Девушка без Бонда - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Русским матом.
И тогда Татьяна потихоньку разлепила глаза, обожженные вспышкой. Перед ее взором крутились, сливались и рассыпались красные пятна, но сквозь них она все-таки видела палубу катера, на которой произошли самые неожиданные и разительные перемены.
Все пятеро террористов лежат лицом вниз, а их руки заведены за спину и скованы пластиковыми наручниками. Сверху над ними нависают двое гигантов в облегающих мокрых гидрокостюмах с небольшими автоматами в руках. Еще один, такой же обтекаемый, отвязывает от леера Марселлу, однако тело кубинки не слушается, оно обвисает, выпадает из рук – а на черной голой спине кубинки расплываются два кровавых пятна…
А четвертый спаситель подходит к Тане. Он достает из ножен короткий нож и разрывает связывающие ее веревки. С улыбкой что-то ей говорит, но она не разбирает ни слова, видит только шевелящиеся губы. Таня громко переспрашивает: «Что?!» И тогда человек, тщательно артикулируя ртом, шепчет ей – ей кажется, что шепчет. Он говорит: «Все кончилось, девочка. Все кончилось».
Он говорит по-русски.
* * *Вряд ли Марселла когда-нибудь думала, что увидит Кубу, которую покинула больше двадцати лет назад.
Впрочем, она ее и не увидела – если не считать далекий, в зеленой дымке берег, который кубинка наблюдала в свои последние часы с катера террористов. Однако последний приют ей выпало обрести в той самой земле, на которой она некогда родилась.
Российскому посольству пришлось постараться, чтобы в срочном порядке легализовать мертвое женское тело без всяких документов, с огнестрельными ранениями в спину. В итоге Марселлу хоронили в закрытом гробу и под чужим именем. Однако Таня настояла, чтобы по подруге отслужили заупокойную мессу – ей показались, что та была ревностной католичкой.
На службу в прохладный гаванский собор никто, кроме Садовниковой, не пришел.
Под песнопения на латыни девушка лила слезы и корила себя: зачем она впутала Марселлу? К чему ей открылась? Зачем призвала ее на помощь? Если бы не Таня, кубинка, быть может, осталась бы жива и здорова… Да еще и слова Марселлы постоянно всплывали в памяти – слова, над которыми Татьяна в свое время лишь посмеялась. Служанка ведь говорила: чтоб погубить с помощью колдовства вуду Ансара, возможно, придется погибнуть и самой. Вот она и погибла…
А вот что произошло бы с самой Татьяной – совершенно неясно. Если б не помощь служанки и ее верность – ей, может, самой пришлось бы лежать в таком же закрытом гробу. А то и вовсе превратиться в частичку света, капельку водяного пара после термоядерного взрыва…
Словом, по всему выходило, что Марселла Таню спасла. И потом, уже на кладбище, когда гроб с телом кубинки забрасывали землей, Садовникова дала себе слово: она обязательно вернется на Кубу.
Она отыщет родственников Марселлы. Она приведет их к ее могиле. Она добьется, чтобы на надгробии ее вымышленное имя сменили на настоящее.
Кто-то тихо тронул Татьяну за локоть. Она резко оглянулась. За ее спиной стоял гигант – морской десантник. Тот самый, что освобождал ее, разрезал на борту катера связывавшие Садовникову веревки.
Она уже знала, как его зовут: Саша. И его воинское звание: капитан третьего ранга. Когда после захвата судна они взяли курс на Кубу, он присел на палубу рядом с Татьяной – ту колотила непрерывная нервная дрожь – и протянул невесть откуда взявшуюся крошечную стограммовую фляжечку: «Выпей. Как лекарство». Таня храбро выпила, залпом, и поперхнулась – во фляге оказался неразбавленный ром. Своей огромной ладонью капитан бережно постучал Таню по спине. И ей стало лучше. И дрожь прошла. И еще лучше она почувствовала себя от того, что Саша и его ребята-десантники – в отличие от словно оскопленных террористов – с интересом и даже вожделением поглядывали на Танино почти нагое тело. (Поразительно, о чем только не думаешь, что только тебя не радует, когда избежишь неминуемой смерти!) А еще Татьяна тогда, на катере, с удивительной остротой и счастьем воспринимала каждый свой вздох, и каждое прикосновение к ногам теплой палубы, и каждый взгляд на море, небо, облака, на приближающуюся сушу… И вдобавок испытывала какую-то неземную благодарность и привязанность и к этому капитану Саше, и к его ребятам, которые ее спасли…
…Когда они вдвоем шли по аллее, усаженной высоченными пальмами, к выходу с кладбища и Таня взяла капитана под руку (было приятно чувствовать его мощный бицепс), она вдруг застеснялась, что так плохо одета. Чтобы хоть как-то принарядить ее, в посольском городке кинули клич, и дипломатические жены притащили для девушки одежки, какие и в церкви вряд ли для обездоленных примут: заношенные и вышедшие из моды лет пятнадцать-двадцать назад…
И теперь Татьяна молчала. Молчал и десантник – но по какой-то своей, неведомой ей причине. Наконец со вздохом изрек:
– Я не люблю извиняться… И без того, как вспомню, на душе паршиво… Но при штурме объекта с заложниками всего не рассчитаешь… У них оказалось три автомата, а не два, как мы думали. В общем, мне жаль, что с твоей подругой все так получилось…
– Жаль! – воскликнула Таня. – Но при чем здесь ты! С Марселлой я во всем виновата. Я ее втянула.
