Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

– …Ты ведь пишешь там что-то вроде мемуаров, – говорил он Новикову. – Вот и включи в них мою историю. Да распиши покрасивее. Война, бомбежки, романтический замок, прекрасная девушка и таинственный инопланетянин. В самый раз будет. Все равно никто не поверит… И фантазии не жалей. Дозволяю разукрасить мой образ любыми живописными подробностями. А когда, даст бог, встретимся, я почитаю…

Воронцов засмеялся, покровительственно похлопал Новикова по плечу, словно не замечая театральной фальшивости этого жеста.

Андрей резким движением убрал его руку.

– Хозяин – барин. Делай как знаешь, только в друзья больше не набивайся. Не люблю пижонов.

– Ладно-ладно, только не надо громких слов. Разойдемся красиво…

Он не успел закончить. Распахнулась дверь, и на крыльцо выбежали девушки, над чем-то смеющиеся, в разноцветных, отороченных мехом коротких дубленках, в джинсах, по-походному заправленных в сапоги. За ними Шульгин тащил на плече пять винтовок с оптическими прицелами.

– Одевайтесь, быстро! – крикнула Наташа. – Едем на охоту…

Воронцов и Новиков обменялись короткими взглядами и тут же отвернулись друг от друга.

«Черт с ним, – подумал Воронцов, имея в виду Антона. – Все, что нужно, я сказал, Андрей запомнил. А за его догадки я не отвечаю. Как там у классиков – «не осязаемый чувствами звук…»

– Чего ж не съездить, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Можно и поохотиться. На прощание.

– Почему на прощание? – тут же спросила Наташа с недоумением.

– Так… Потом расскажу. – И повернулся к Шульгину: – Что еще захватить? Патронов хватит?

– Все, что нужно, давно в машине.

Глава 12

После ухода Воронцова, Наташи и, что особенно было странно, Ирины в жизни колонистов Валгаллы словно надломилось что-то. И до того сомнительные основания их пребывания здесь стали еще более зыбкими и неопределенными. Появилось ощущение, что Ирина, ради спасения которой все и затевалось, и Воронцов, предложивший идею отступления на этот далекий берег, их предали.

И что же теперь? Кто они здесь, зачем и для чего?

Правда, пессимистические настроения все же не достигли той степени, чтобы повлечь полный развал их хоть и ставшего совсем маленьким, но пока еще жизнеспособного мирка.

Левашов был счастлив тем, что Лариса не поддалась на уговоры подруг и осталась на планете. И он имел основания считать, что из-за него, хотя никаких практических подтверждений до сих пор не получил. Их с Ларисой условие оставалось в силе.

Новиков путем углубленных размышлений укрепился в своей догадке, что поступок Воронцова – не более чем очередной ход в сложной и запутанной игре, дирижером которой был таинственный Антон. Он верил в свои способности психолога и провидца, а посему – решил ждать. И пока, от нечего делать, трудился над беллетризованной хроникой своих приключений. Озаглавил он ее несколько претенциозно – «Одиссей покидает Итаку», но смысл в таком названии усматривался глубокий. Берестин уход Воронцова принял почти безразлично, а Ирины – даже с облегчением. Постоянное присутствие отвергшей его женщины не приносило ничего, кроме утомительной, как зубная боль, тоски. С Ириной у Берестина повторилось то же самое, что и с первой юношеской любовью. Запутался в рефлексиях, упустил момент, когда девушка была готова сдаться на милость победителя. Не хватило как раз того, без чего невозможна победа – в любви ли, в настоящей войне: умения определить время и место решительного удара.

Зато он завершил работу над картиной, которая получилась, без ложной скромности, необыкновенно удачной. Это признали друзья, да и сам он так считал. Жаль только, что в обозримом будущем ее нельзя будет выставить ни в одном московском зале. Члены выставкомов боятся всяких аллюзий куда сильнее, чем пресловутый черт ладана.

Шульгин же, несколько огорченный резким уменьшением женского населения Валгаллы, общение с которым доставляло ему чисто эстетическое наслаждение, с еще большей страстью и азартом переключился на амплуа покорителя новых миров, этакого конандойлевского лорда Джона Рокстона. Его комната, оба холла и библиотека постоянно пополнялись все новыми образцами стрелкового оружия, как наисовременнейшего, так и довольно старинного. Новиков не переставал удивляться, откуда у потомка тишайших земских медиков такая безудержная любовь к смертоносному железу.

