Подозреваемый - Майкл Роботэм

Мама, как всегда, безупречно одета: на ней кашемировый свитер персикового цвета и серая юбка. Разменяв пятый десяток, она раздалась в талии и так и не смогла похудеть.

Она ставит перед отцом чашку чая и чмокает его в макушку.

– Полюбуйся, – говорит она. – На колготках побежала петля. Вторая пара за неделю.

Он обнимает ее за талию и прижимает к себе. Я смущен. Не припомню, чтобы когда-нибудь видел их в столь интимной обстановке.

Мама подпрыгивает от неожиданности и ругает меня за то, что я к ней «подкрался».

Начинает суетиться насчет моей одежды. Говорит, что с легкостью ушила бы брюки. И не спрашивает, где мои собственные вещи.

– Почему ты не сказал нам, что приезжаешь? – спрашивает она. – Мы до смерти волновались, особенно после этих отвратительных статей в газетах. – Она говорит об этом, словно о комке шерсти, выплюнутом на ковер.

– Что ж, по крайней мере, теперь все позади, – строго произносит она, словно подводя черту под эпизодом. – Конечно, какое-то время мне придется не ходить в бридж-клуб, но, смею надеяться, скоро все забудется. Гвинет Эванс будет ужасно довольна. Она решит, что теперь от нее отстанут. Ее старший сын Оуэн сбежал с няней и оставил бедняжку жену с двумя сыновьями на руках. Теперь у дам будет другая тема для обсуждения.

Кажется, отец равнодушен к разговору. Он читает, так близко придвинув книгу к носу, словно хочет ее вдохнуть.

– Давай же, я хочу показать тебе сад. Он чудесен. Но ты должен пообещать, что приедешь весной, когда все зацветет. У нас собственный парник и на конюшне новая крыша. И сырость прошла. Помнишь тот запах? За стенами жили крысы. Ужасно!

Она вытаскивает две пары резиновых сапог.

– Не помню, какой у тебя размер.

– Эти подойдут.

Она заставляет меня взять отцовский плащ и ведет через заднюю дверь на дорожку. Пруд замерз и напоминает бесцветный суп, а земля выглядит перламутровой. Мама указывает на каменную стену, которую я с детства помню кривой, а теперь она стоит прямая и твердая, словно сложенная из конструктора. К стене прислонилась новая теплица с блестящими стеклами и свежевыструганными сосновыми подпорками. Подносы с рассадой стоят на столах, и корзинки, устланные мхом, свисают с потолка. Мама надавливает на кнопку, и мелкий спрей туманится в воздухе.

– Пойдем, посмотришь на старые конюшни. Оттуда вынесли весь мусор. Теперь там даже можно жить. Я покажу тебе.

Мы идем по тропинке мимо грядок, вдоль сада. Мама болтает, но я слушаю вполуха. Смотрю на нее: в проборе ее седых волос видна кожа.

– Как прошла акция протеста? – спрашиваю я.

– Хорошо. Мы собрали более пятидесяти человек.

– И против чего выступали?

– Против этой проклятой ветряной электростанции. Ее собираются строить прямо на водоразделе. – Она неопределенно машет рукой. – Ты когда-нибудь слышал звук ветряной турбины? Чудовищный шум. Лопасти вращаются. Воздух кричит от боли.

Поднимаясь на цыпочки, она протягивает руку и достает ключ из тайника над дверью.

В груди моей опять все сжимается.

– Что ты сказала?

– Когда?

– Только что… «воздух кричит от боли».

– Ах, ветряные мельницы, они издают ужасный звук.

Она держит ключ в руке. Он привязан к деревянной резной фигурке. Я непроизвольно хватаю ее за запястье. Поворачиваю ее руку и разжимаю пальцы.

– Кто тебе это дал? – Мой голос дрожит.

– Джо, мне больно. – Она смотрит на брелок. – Мне его дал Бобби. Тот самый молодой человек, о котором я тебе говорила. Он починил стену и крышу на конюшне. Построил парник и высадил рассаду. Такой прекрасный работник. Он водил меня посмотреть на мельницы…

На какое-то мгновение мне кажется, что я падаю. Но ничего не происходит. Словно кто-то накренил пространство и я повис, сжимая дверной косяк.

– Когда?

– Он провел у нас три месяца летом.

– Как он выглядел?

– Как бы повежливей выразиться… Он очень высок и, возможно, полноват. Широк в кости. Очень милый. Попросил только стол и крышу над головой.

Правда – это не ослепительная вспышка и не ушат холодной воды. Она течет в мое сознание, как красное вино на белый ковер, она напоминает темную тень на рентгеновском снимке. Я воспринимал заявления Бобби как случайные догадки, а он действительно многое знал обо мне. Тигры и львы, кит, нарисованный Чарли, тетя Грейси… Он знал о Кэтрин и ее смерти. Ясновидящий. Сталкер. Средневековый чародей, возникающий и исчезающий в столбе дыма.

