Без обратного адреса - Сантьяго Пахарес

Подходя к дому, он спросил себя, что его там ждет. Пока на многочисленных машинах неспешно устанавливались старые «Windows», он порой думал, как там Фран и что с ним происходит. Два года не виделись. Рекена вспоминал о нем, даже часто, но не как о единственном и дорогом друге, а как об одном из множества знакомых, с которыми почему-то расстался. С одними – просто по естественному отдалению чужих людей друг от друга. С другими – по очень конкретной причине.

Время, как известно, все расставляет по правильным местам. То, что сегодня едва можно пережить, через несколько лет будет выглядеть вздором, не стоящим внимания. Достаточно вспомнить переживания на выпускных экзаменах в старших классах. Тогда баллы казались Рекене важнее, чем судьбы целого мира. Фран, кстати, не сдавал тогда ничего. Завалил три предмета, сдавал их осенью. А на подготовительном факультете вообще опустился до наркоты. И не скажешь про Франа, что это случайность: он вообще все делал в последний момент. В школе вечно переносили его переэкзаменовку на сентябрь.

Рекена вообще-то мечтал, что они вместе поступят, вместе будут учиться и делать карьеру. Ведь Франу все так легко давалось. Ему было интересно то, чем занимался Рекена. Да, когда человек не знает, что именно любит, жизнь уносит его, как щепку. Он безвольно позволяет ей тащить себя. Так Фран и Рекена дружили в старших классах. Франу было безразлично, чему там учат – жизнь была прекрасна, а для походов в кафе всегда имелся приятель и собутыльник.

Восемнадцать лет – возраст иллюзий и мечтаний о будущем. Каждый верит, что у него и друзей все будет хорошо. Но проходят годы, и оказывается, что не все так, как хотелось и верилось: невеста тебе изменяет, хорошо оплачиваемое рабочее место, на какое ты претендовал, отдали чьему-то родственничку, а друзья до гроба, со слезами клявшиеся в верности под звон бокалов в кафе, куда-то делись, и телефоны их неактивны. Пройдут годы, прежде чем поймешь: лучшие мгновения жизни – не те, которых ждешь, а те, которые проходят прямо сейчас. А ты их теряешь, не наслаждаешься ими, позволяешь себе испортить их размышлениями о постороннем и неприятном.

Тогда, после кражи, Рекена думал о Фране, гадал, встретятся ли они снова. В университете они виделись уже не так часто, как в старших классах, но не раздружились окончательно. И все же изменилось очень многое: у него самого появились друзья по факультету, а Фран держался больше старых школьных связей. Рекена сдавал один экзамен за другим, а Фран пристрастился к курению марихуаны в каком-то очень специфическом кругу. Следующая его компания была еще более специфичной. Потом совсем уж малоприятной. Они совсем отдалились друг от друга. Рекена ясно помнил тот момент, когда впервые увидел, как Фран достает из джинсовой куртки пакетик с белым порошком и высыпает его на бумажник в две тонкие полоски. В ту пору кокаин был в большом ходу на крутых вечеринках, никто не удивлялся и не возмущался. Пропустил мимо и он. Счел эксцессом. Не думал, что Фран пристрастился, что у него это уже повседневная практика и жизненная потребность. Он был так занят тогда! Ведь учиться и все вовремя сдавать не так-то легко. А Рекена прошел пятилетний курс за три года. До Франа ли ему было…

Наконец он защитил диплом и стал жить один. Тогда Фран немедленно переселился к нему. Жить вдвоем им показалось разумным и удобным, ведь они дружили с детства. Однако много времени не понадобилось, чтобы понять: дружба-то врозь. Дружба, как и организм, живая: требует подпитки, и в их случае она быстро увядала. Фран порой устраивал настоящие, как он их называл, оргии, а иногда исчезал без объяснений. Они по-прежнему разговаривали, но тех бесед, когда они были открыты друг другу, не было, они остались в прошлом.

Бывали и хорошие дни в их совместной жизни, но они случались реже и длились меньше, и вот настал день, когда говорить стало не о чем. Разве только предаваться школьным воспоминаниям или обсуждать цены в супермаркете. Фран мог отсутствовать по нескольку дней и возвращаться как ни в чем не бывало без объяснений. Нельзя помочь тому, кто помощь отвергает, а Фран ее отвергал решительно. И настал еще один день – когда Рекена, придя вечером, обнаружил дом обворованным. Ни компьютера, ни телевизора, ни музыкального центра. Он тогда попытался найти Франа через родителей и общих знакомых, но с ними, как оказалось, у Франа давно прервались отношения. Со временем Рекена просто сменил замок и велел себе забыть об инциденте. Он и забыл – но только на дневное время. По ночам обида возвращалась и рвала сердце.

