Безумные короли. Личная травма и судьба народов - Вивиан Грин

Покойный граф Сэндвич рассказывал тому же автору, что эта «грязная» привычка зашла так далеко в последние годы его жизни, что для того, чтобы перебить неприятные запахи от его постели, комнату целиком, когда его светлость был представляем его королевскому высочеству, покрыли только что срезанными розами. Но аромат роз, свежих или каких-то иных, вряд ли мог скрыть вонь в спальне герцога, так как в постели часто заводились паразиты, простыни были грязные, и в комнате разило табаком, выпивкой и экскрементами. Великий герцог совершенно не обращал внимания на свою внешность; ногти на руках и ногах ему не стригли. С большим животом и двойным подбородком, он тем не менее носил большой грязный завитой парик, и один раз видели, как он вытирал им рвотную массу со своего лица.

Насколько можно верить этим рассказам, вышедшим из-под пера враждебного критика, который явно держал в уме то, что писал римский историк Светоний о Тиберии, не вполне ясно. Если в некоторых отношениях они кажутся чересчур похожими на современную бульварную прессу, общая картина несёт на себе печать точности. Когда принц де Краон, о сыне которого, между прочим, говорили, что он причастен к «руспантизму», нанёс великому герцогу визит в январе 1737 г. как представитель его окончательного наследника Франциска Лотарингского, он нашёл Джана Гастоне в «состоянии, достойном жалости; он не мог встать с постели, у него была длинная борода, простыни и бельё очень грязные, без воротника; зрение у него тусклое и ослабленное, голос тихий, речь затруднённая, и в общем вид человека, который не проживёт и месяца».

Джан Гастоне стал недобросовестным правителем, алкоголиком с явно извращёнными вкусами. И всё же в юности он подавал надежды, а по характеру был гуманным и добрым. Он наверняка стал жертвой расстройства личности, которое по роковому стечению обстоятельств — воспитание без любви, далёкий и строгий отец, неудачный брак — превратило его в развалину. Его отец был меланхоликом. Кажется крайне вероятным, что и сам Джан Гастоне страдал от депрессивной болезни. Когда он вернулся во Флоренцию в 1705 г., он жил полуотшельником, иногда целыми ночами просто глядел на луну. Странные развлечения, которым он предавался, были реакцией на депрессию, убивавшую в нём интерес к делам государственным, потакание своим прихотям облегчало бесконечную тоску и горечь существования.

А как же будущее Флоренции? Не имея прямых наследников, Джан Гастоне казался таким же озабоченным, как и его отец, обеспечением будущей преемственности в великом герцогстве. За десять лет до того, как он стал великим герцогом, окончание войны за Испанское наследство дестабилизировало Италию и снова сделало её добычей великих держав. Как и его отец, Джан Гастоне старался сохранить нейтралитет Флоренции, к великому негодованию заинтересованных сторон, особенно Испании и Австрии. «К физической глупости великого герцога, — в изнеможении писал испанский посол отец Асканио Пармскому герцогу 2 января 1725 г., — которая наблюдается в различных случаях на протяжении долгого периода, когда он как ненормальный лежит без движения, добавляется его политическая глупость, на которой его высочество настаивает не менее, чем его правительство, не принимая во внимание ничего, что происходит в мире по отношению к его двору, думая, что лучшая политика — это избегать любых обязательств и воспользоваться течением времени».

В 1731 г. представители великих держав собрались в Вене и договорились, что в случае смерти Джана Гастоне герцогство должно перейти к Дону Карлосу, Пармскому герцогу, сыну короля Испании Филиппа V и Елизаветы Фарнезе. Так как Дон Карлос был хотя бы наполовину итальянцем, а также молодым и белокурым, он произвёл на Джана Гастоне благоприятное впечатление. «Он сказал несколько дней тому назад, — писал де Польниц, — после того как подписал своё завещание, объявляя Дона Карлоса Испанского своим преемником, что он только что получил сына и наследника росчерком пера, а за тридцать четыре года брака не смог этого сделать». Но ему не понравилась привычка Дона стрелять стрелами из лука в птиц, изображённых на великолепных гобеленах, висящих у него в комнате во дворце Питти, почти всегда попадая в цель. Джан Гастоне приказал убрать гобелены и заменить их занавесками из дамаста с золотой бахромой, объяснив, что «так как погода становится теплее, он боится, что здоровье принца может пострадать от жары при зимнем убранстве».

