Отец - Георгий Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В вашей бригаде тоже ведь разные станки. И вот какое дело: каждая из наших работниц умеет работать только на одном станке, а заболей или уйди в отпуск иная станочница — сразу окажется, что она незаменимый специалист, особенно если идет очень спешная серия колец. Да? Так вы, чернявые, пример другим показали бы и начали бы учиться на всех станках работать.
Девушки загорелись. А вскоре ушла в отпуск станочница, которую, кроме Мили, заменить было некому. Она встала к чужому станку и в первый же день выполнила задачу.
— Это в нашем стиле, — похвалил на пятиминутке молодую работницу Соколов.
В «стиле» бригады поступила и Таня Захарова, одна из самых молодых работниц: она научилась сама подналаживать станок.
— Понимай, дядя Вася, да на ус мотай, — сказал перед всей бригадой тридцатилетнему наладчику Соколов. — Так-то, глядишь, и выйдет твоей должности в нашей бригаде упразднение. И ничего не поделаешь: молодежь растет. Да и ты не старик: к новому делу, как молодой, встанешь.
Соколов искал красивое в отношениях между людьми и старался, чтобы его видели все.
Однажды он был свидетелем крупного разговора между мастером соседнего участка и уборщицей Елизаветой Андреевной, которую девушки из бригады Соколова еще по-школьному называли нянечкой. Крепко отчитала «нянечка» мастера за грязь на участке и поставила в пример бригаду Соколова. Этот разговор Соколов посчитал обязанным передать своей бригаде на пятиминутке и расценил его так:
— Можно считать, что мы через Лизавету Андреевну стали активными пропагандистами борьбы за чистоту во всем цехе. А кроме того, от пожилой женщины получили благодарность за уважение к ее труду.
На участке Соколова выходил свой «печатный орган» — листок «Наше слово».
Когда Марина начала работать в бригаде, «Наше слово» боролось с безответственностью. «Взялся за гуж — не говори, что не дюж» — с таким эпиграфом листок выходил в начале каждой недели, но сначала вывешивался на стене против соседнего участка, а потом переносился в бригаду Соколова; так делалось потому, что бригады-соседи соревновались, и листок рассказывал, как они работают. А когда стало ясно, что руководство цеха, да и завода не обеспечило бригады заготовками нужного качества, «Наше слово» было вывешено в приемной, перед кабинетом директора.
Самую длинную речь Соколова на пятиминутке Марина услышала, когда был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о шестичасовом рабочем дне для подростков.
— Некоторые командиры производства поеживаются, когда правительство устанавливает сокращенный день в предпраздничные дни, увеличивает отпуска по беременности, — так начал свою речь Соколов. — Если по-ихнему подумать, то действительно ущерб производству. У нас вот, к примеру, в бригаде семь человек подростков, это значит, с первого июня каждый день бригада будет работать на четырнадцать часов меньше. А в месяц? — Соколов прищурил глаза. — Чтоб восполнить потерю, нам нужно всем лучше работать. Потому Верховный Совет и дал сроку месяц, чтобы мы за это время подготовились, чтобы улучшение условий труда наших подростков было результатом повышения производительности нашего труда. Понятно? — Соколов помолчал, оглядел лица людей. — Ведь к чему дело идет? Нашу бригаду часто называют молодежной, оно в действительности так почти и есть. А годы-то идут. Придет время, и станем мы бригадой пожилых семейных людей. Будем работать по семи часов, а то и по шести в день; два дня в неделю на отдых заимеем, библиотеки личные заведем, учиться и учиться станем ненасытно. А дети наши как воспитываться будут… — И вдруг Соколов напустился на подростка Леонида Ползунова: — А тебе, добрый молодец, вот что скажу: самый молодой ты у нас, а уж перекуры устраиваешь. Скажите, какая оказия: шестнадцать с половиной лет молодой мужчина не курил, а теперь такая жизненная потребность появилась!.. Тебе, друг милый, выходит привилегия почти год по шести часов работать, это значит, что тебе, может, уже в жизни не видать восьмичасового дня. Ты же минут по тридцати рабочего времени ежедневно на производство табачного дыма будешь тратить. И война уже тебе не грозит, как нам. Что такое голод, ты не знаешь и знать не будешь. Да? Так ты, может, на досуге еще и пивком баловаться для полноты жизни захочешь? А я бы на твоем месте в ответ на заботу партии и правительства сейчас, немедленно взял бы обязательство сто лет прожить, в спорт бы ударился, в учение, чтобы, значит, в будущем всеми благами полного коммунизма вовсю пользоваться… А пока я отцу твоему скажу, чтобы он тебе еще при социализме уши надрал, чтобы на память на всю твою будущую жизнь. Да?
