Дневники св. Николая Японского. Том Ι - Николай Японский

27 генваря 1880. Воскресенье

Утром с о. Исаиею отправились в Мраморный дворец к обедне. По приезде он стал совершать проскомидию, а я осматривал Дворец: ротонда, где посредине яшмовая ваза, — направо парадная столовая, — зала, где на хорах певчие спевались к литургии, налево — семейная комната, несколько зал с книгами и коллекциями монет и медалей, — сад и белая зала, где посреди орган и каждую пятницу бывают концерты, — модели судов, разных машин, пушек, — оружие (плеть, которую разбойник убивал до смерти, штык, которым в Риме часовой убил бешеного быка и прочее), вещи, поднесенные Великому Князю: два гусара, кадет с штурвалом — серебряные группы, — каменные пресс–папье и прочее до бесконечности. В Церкви: частицы животворящего креста, разных мощей, камней от гроба Господня и Божией Матери, крест из дерева, сделанного самим Великим Князем в Палестине, — палец Святой Мученицы Марины, в день которой в 1857 г. Великий Князь спасся при крушении; маленькая молельня посредине Церкви со множеством молитвенников на аналоях и сиденьями для Великого Князя и Александры Иосифовны. В церкви были: сам Константин Николаевич и его дети — Константин и Дмитрий; Великая Княгиня больна рожею на лице и ноге. На Великой эктении поминали царскую фамилию до детей Великого Князя Константина Константиновича; на Великом выходе — до наследника с детьми, как и везде. Певчие хороши, иконопись строго византийская — После службы, продолжавшейся час с четвертью, мы с о. Исайей выпили по чашке кофе в семейной. Илья Александрович Зеленый звал на будущее воскресенье, чтобы представить Великим Князьям. — Заехали к Ивану Васильевичу Рождественскому поздравить его с Ангелом, где застали Чистовича и Нильского, — к Жевержееву, где наверху закусили икрой и сардинками, — к протоиерею Парийскому у Рождества на Песках, который ждал меня обедать, пригласив и серебряных дел мастера Груздева; он у двух женщин своего прихода на Миссию выпросил тридцать пять рублей, которые тут же и сдал мне. — В восьмом часу пришел А. Н. [Александр

Николаевич] Виноградов; вызывается даже на свой счет, при предполагаемом жалованье, взять техника–живописца в Японию; зашел вновь приехавший чередной архимандрит о. Аркадий Филинов (Смоляк), сосед. В восемь с Виноградовым отправились к графу Путятину, где я и ночевал, вечером долго проговорил с Ольгой Евфимовной по поводу письма к ней ее духовника о. Ювеналия, довольно сердитого по поводу ее желания ехать в Миссию.

28 генваря 1880. Понедельник

На возвратном пути от Путятиных заехал к Владимирскому протоиерею Соколову по поводу церковного пожертвования. Опять неудача: любезные слова и обещания, когда будет досуг съездить со мною по Церквам его благочиния. — Вернувшись, застал на столе письмо Бюцова и написал ответ. Во втором часу отправился в «Департамент личного состава» к М. Н. Никонову, согласно извещению барона Розена о том, что ему нужно видеться со мной. Должно быть, по неопределенности выражений в бумаге Государственного Совета, Никонову представилось, что четыре тысячи восемьсот рублей хотят отнять у них, тогда как эти деньги по–прежнему нужны им для содержания священника, псаломщика и Церкви при Посольстве. Я объяснил, что настоятелем Посольской Церкви предполагается о. Анатолий, викарий же будет довольствоваться данными из другого места 3695 рублей, и дело тем уладилось. Никонов со всею любезностию обещал тотчас же написать ответ Государственному Совету, что со стороны Министерства иностранных дел нет никакого препятствия к учреждению викариатства в Японии, говорил, между прочим, что Струве много способствовал здесь проведению мысли об епископстве Духовного Ведомства. Вот–те и раз! Кто кого боится и кто кому препятствует? Министерство иностранных дел — Святейшему Синоду, или наоборот? — Встретился у Никонова с настоятелем нашим в Риме. — На обратном пути долго искал «Hotel de France», прошедши мимо его у самой арки на Большой Морской; встретился на Морской с Осада и Оомаем; поклонился проезжавшим в колясках Великим Князьям Константину Константиновичу и Алексею Александровичу; последний особенно красив и великолепен; как он величественно поднял руку к козырьку! — Барона Розена не застал и оставил карточку: направляясь же в Лавру, видел все великолепие Невского проспекта в три часа; день был редкий в Петербурге, и потому по Невскому, к устью его, гуляющие шли сплошною массою: дамы, позирующие в колясках, кареты, дрожки, треск, шум, — сколько жизни, движения и какая масса мыслей, мечтаний, волнений, зависти, ненависти, интриги — испаряется к небу от всего этого места! Для контраста зашел в Лавре на оба старые кладбища: только отдаленный городской гул здесь слышен: а как мирно и тихо покоятся все эти, когда–то также блиставшие и жившие на Невском: при входе занял меня мальчик, разбивающий деревянным осколочком свою ледяную гору, а там что–то особенно остановила могила М. Сав. [Марии Саввишны] Перекусихиной — она ли не была в свое время в центре всех интриг при Екатерине! И вот она тоже безмолвна под этим камнем, над которым как–то скандалезно бьёт в глаза её имя. — В три четверти девятого отправился к Василию Васильевичу Григорьеву, ориенталисту, ныне начальнику Управления по делам печати, по его приглашению у Корнилова («а я, признаться, ждал вас», — и назначил время — в понедельник вечером, его дом). В гостиной сидела жена с дамами и проводила чрез библиотеку в кабинет; там уже были трое старцев и один молодой какой–то ученый, только что вернувшийся из Германии. Василий Васильевич представил меня под видом якобы «знаменитого миссионера японского», но не назвал никого из присутствовавших. Ученый уступил место «ближе к хозяину», а сей шуточно стал рекомендовать старца–соседа в миссионеры в Японию, старец же начал рассказывать, как он однажды написал проповедь на Страстную Пятницу в образец законоучителю, и оная была произнесена последним. Стали собираться еще старцы. Константина Андреевича Скачкова я не признал, и он меня, и мы некоторое время сидели и разговаривали друг против друга, как незнакомые, пока я не спросил: «Да не господин Скачков ли?» Н. П. [Николая Петровича] Семенова тоже не узнал, и он уже после сказал о себе и рассказывал об индейце, племяннике «Нана Саиба», ныне живущем в Петербурге, подружившемся было с Великим Князем Константином Константиновичем в экспедиции и оттертым от него. Пришел и И. П. [Иван Петрович] Корнилов, мило зазвавший при прощанье на обед к себе, на который тут же и расположил, кого позвать из «восточных». Приходящим подавали чай, потом виноград и яблоки. Был еще молчаливый кавалерист, адъютант Скобелева в минувшей войне, очень умный, судя по вопросам об Японии. В двенадцать часов я ушел, получив два экземпляра книги хозяина «Россия и Азия» и обещание собрать еще книг для Миссии.