Но планы Дона Карлоса не осуществились, так как в результате войны за Польское наследство и последующей игры на королевских музыкальных креслах Дон Карлос стал королём Обеих Сицилий и в качестве наследника на великое герцогство был заменён Франциском Стефаном, тогда герцогом Лотарингским, мужем Марии Терезии, наследницы Габсбургской империи, и сам он впоследствии стал императором Франциском I. Под тяжестью давления, оказываемого великими державами, Джан Гастоне оказался бессильным. Флорентийцам даже не разрешили торжественно отметить праздничные дни в ознаменование великих дней правления Медичи. Иностранные войска оккупировали его город. Но ему всё-таки удалось заставить Франциска Стефана пообещать, что Флоренция никогда не будет включена в Австрийскую империю. Наверное, это было самым главным делом его жизни, так как оно обеспечило будущую независимость Флоренции. Это также было одним из его последних дел. К июню 1737 г. он был серьёзно болен, мучаясь от большого камня в мочевом пузыре, и 14 июля состоялись его похороны, с великолепной пышностью в соборе. Если герцог и был нерадивым правителем, смерть восстановила его репутацию у флорентийцев, его препроводили в его гробницу со всей торжественностью, на которую был способен город пышных зрелищ:

Увы, я слышал эти горестные вести:Угасли Медичи, а с ними век наш вместе,Теперь, Флоренция, твой жребий предрешён.

Его сестра, курфюрстина Анна Мария, прожила во дворце Питти ещё шесть лет и умерла 18 февраля 1743 г. «Всё наше веселье закончилось, карнавал разошёлся, — писал Хорас Манн своему другу Хорасу Уолполу, — курфюрстина умерла около часа тому назад… Простые люди убеждены, что её унёс ураган; очень сильный ветер начался утром и продолжался около двух часов, а теперь светит яркое солнце. Вот доказательство; но есть и более веское: то же самое случилось, когда умирал Джан Гастоне». По своему завещанию она оставила всё личное имущество и собственность Медичи городу Флоренции «навечно». Сделав так, курфюрстина искупила забавы своего брата, и можно сказать, что семейство Медичи отплатило флорентийцам за ту преданность, с которой они относились к этой семье триста с лишним лет.

XII. Безумный Георг

В долгом шестидесятилетнем царствовании Георга III были периоды, которые длились сравнительно недолго, когда его психическое равновесие по всей видимости нарушалось: от середины октября 1788 г. до марта 1789, с февраля по май 1801, с февраля по июнь 1804 и в октябре 1810; после этого он погрузился в состояние очевидной старческой деменции, наступление которой, возможно, было вызвано его предыдущим психическим расстройством. Точная природа его болезни, её причина и характер приводили в замешательство наблюдателей того времени: один сказал, что это было последствие «преобладания некой жёлчной раздражительности»; другой — это была форма бреда или просто результат «особенности конституции». Некоторые его действия дают основания предполагать, что Георг III болел шизофренией или как Генрих VI в Англии или Филипп V в Испании, маниакально-депрессивным психозом, но симптомы его заболевания не очень убедительно укладываются и в тот, и в другой диагноз. Какова бы ни была природа его недомогания, не может быть сомнений, что в периоды обострения он вёл себя как умалишённый. Во время серьёзного приступа в 1788 г. его врачи согласились, что он страдал от какой-то формы временного помешательства, и кое-кто боялся, что он никогда не поправится. «Rex noster insanit» («Наш король сошёл с ума») — таков был решительный приговор одного из его личных врачей Ричарда Уоррена.

Предыдущие случаи королевского безумия показали, что психическая болезнь может быть последствием органической болезни. Примерно двадцать лет назад два выдающихся историка медицины Айда Макалпин и Ричард Хантер пришли к выводу, что Георг III никогда не был сумасшедшим в клиническом смысле, но был жертвой наследственного нарушения обмена веществ, пятнистой порфирии, очень многие внешние проявления которой характерны для шизофрении или маниакально-депрессивного психоза. Они утверждали, что это та болезнь, которой в большей или меньшей степени болели его предки и которая позже поразила некоторых из его близких родственников и последних потомков. У короля психический сдвиг был следствием телесной болезни, а не проявлением чистого помешательства. Их обоснованное и блестящее толкование нельзя просто отвергнуть, даже при том, что доказательства могут показаться недостаточно убедительными, чтобы считать их диагноз окончательным.