История моей юности - Дмитрий Петров-Бирюк

На следующий день вечером хмельной начальник, конвоя пришел к нам в обнимку с пьяной сестрой милосердия.

— Садись, Люсенька, вот сюда, — указал он ей на парту. Сестра, хихикая, уселась на парту и стала с любопытством смотреть на нас.

Выйдя на середину класса, есаул свирепо оглядел всех.

— Здорово, красные сволочи! — гаркнул он.

На такое приветствие никто не ответил.

— Что-о? — грозно тараща глаза, заорал есаул. — Саботаж устраивать?.. Дисциплины не знаете?.. Я в-вас научу, мерзавцев… Кто из вас добровольцами вступил в Красную Армию, а?.. Поднимай руки!.. Ну?.. Что… никого нет?

Конечно, добровольцев среди нас было немало, но руки никто не хотел поднимать.

— Значит, добровольцев среди вас нет? — злорадно спросил офицер. — Нет?.. Ладно. Врете, подлецы!.. Вижу по мордам, что добровольцы есть… А кто между вами есть казаки, а?.. Поднимайте руки, сволочи!.. Что-а?., И казаков среди вас нет?.. Ха-ха!.. Посмотрим сейчас… А где тот вчерашний георгиевский кавалер?

— Он захворал, ваше благородие, — осмелился кто-то сказать.

— Захворал?.. А давайте и хворого… Я его вылечу… Ха-ха!.. Люся! Ты можешь полечить? Да вот казак, — увидел вдруг есаул на одном из арестантов штаны с лампасами.

— Эй, иди сюда!..

Маленький, черный, как жук, верткий человечек в штанах с красными лампасами предстал перед хмельным есаулом.

— Казак? — спросил его офицер.

— Никак нет, — отказался тот. — Я из иногородних, солдат.

— Если иногородний, так зачем же надел штаны с лампасами?

— Люблю казачество, ваше благородие, — ухмыльнулся арестант. — Хочь я из иногородних, но всей душой казак… И мать у меня казачка и дядья… Перед арестом своим я надел дядины брюки с лампасами, так это для баловства, да не успел снять, как пришли меня арестовывать. Так в казачьих брюках и заарестовали, увели в тюрьму… И выходит, что я в тюрьме казаком стал.

— В Красной Армии служил?

— Ни единой минуты.

— А за что арестован?

— Да с дедом в неладах были, так он на меня и наклепал, будто я за большевиков стоял… А на хрен они сдались… Я хочь зараз же на переднюю линию супротив них пойду..

— Врешь? — с сомнением посмотрел на него есаул.

— Истинный господь, не брешу… Почему ж мне не пойтить? Казачество могу себе заслужить…

— Как твоя фамилия?

— Коновалов, ваше благородие.

— Ладно, — сказал офицер, — постой здесь. Погляжу, как ты пойдешь против большевиков. — И стал выискивать взглядом кого-то среди нас.

— Мне говорили, что среди вас есть китайцы? — сказал он наконец. — Где они?

Среди нас действительно были два китайца, попавшие в плен к белым. Несчастные, за свое пребывание в плену они перенесли столько побоев, что при виде каждого белогвардейца тряслись как в лихорадке. Мы их прятали от есаула.

— Где китайцы? — взвыл от ярости офицер.

К нему покорно подошли два сильно истощенных китайца.

— А, ходи! — вскричал есаул. — Вот они, проклятые!.. Вы зачем пришли в Россию?.. Что, своей земли не хватает, так вы на чужую заритесь? Сволочи!..

«Раз!.. Раз!..» — начал он хлестать их стеком по лицам.

Китайцы лишь жмурились от ударов, но стояли спокойно.

— Скидайте, мерзавцы, штаны! — приказал им есаул.

Китайцы не поняли его.

— Скидайте штаны! — злясь, повторил он. — Скидайте!.. Спустите им штаны! — крикнул он надзирателям.

Те подбежали к китайцам и расстегнули крючки у их брюк. Штаны упали, оголив желтые, худые, волосатые ноги.

— Лечь на пол! — приказал есаул.

Китайцы покорно вытянулись на полу. Надзиратели завернули им рубахи на спину.

— Люсенька! — захохотал офицер. — Смотри, девочка, сейчас будет самое интересное представление… Я ж тебе обещал… Конвойные!.. Позвать сюда конвоиров!

Вошли четверо казаков, в числе их и мой бывший друг детства, Кодька Бирюков. Теперь на погонах Никодима белели лычки младшего урядника, полученные, видимо, за расстрел Брыкина и других арестантов.

— Всыпать китаезам шомполов! — сказал им есаул. — Да, совсем забыл. Коновалов! — вспомнил он об арестанте, стоявшем рядом. — Ты говорил, что против большевиков пойдешь. Так вот я сейчас проверю, как ты пойдешь против них. Бери шомпол!.. Бери, говорю!.. Сыпь горячих ходям. А потом погляжу, может, и освобожу тебя из тюрьмы… Ну, чего, сволочь, стоишь, не берешь шомпол?.. Бери!.. Бей китайцев!..

— Сам ты сволочь, — спокойно сказал Коновалов.

Мы обомлели, пораженные такой необычной переменой в поведении арестанта. Разве б кто из нас посмел такое сказать есаулу? Обомлел и есаул. Он даже сразу не поверил своим ушам.

— Что-о? — переспросил он. — Кого ты обозвал сволочью?

— Тебя, гада белопогонного! — тонко взвизгнул Коновалов. — За что я должен их бить шомполами?.. А-а?.. Да я допрежде тебя, гадюку, убью, чем их бить!.. Я тебе, дураку, брехал, что я иногородний… Я само настоящий донской казак. Служил в первом советском казачьем полку и немало вас, белых гадов, изничтожил… Жалею, подлюка, что ты мне не попался, срубил бы те голову начисто, как кочан капустный… О-о, проклят… — завопил он, но не закончив, закатил под лоб глаза, хлопнулся на пол и забился в припадке. На губах его появилась пена.

— Припадошный он, — проронил кто-то тихо.

Мы молчали, подавленные этим происшествием. Есаул посмотрел на бившегося в припадке Коновалова и сказал:

— Оттащите его к черту!.. Я с ним еще поговорю…

Арестанты подняли Коновалова и отнесли его к окну.

— Ну, чего стоите? — заревел есаул на конвойных казаков. — Всыпать ходям по сто шомполов!

Два казака присели на головы китайцам, а два других — на ноги. Никодим, держа шомпола наготове, выжидающе посмотрел на есаула. Я из-за спин своих товарищей с ужасом глядел на него.

— Давай! — крикнул начальник конвоя.

Засвистели шомпола.

При каждом ударе китайцы лишь вздрагивали, но не издавали ни звука. Избитых до полусмерти, их по приказанию есаула казаки вытащили во двор и расстреляли.

Подготовка к побегу

Через три дня нас из станицы Тепикинской погнали дальше на юг.

Нас перегоняли из станицы в станицу.

Однажды мне принесли передачу. Вначале я недоумевал, от кого бы это могло быть?.. А потом выяснилось, что от отца.

Отец не терял меня из виду, он двигался за нашей арестантской партией.

Как-то, встретив Никодима Бирюкова, отец рассказал ему обо мне и попросил, чтобы тот помог ему повидаться со мной. Никодим охотно согласился.

Как-то меня вызвали в караульное помещение, где находились наши надзиратели и конвоиры.