— Не надо, не говорите, дядя Сергей, — под дружный смех бригады взмолился пристыженный паренек.
Как-то к Марине подошла комсорг бригады, с виду самая тихая работница, Зоя Евстигнеева. Взяв с Марины слово, что та их разговор сохранит в тайне, она объяснила, что в бригаде принято в знаменательные для людей дни делать этим людям что-то приятное и веселое, и спросила, нравится ли Марине это. Марина сказала, что очень нравится. Тогда Зоя поведала, что через две недели исполняется восемнадцать лет Вале Быковой, и надо сделать ей подарок от бригады. Придумали вот что: Валюшка — страшная любительница стряпать. Купила даже книгу о том, как нужно готовить вкусную и здоровую пищу, по рецептам этой книжки она пекла торты и всякие вкусности и приглашала подружек на чай. И вот однажды во время такого чаепития Валя сказала, что ее мечта — готовить по выходным дням образцовые, очень питательные обеды. Да вот досада: нужна хорошая современная мясорубка, универсальная: и мясо чтобы провернуть, и сухарики размолоть, и овощи шинковать… А в городе даже обычной мясорубки не купишь. А вообще-то они есть. Через «Посылторг». Не позже чем через две недели пришлют.
— Только по полтора рубля с каждого. И вот, тетя Марина, представьте себе: перед самым рождением Валюшка получает извещение, получает посылку, распаковывает… А в посылке — ее мечта! Пусть сама догадывается, кто ей подарок прислал.
Валя Быкова в срок получила мясорубку.
VII
Освоившись окончательно в бригаде, Марина спросила Соколова:
— Так в чем же я должна пример другим подать, Сергей Антонович?
— Красотой в работе, — ответил тот. — Выжимай из станка все возможное, чтобы он у тебя как можно меньше на простое был. Это ты теперь сможешь.
Когда Марина работала во вторую смену, Вика часто приходила к ней; перед тем как идти домой, Вика узнавала, не нужно ли чего купить из продуктов, или, может, Марина недоделала какой домашней работы и не надо ли ей помочь. Как будто с тем же Вика пришла к Марине в начале июня. Однако на этот раз в кармане у нее был секундомер.
— А ты приноровилась, — постояв у станка, сказала Вика, словно забыв о домашних заботах, с которыми она будто пришла к Марине. — Давай-ка я твою работу прохронометрирую? Экзамен приму. — Вика с трудом взгромоздилась на высокий треногий табурет, стоявший около станка Марины, и положила на стол с заготовками блокнот.
— Сдам, не боюсь, — улыбнулась с вызовом Марина, измеряя на индикаторе снятое со станка отшлифованное кольцо.
Откуда ей было знать, что Вика пришла на участок по просьбе Соколова: «Понимаете ли, Виктория Сергеевна, исключительно красиво Марина работает. И быстро. Достойно пропаганды, да не хочу я пока об этом в официальном порядке благовестить. Исходя из характера Марины, не хочу. Если ее работу официально проверить, так она и заробеть может. По-дружески это сделать надо для первого раза. Перед вами она не сробеет, а с огоньком и откровенностью себя покажет».
— Начали! Ты свое дело делай, я свое. — Вика пустила секундомер.
Марина как раз в этот миг мизинцем правой руки сняла готовое кольцо, а указательным пальцем вставила в мембранный патрон неотшлифованное, пустила станок и точными движениями руки ввела в желоб детали шлифовальный круг. Быстро крутящееся кольцо и абразив соприкоснулись, в струе эмульсии засверкали неярким фейерверком искры.
«Да, она научилась не давать стоять станку ни одной лишней доли секунды», — подумала Вика, предчувствуя, что узнает сейчас новое и интересное для себя. Но надо было сперва изучить работу Марины, присмотреться, как чередуются движения ее рук и в какие приемы складываются — без этого хронометраж был бы неинтересным, слишком общим.
Марина меняла кольца на станке, шлифовала, измеряла их в четыре приема, и каждый прием у нее был отработан в четком ритме. Каждая рука делала свое дело. Она ни разу не сбилась с этого ритма, неизменно сменяя кольца двумя пальцами, неизменно выводя и вводя шлифовальный круг в деталь точно семью оборотами рукоятки подачи. Лишь только загорался красный глазок мерительного приспособления на станке, Марина уже была готова менять детали в патроне.