Загадочная история Бенджамина Баттона - Фрэнсис Фицджеральд

На следующий вечер, во время премьеры, он сидел на стуле в кулисах на виду у всех, кто проходил на сцену или со сцены. Лицо у него распухло, под глазом разлился синяк, но видно, было, что ему не до того, и обошлось без язвительных замечаний. Один раз после антракта он вышел в зал, потом вернулся, и тотчас же распространился слух, что от двух нью-йоркских агентств поступили выгодные предложения. Он опять добился успеха - они все добились успеха.

Сердце Эмми захлестнула волна признательности к этому человеку, которому они все стольким были обязаны. Она подошла и поблагодарила его.

- Да, я умею сделать верный выбор, рыжик, - сумрачно ответил он.

- Спасибо вам, что выбрали меня.

И неожиданно для себя самой Эмми опрометчиво добавила:

- Ой, как у вас разбито лицо! Я… по-моему, с вашей стороны было так благородно, что вы не дали вчера всей нашей работе пойти насмарку.

Минуту он испытующе разглядывал ее, потом на его распухшем лице появилось подобие иронической улыбки.

- Вы мною восхищаетесь, детка?

- Да.

- И вчера восхищались, когда я полетел вверх тормашками?

- Зато как быстро вы навели порядок.

- Вот это преданность! В таком дурацком положении и то нашла чем восхищаться.

- Все равно, - восторженно вздохнула она. - Вы держались просто замечательно.

Она стояла перед ним, такая юная, свежая, что ему вдруг захотелось после долгого, трудного дня прижаться распухшей щекой к ее щеке.

С этим желанием и с синяком под глазом он назавтра уехал в Нью-Йорк; синяк рассосался, а желание осталось. Потом они перебрались играть в Нью-Йорк, и как только он увидел, что вокруг нее теснятся другие мужчины, привлеченные ее красотой, для него весь этот спектакль стал - она, и этот успех - она, и в театр он теперь приезжал ради нее одной. Спектакль играли весь сезон, а когда закрылись, Билл Мак-Чесни слишком много пил и особенно нуждался в участии близкого человека. Неожиданно в начале июня в Коннектикуте они поженились.

3

Двое сидели в баре лондонского "Савоя" и убивали время. Подходил к концу месяц май.

- И симпатичный он парень? - спросил Хабл.

- Очень, - ответил Бранкузи. - Очень симпатичный, очень красивый, и все его любят.

Помолчав, он добавил:

- Вот хочу вытащить его домой.

- Не понимаю, - сказал Хабл. - Разве здешние театры могут сравниться с нашими? Чего он здесь торчит?

- Он водит дружбу с герцогами и графинями.

- А-а.

- На той неделе я его встретил, с ним были три важные дамы: леди Такая-то, леди Сякая-то и, леди Еще Какая-то.

- Я думал, он женат.

- Уже три года, - сказал Бранкузи. - Есть ребенок, ждут второго.

Он замолчал, потому что в эту минуту вошел Билл Мак-Чесни. На пороге он демонстративно огляделся по сторонам - у него было очень американское лицо и высоко подложенные плечи.

- Алло, Мак. Познакомьтесь, это мой друг, мистер Хабл.

- Привет. - Билл сел и продолжал разглядывать присутствующих. Хабл вскоре ушел. - Что за птица? - спросил Билл.

- Так один, только месяц как приехал и титулом не успел обзавестись. Вы вон тут уже полгода болтаетесь.

Билл ухмыльнулся.

- Считаете, что низкопоклонствую? Зато не лицемерю. Мне это по сердцу, нравится мне, понятно? Хорошо бы, и меня тоже звали, скажем, маркиз Мак-Чесни.

- Попробуйте, может, допьетесь и до маркиза, - сказал Бранкузи.

- Еще чего! Откуда вы взяли, что я пью? Вот, значит, теперь какие разговоры обо мне ходят? Послушайте, назовите мне за всю историю театра хоть одного американского продюсера, который имел бы в Лондоне такой же успех, как я, за неполных восемь месяцев, и я завтра же уезжаю с вами обратно в Америку. Вы только сами скажите…

- Успех имеют ваши старые постановки. А в Нью-Йорке у вас две последние работы провалились.

Билл встал, стиснул зубы.

- А вы кто такой? - мрачно спросил он. - Вы специально из Америки приехали, чтобы так со мной разговаривать?

- Напрасно обижаетесь, Билл. Просто я хочу, чтобы вы вернулись домой. Ради этого я готов что угодно сказать. Выдайте еще три таких сезона, как в двадцать втором и двадцать третьем, и вы обеспечены на всю жизнь.

- Да ну его к черту, этот Нью-Йорк, - хмуро ответил Билл. - Там один день ты король, потом делаешь две промашки, и все начинают болтать, что твоя песенка спета.

Бранкузи покачал головой.

- Не поэтому. Так стали поговаривать, когда вы расплевались с Аронсталем, вашим лучшим другом.