– Погоди, – отвечал ему Сашка одной и той же фразой, – когда припрет, еще спасибо скажешь…

А осень тем временем наконец закончилась. Последние несколько дней холодный дождь то и дело сменялся ледяной крупой, покрывающей землю сплошным слоем, но через час или два тающей. Потом вдруг небо внезапно очистилось от туч, засияло неправдоподобной густоты синевой. И тут же из-за реки задул жгучий морозный ветер. Столбик термометра падал на глазах. Сначала тонкой прозрачной корочкой подернулись многочисленные лужи, потом затвердела земля. Высокая трава побелела и ломалась под сапогами со стеклянным хрустом. Будто гонимые порывами ветра, через реку потянулись неисчислимые стаи больших красно-синих птиц. Они шли волнами, как американские бомбардировщики при налетах на Дрезден и Кельн.

Шульгин из винтовки сбил несколько штук. Птицы напоминали дроф и, как оказалось, годились в пищу.

Они летели над фортом весь день, и смотреть на них было тревожно. Как будто вслед за ними двигалась неведомая, грозная опасность. На земле такие миграции бывают, пожалуй, только при пожарах в тайге. К вечеру температура понизилась до минус пятнадцати, северо-западный край неба затянула сизая мгла.

– Да, ребята, пора поднимать катер на берег и растапливать все печи, – сказал Берестин. – Не удивлюсь, если к утру шарахнет мороз градусов в полста…

– Хорошо бы так, а если сто? – с интересом спросил Шульгин.

– Не будет. Лес не выдержит. А раз он здесь растет, примерно пятьдесят – предел, – серьезно ответил Берестин.

– Все равно холодно.

Около полуночи началась метель. Хлопья снега летели почти горизонтально, мгновенно покрыв плотным белым покрывалом черную землю, залепив стекла окон с наветренной стороны, наметая косые, быстро растущие сугробы везде, где встречали хоть какую-нибудь преграду. Свет трех ярких фонарей во дворе едва пробивался через плотную снеговую завесу.

– Изумительно… – Лариса стояла в холле, освещенном только светом огня в камине, прижавшись лбом к стеклу и всматриваясь в буйство стихии за окном. – Давно я не видела такой чудной погоды.

– Еще насмотришься, – посулил ей Левашов. – Денька два так подует, и будем через трубу на крышу вылезать.

– Ничего удивительного, – сказал Берестин. – Помню, раз на Сахалине в тайфун один солдатик решил сбегать, извиняюсь, в гальюн, не удержался за леер, так только весной нашли…

– Нам, к счастью, это не грозит. Насчет гальюнов у нас все в порядке. – Шульгин не преминул сострить в своем обычном стиле.

– Только на это и надежда, – не оборачиваясь, ответила Лариса.

– Смех смехом, – сказал Новиков, – а собак надо в дом пустить.

Метель продолжалась ровно двое суток, а потом сразу прекратилась, и установилась тихая и морозная погода. До пятидесяти градусов дело не дошло, столбик красного спирта в большом термометре на веранде как остановился на минус двадцати восьми, так больше и не двигался. Причем, что удивительно, ночью тоже.

Где бульдозером, где просто лопатами вычистили от снега двор. Лариса подобрала всем лыжи и соответствующее снаряжение, доказав, что она в этом деле понимает, и жизнь вновь стала интересной.

Просто удивительно, как мало надо человеку. Вроде ничего не изменилось, кроме погоды, а настроение стало совсем другим.

Каждое утро – многокилометровые лыжные прогулки по радиальным маршрутам, хозяйственные работы в доме и вокруг, непременная баня по вечерам и долгие, за полночь, беседы у камина. Типичные интеллигентские беседы близких по взглядам и уровню интеллекта людей: о литературе, истории, политике…

Левашов поражался, как на глазах менялась Лариса. Глядя на остроумную, раскованную, иногда ехидную, но доброжелательную девушку, он уже с трудом верил, что совсем недавно она едва держалась на ногах под грузом своих комплексов, чуть что – ощетинивалась, как рассерженный еж, и приходилось тщательно взвешивать каждое обращенное к ней слово, чтобы не нарваться на резкость.

…Вся эта приятная и спокойная жизнь кончилась сразу. Как, впрочем, случается все или почти все в этой жизни, даже если какие-то явления предвидимы и даже ожидаемы. Что может быть, вообще говоря, банальнее, чем, допустим, смерть, однако почти каждый конкретный случай воспринимается как событие трагическое и совершенно внезапное. Но в данном случае речь идет не о смерти, а совсем даже напротив – об открытии на планете разумной жизни…

Рано утром, когда небо еще отливало темно-сиреневым перламутром и край солнца только-только показался над заснеженными холмами, Шульгин проделывал свой обычный получасовой комплекс силовой гимнастики на свежем воздухе. Он уже закончил упражнения, крепко растерся сухим и жестким снегом и собирался возвратиться в дом, чтобы завершить процедуру горячим душем. Поднявшись на крыльцо, скользнул взглядом по освещенным розовыми лучами окрестностям и увидел нечто вполне заслуживающее названия «неопознанный летающий объект».