– Давай выпьем, – предложил капитан. – Хочешь, выпьем за ее упокой?
– И еще – за мое воскресение. И – за тебя, моего спасителя.
Тане нравился этот мощный немногословный парень, ее ровесник.
– Я знаю здесь неплохой бар, – молвил десантник, и в его глазах заблестели искры мужского интереса, а голос зазвучал бархатисто, низко, как у соблазнителя.
– Хорошо, только у меня нет ни копейки денег.
– Ничего, у меня остались кое-какие командировочные.
– Только не надо опять поить меня чистым ромом.
– Ну что ты! Исключительно легкие напитки. Кола, чай, квас, «Куба либре» в крайнем случае.
– Хорошо, – со смехом согласилась Татьяна. – Марселла приучила меня к «Куба либре»…
– Только, пожалуйста, не надо меня спрашивать – особенно в баре – о службе. Тем более что я ни на какие твои вопросы не отвечу, даже если буду знать ответ.
– Совсем ни на какие? – лукаво сморщив носик, заглянула ему в лицо Таня. – Может, пока мы не в баре, все ж таки попробуем?
Они вышли с кладбища на залитую солнцем улицу: ну и пекло! Ни кусочка тени ни с какой стороны улицы.
– Давай попробуем, – без особой охоты согласился Саша.
– Когда вы нас освобождали, как вы узнали, где мы находимся?
– Перед нами поставили боевую задачу. Сообщили координаты.
– Ядерную бомбу, что была на дне, под нами, вы обезвредили?
– Не понимаю, о чем ты?
– Куда вы отправили захваченных вами террористов? И что теперь с ними будет?
– Честно скажу: сам не знаю.
А потом они зашли в бар, где даже был кондиционер, и разговор на секретные темы увял сам собой. Саша заказал два коктейля, и Таня спросила:
– Ну а где ты живешь – я имею в виду в России? Это тоже секретная информация?
– Нет, почему же? Ты не поверишь, но живу я в Москве, правда, за Кольцевой, в Кожухове.
– Ну, я тоже не на Арбате. В Отрадном.
Тане хотелось спросить, женат ли ее спутник, но она понимала, что вопрос явно преждевременен, да и в любом случае не скажет парень сейчас правду…
Поэтому она просто решила наслаждаться жизнью, которая, оказывается, так необыкновенна, и так сладка, и дарит бездну приятнейших ощущений: и прохладу бара, и ледяной коктейль, и общество красивого и сильного мужчины…
* * *Свои вопросы Таня повторила через пару дней в Париже.
Российские дипломаты, работавшие на Кубе (и, наверное, не только дипломаты), расстарались: в три дня, неведомо какими путями, сделали Тане новый загранпаспорт – настоящий, на ее собственное имя, и возобновили годовую шенгенскую визу, и даже кубинскую проставили, и отметки о выезде из России и о въезде на Остров свободы имеются. И билет ей до Москвы за казенный счет купили – правда, почему-то не прямым рейсом, а с пересадкой в Париже…
…В столице Франции Садовниковой предстояло провести почти целый день: чартер из Гаваны с туристами-галлами, на который ее посадили, прилетел рано утром, а рейс в Москву улетал в девять вечера. Жаль только, что денег почти не было: десантник Саша настоял (но видно было, что от сердца отрывает), чтобы она взяла у него в долг хотя бы пятьдесят евро.
Но когда Татьяна прошла через французскую таможню, ее ждал сюрприз так сюрприз! Она в первый момент даже не могла поверить собственным глазам, а потом бросилась к этому человеку, как бросалась в детстве, когда он возвращался из своих бесконечных командировок: с визгом, запрыгивая на шею. Да-да, в Париже Таню встречал не кто иной, как отчим, Валерий Петрович Ходасевич собственной персоной.
Когда восторг и волнение первых минут встречи улеглись и они уже катили в такси из аэропорта по направлению к французской столице, Таня заметила, что на голове у Валерочки прибавилось седых волос, погладила его по руке и спросила:
