягости, никогда прежде им не испытанной, в сознании всплывал образ Ферика, когда Ксандр нес его: тонкое, сведенное судорогой боли лицо, покоящееся на залитом кровью плече, плетьми свисающие ноги и руки. Невесомый, безжизненный. А потом — нет его. Что мне теперь делать? Что я смогу сделать?