Эфффект линзы - Irene

— Привет…

Передо мной, счастливо улыбаясь, сидел мой бывший одноклассник Андрей Митяев. В школе, с самых незапамятных времен, все звали его Спичкой — и я так и не узнал истоков этой клички. Андрей был рослым, сильным парнем, еще тогда любил выпить и подраться, и почему именно Спичка — никому не объяснял. В принципе, меня это не особо интересовало. Удивило меня сейчас одно — в эту минуту, трясясь в дырявом старом автобусике, исхудавший, осунувшийся, с темным желтоватым лицом, кутаясь в тоненькую джинсовую курточку, он действительно был похож на самую обыкновенную Спичку…

Митяев кинулся меня обнимать, я даже не успел шевельнуться, как его холодная рука энергично, но не сильно сдавила мою ладонь в приветственном рукопожатии. Он что-то тараторил, фыркая смехом, а я глупо улыбался, все пытаясь узнать в этом за несколько лет постаревшем, практически незнакомом мужике, бывшего школьного товарища.

— Ты че вообще тут делаешь? К родичам в гости?

Я помотал головой.

— Я работаю у нас в школе.

Спичка ошалело моргнул и хмыкнул:

— Да ладно… Детишек учишь, что ли?..

— Можно и так сказать. Я психолог.

Его смех всегда напоминал мне бульканье.

— Капец! Не знал, не знал… Ну хорошо. Я тебя сто лет не видел же… это дело надо отметить!

Я тяжело вздохнул. Начинается… А ведь мне совсем не хотелось всех этих «А помнишь, как мы в десятом…», пьяных песен под гитару и рассказов о тяжелой жизни… Ведь их всегда, еще не имея никакого образования, выслушивал именно я. Карма, видимо, такая.

— Ну, понимаешь, Спич… Я сегодня не могу. Я спешу.

Он нахмурился и толкнул меня в бок.

— Ты урод, Сафонов. Я думал — встретил друга…

Кажется, я еще что-то спросил у него, но Андрюха явно потерял интерес к нашему разговору, раз впереди уже не маячила перспектива пропустить пару рюмок.

Я отвернулся к окну и вдруг представил, как приду домой, улягусь спать, и буду долго ворочаться, размышляя о том, куда пропал Штырь, о том, как хорошо было бы обнаружить в кармане пальто завалявшуюся пачечку сигарет и конечно… конечно, о ней.

— Да ладно, черт с тобой, пошли, — кажется, я сам вздрогнул от своего неожиданного предложения. — Только через магазин, у меня дома хоть шаром покати.

— Я чет не пойму совсем, — Спичка неуверенно усмехнулся, — то ли мне кажется, то ли с тобой действительно не все путём.

Мы опять выпили, не чокаясь, не считая, не задумываясь. В голове немного туманилось, я разлегся на диване — железные пружины тут же впились в спину, не давая расслабиться и окончательно потерять над собой контроль.

— Да так…

— Просто помню, ты всегда такой шебутной был. А то щас молчишь — и я один весь вечер на арене…

Я широко улыбнулся, сам не понимая, чему.

— Ну, ты же хотел поговорить… говори. Я вроде как слушаю…

Андрей покачал головой, поедая огурец.

— Фигня все это. Мне особо рассказывать нечего. Живу у деда на хате, работы нету, мать умерла недавно. Все как у всех. А вот ты как тут очутился? Еще и в школе нашей… Капец! Вот ведь вернулся же…

— Лучше бы никогда не возвращался.

Наши взгляды встретились, Спичка молча наполнил рюмки, протянув одну мне, и в это самое мгновение я почувствовал, что если вот прямо сейчас, не сходя с этого места, не выскажу хоть кому-то все, что раскалывало мой череп уже несколько недель, не выпущу из себя эти больные, тяжелые, как валуны, слова, то они попросту задавят меня. Всю жизнь слушал я. И ни разу мне не попадался человек, готовый выслушать то, что хотелось рассказать мне, не считая, что его проблемы — «более настоящие» и важные, чем мои.

Под конец моей странной исповеди мы оба были пьяными, как говорил один наш одноклассник, «в Дюссельдорф». Но при этом я чувствовал такую необъяснимую легкость, как в детстве на тренировке по бегу, когда строгий тренер снял с моих ног утяжелители и я не бежал — летел.

— Короче, вот так…

— Ни хрена себе ты запал на нее, друг, — Спичка хмыкнул и почесал за ухом.

— И чувствую себя идиотом. Только идиот мог так… сильно…

Я закрыл лицо руками, глубоко вдохнув, и в этот момент услышал, как Спичка ехидно посмеивается.

— Только идиот, Кирюха, когда ему нравится телка, будет придумывать причины, почему она до сих пор не у него в…

— Заткнись, — я вяло ткнул его в бок. — Она не телка. Вот это такое ощущение… Будто ты мог ходить, есть, работать, жить с кем угодно… а она все время была… уже твоей… росла где-то для тебя… ждала только тебя… И я вот думаю — как я мог ничего не знать о ней всю жизнь?

— Жесть!

— Не то слово. С ума схожу.

Андрей забрал себе салатницу и принялся с аппетитом уминать оливье прямо из нее. Он советовал мне нечто, без сомнения, дельное со своей точки зрения, но я его почти не слушал. Дожевав, Спичка развалился рядом со мной и мы молча созерцали мутнеющий с каждой секундой потолок. Кажется, снег на улице превратился в дождь — что-то тихо тарабанило по жестяному подоконнику.

— Блин, настроение пропало совсем… — через пару минут процедил я сквозь зубы. — Еще и Штырь этот…

Затуманенный взгляд Андрюхи за несколько секунд сфокусировался на моем лице.

— Какой Штырь?

— Да не знаешь, — я попытался махнуть рукой, которая тут же без сил упала назад на подушку. — Тип один.

Спичка криво ухмыльнулся, обнажив два вставных золотых зуба. Как же, все-таки, он стал похож на старого цыгана!

— Не знаю, ага… хм… и на фига он тебе понадобился?

— Ну, если ищу — значит, нужен.

— Это я к тому, что ты, кажется, не совсем понимаешь, куда лезешь, — вдруг с необычной строгостью произнес вечно расслабленный Спича. — Колись, Сафонов, на кой хрен тебе понадобился Штырь?

— Ну, у меня могут быть свои профессиональные тайны?

— А то! Но как раз тут я, наверное, смог бы тебе помочь.

Я нахмурился. Уже и так слишком много людей знают о моем странном расследовании. Это совсем не хорошо.

Он кивнул на настенные часы, потянувшись за пакетом с провизией, которую мы набрали в супермаркете.

— Время детское — два часа всего. Рассказывай.

И я опять заговорил. Интересно, но даже сейчас, слабо соображая, я умудрился изложить ему некоторые факты о смерти Литвиненко, не распространяясь о своей настоящей цели. Времени со школы прошло прилично. И теперь я уже не мог доверять Спичке настолько, как семь лет назад.

Черные узкие глаза Андрея прищурились еще сильнее, его мозг явно стал работать значительно напряженнее.

— Ясно, в общем, — подытожил он. — Одного не пойму — на фига тебе Штырь?

Я моргнул и сел, рассеянно почесав затылок.