Но как он узнал об Элизе? Он видел, как мы обедали, а затем проследил за ней? Нет. В тот день я встречался с ним. Он приходил на прием. А потом я упустил его у канала – недалеко от дома Элизы.

«No comprenderás todavía lo que comprenderás en el future». Пока ты не понимаешь того, что поймешь в конце…

Резко повернувшись, я спотыкаюсь и падаю на дорожку, поднимаюсь и, прихрамывая, бегу к дому, не обращая внимания на удивленный вопрос мамы, почему я не осмотрел конюшню.

Ворвавшись в прачечную, я отлетаю к стене, перевернув корзину с бельем и свалив с полки банку моющего средства. Пара маминых бриджей цепляется за ботинок. Ближайший телефон в кухне. Джулиана отвечает после третьего гудка. Я не даю ей вставить слово.

– Ты сказала, что кто-то следит за домом.

– Джо, вешай трубку, тебя разыскивает полиция.

– Ты видела кого-нибудь?

– Вешай трубку и звони Саймону.

– Пожалуйста, Джулиана!

Она слышит в моем голосе отчаяние. Оно созвучно ее собственному.

– Ты кого-нибудь видела?

– Нет.

– А как насчет человека, за которым погнался Ди Джей? Он его рассмотрел?

– Нет.

– Он же должен был что-то сказать. Он высокий, большой, толстый?

– Ди Джей не видел его так близко.

– У тебя в группе испанского есть кто-нибудь по имени Бобби, Роберт или Боб? Высокий, в очках.

– Да, Бобби есть.

– Как его фамилия?

– Не знаю. Однажды вечером я его подвезла. Он сказал, что раньше жил в Ливерпуле…

– Где Чарли? Увези ее из дома! Бобби хочет сделать вам больно. Он хочет меня наказать….

Я пытаюсь объяснить, но она все спрашивает, зачем Бобби это делать. Единственный вопрос, на который я не знаю ответа.

– Никто не причинит нам вреда, Джо. На улице полно полицейских. Один из них сегодня ходил за мной по супермаркету. И я заставила его поднести сумки…

Внезапно я понимаю, что, возможно, она права. Они с Чарли в большей безопасности дома, чем где-либо еще, потому что за ними следит полиция… поджидая меня.

Джулиана снова просит:

– Пожалуйста, позвони Саймону. Не делай глупостей.

– Не стану.

– Обещай мне.

– Обещаю.

Домашний телефон Саймона написан на обороте его визитной карточки. Когда он подходит к телефону, я слышу на заднем плане голос Патриции. Он спит с моей сестрой. Почему мне это кажется странным?

Его голос понижается до шепота, и я слышу, как он относит телефон в более укромное место. Он не хочет, чтобы разговор слышала Патриция.

– Ты обедал с кем-нибудь в четверг?

– С Элизой Веласко.

– Ты пошел к ней домой?

– Нет.

Он глубоко вздыхает. Я знаю, что он сейчас скажет.

– Элиза обнаружена мертвой в своей квартире. Ее задушили, надев на голову мешок для мусора. Они ищут тебя, Джо. У них есть ордер. Они хотят привлечь тебя за убийство.

Мой голос срывается:

– Я знаю, кто ее убил. Это мой пациент, Бобби Морган. Он следит за мной…

Саймон не слушает меня.

– Я хочу, чтобы ты пошел в ближайший полицейский участок. Сдайся. Позвони мне, когда будешь там. Ничего не говори, пока я не приеду…

– А как же Бобби Морган?

Голос Саймона становится более настойчивым.

– Ты должен делать, как я сказал. У них есть данные экспертизы ДНК. Следы твоей спермы и волосы, отпечатки пальцев в ванной. В четверг днем ты взял кеб меньше чем в полумиле от места преступления. Водитель тебя запомнил. Ты поймал его у того самого паба, где в последний раз видели Кэтрин Макбрайд…

– Ты хотел знать, где я провел ночь тринадцатого. Я тебе скажу. Я был с Элизой.

– Что ж, теперь твое алиби мертво.

Это утверждение так безапелляционно и откровенно, что я перестаю с ним спорить. Факты выложены один за другим, раскрывая безнадежность моего положения. Мои возражения звучат неубедительно.

Отец стоит в дверях в спортивном костюме. Через окно прихожей за его спиной я вижу, как к дому подъехала полицейская машина.

Книга третья

…В непроглядной тьме нашей души время неподвижно: три часа ночи день за днем.

1

Три мили – большое расстояние, если бежишь в резиновых сапогах. Оно кажется еще больше, если носки сползли и сбились в комки под ступнями и из-за этого ты ковыляешь, как пингвин.