- Тоже мне друг!

- Ну, ближайший сотрудник. И потом…

- Не будем об этом говорить. - Билл посмотрел на часы. - Да, вот что, Эмми, к сожалению, плохо себя чувствует, так что, боюсь, с сегодняшним обедом у нас ничего не выйдет. Обязательно загляните в мою контору перед отъездом.

Пять минут спустя, стоя у табачного ларька, Бранкузи увидел, как Билл снова вошел в вестибюль "Савоя" и спустился в чайную.

"Дипломатом стал, как я погляжу, - подумал о нем Бранкузи. - Раньше, бывало, говорил прямо, что, мол, иду на свидание. Понабрался тут лоску от герцогов и графинь".

Возможно, он слегка обиделся, хотя вообще-то был не из обидчивых. Во всяком случае, он тут же, не сходя с места, заключил, что Мак-Чесни катится по наклонной плоскости, и раз навсегда вычеркнул его из своего сердца, что было вполне на него похоже.

А никаких признаков, что Билл катится по наклонной плоскости, не было. Одна удачная постановка в "Новом Стрэнде", другая - в "Театре принца Уэльского", и еженедельные поступления текли почти так же обильно, как в Нью-Йорке два-три года назад. Разве энергичный, деловой человек не вправе переменить район операций? А человек, который час спустя входил, торопясь к обеду, в свой дом возле Гайд-парка, не достиг еще и тридцати и был полон энергии. Эмми, измученная, беспомощная, лежала на кушетке в верхней гостиной. Он обнял ее и прижал к себе.

- Осталось немножко, - сказал он ей. - Ты очень красивая.

- Не смеши меня.

- Правда. Ты всегда красивая. Не знаю, почему. Наверно, потому, что у тебя сильный характер, и это всегда видно, даже когда ты вот такая.

Ей было приятно, что он так говорит; она провела пальцами по его волосам.

- Характер - самое главное в человеке, - продолжал он. - А у тебя его хватит на семерых.

- Ты виделся с Бранкузи?

- Да. Ну его к черту. Я решил не привозить его к обеду.

- Почему?

- Да так… очень разважничался. Говорит о моей ссоре с Аронсталем, будто это я во всем виноват.

Она помолчала, поджав губы, потом тихо сказала:

- Ты подрался с Аронсталем, потому что был пьян.

Он вскочил.

- И ты тоже?…

- Нет, Билл, но ты и теперь слишком много пьешь, ты сам знаешь.

Он знал, но постарался переменить тему, и они спустились к обеду. За столом, разогретый бутылкой красного вина, он вдруг заявил, что с завтрашнего дня вообще не возьмет в рот спиртного, пока она не родит.

- Я ведь захочу - всегда могу перестать пить, разве нет? И если я что сказал, значит, так и будет. Ты видела хоть раз, чтобы я пошел на попятный?

- Не видела.

Они выпили кофе, потом он собрался уходить.

- Возвращайся пораньше, - сказала Эмми.

- Конечно… Что с тобой, детка?

- Ничего. Просто плачу. Не обращай внимания. Да уходи же, ну что ты стоишь как дурак?

- Но я беспокоюсь, разве не понятно? Не люблю, когда ты плачешь.

- Ну, просто я не знаю, куда ты уходишь по вечерам; не знаю, с кем ты. И эта леди Сибил Комбринк, что все время сюда звонила. Чепуха все, я понимаю, но я просыпаюсь ночью, и мне так одиноко, Билл. Ведь мы всегда были вместе, правда? До недавних пор.

- Мы и теперь вместе… Что это на тебя нашло, Эмми?

- Это все бред, я знаю. Мы ведь никогда не предадим друг друга, да? Как до сих пор…

- Ну, конечно…

- Возвращайся пораньше или когда сможешь.

Он заехал на минутку в "Театр принца Уэльского", потом пошел в соседнюю гостиницу и позвонил по телефону.

- Нельзя ли попросить ее светлость? Это говорит мистер Мак-Чесни.

Голос леди Сибил ответил не сразу.

- Вот так сюрприз. Я уже несколько недель не имела удовольствия вас слышать.

Тон ее был резок, как удар хлыста, и холоден, как домашний ледник, такая манера вошла в моду с тех пор, как английские дамы стали подражать своим портретам из английских романов. На него это сначала производило впечатление. Но недолго. Голову он не терял.

- Не было ни минуты свободной, представляете? - ответил он. - Вы на меня не дуетесь, надеюсь?

- Дуюсь? Я вас не понимаю.

- А я боялся, что дуетесь. Даже не прислали мне приглашение на сегодняшний бал. Я считал, раз мы тогда обо всем переговорили и согласились…

- Говорили - вы, и довольно много, - прервала его леди Сибил. Пожалуй, даже чересчур много.

И неожиданно, к изумлению Билла, повесила трубку.

Подумаешь, британская леди, разозлился он. Скетч под заглавием "Дочь Тысячи Пэров".