Вот и сегодня Рекена возвращается, как в тот раз. Что он увидит? Вообще, рехнулся он, что ли, – оставить в квартире второй раз этого типа? Однако это не нищий на перекрестке, а Фран. Друг детских лет. Явился, смотрел в глаза, молил о помощи. И Рекена принял решение. Надо помочь. Хотя бы для того, чтобы не жить потом с мыслью, что отвернулся от человека в беде, который просил помощи.

В квартире все было на своих местах. Рекена пришел около половины второго, Фран наверняка заснул. В большой комнате на диване, с книгой в руках. В кухне на столе обнаружилась тарелка, накрытая другой тарелкой, а обе они салфеткой. На салфетке записка: «Я тебя ждал к ужину, но не дождался и ложусь. Фран».

Под тарелкой обнаружилась картофельная запеканка и немного салата. Рекена улыбнулся: когда-то, в пору их жизни в одной квартире, он похвалил запеканку Франа, сказал, что ради такой вкусной еды стоит терпеть его.

Приятно было это вспомнить.

Эстебана дома не было. Палома, медсестра, сообщила Давиду, что он ушел с Ионом в «Эра Уменеха» – чинить отопление.

Он нашел их в подвале таверны, с лицами, испачканными смазкой, с инструментами в руках. Иона сидел на корточках, подавал нужные Эстебану предметы, а тот наклонился над теплогенератором.

– Привет, Давид! – произнес Иона.

– Здравствуйте!

– В теплосетях разбираешься?

– Боюсь, нет.

– Беда, – вздохнул Иона. – Что-то у нас не получается.

– Да ладно тебе, – усмехнулся Эстебан. – Смотри! Думаю, дело вот в чем. – Он взял разводной ключ и ослабил какой-то винт, глядя на панель генератора. – Нет, не то.

– Прости, что сеструха выперла тебя из пансиона, – неожиданно сказал Иона.

– О господи! Она тебе рассказала?

– Да не мне… Тут у нас все сплетничают, ну и мне рассказали.

– Вот черт!

– Ты на нее не держи зла, она не очень здоровая, недоверчивая. Прямо маньяк. Хочешь, я поговорю с ней и она тебя снова поселит?

– Спасибо, не надо. Мне есть где жить.

Давид вдруг понял, что ему совсем не хочется уходить из дома Анхелы. Ему там нравилось. Что до пансиона, то после отъезда Сильвии он и думать о нем не мог. Ночи, которые там надо будет проводить без нее, покажутся ему слишком долгими, молчание – невыносимым. А в доме Анхелы он среди людей, и Томас носится туда-сюда, отвлекая от грустных мыслей. Он был ему как родной племянник, а Анхела… Давид не знал, кого он видит в ней. Но понимал, где ему лучше – с ней или с маниакальной истеричкой Эдной.

– Если есть где жить, тогда хорошо. Проблемой меньше.

– Да. Все равно спасибо.

– Еще у меня есть газета, где твоя фотография. Ну, где тебя… Помнишь? Хочешь, дам? Вдруг пригодится? Или на память возьмешь?

– Нет, спасибо, вряд ли она мне когда-нибудь пригодится.

– Иона, посмотри, идет горячая вода? – спросил Эстебан из-под генератора.

– Сейчас сбегаю наверх.

Иона двинулся вверх по лестнице и крикнул Эстебану, что вода не идет.

– Давид, дай мне вон ту отвертку. А можешь вот тут подержать? Крепче только держи, чтобы не сорвалось.

Давид посмотрел снизу, что надо держать. Ложиться на грязный пол таверны не хотелось.

– Разумеется.

И следующие полтора часа он провел, лежа на спине, подтягивая гайки, стягивая трубы, отвинчивая детали. Никто не считал, сколько раз Эстебан, зычно крича у Давида над ухом, просил Иону проверить, идет ли горячая вода. Она не шла. Наконец после того, как привинтили какую-то деталь, Иона закричал сверху, что все работает как надо. Они вышли из подвала вдвоем. У Эстебана все лицо было в грязи – только зубы сверкали в улыбке.

– Я знал, что справлюсь, – удовлетворенно сказал он Давиду.

В таверне Иона налил им по большой кружке ледяного пива. Выпили залпом.

– Вот почему, чем работа грязнее, тем пиво потом вкуснее? – радостно хохотал Иона.

Давид согласился с трактирщиком. Он выпил много пива в своей жизни, медленно и залпом, в разных местах и разного – пил в Ирландии «Гиннесс Стаут», пил в Праге пльзеньское, и американское «Роллинг-Рок», и австралийское «Фостер», и бельгийское светлое «Шимэ»…

– Ну что, Давид, сыграем? Или торопишься?

И мексиканское «Негра модело», и перуанское «Кускеньо», и немецкое «Клаусталер», и канадское «Фен де Монд», и японское «Асахи». Никакое пиво, которое он пил в разных странах, не могло сравниться с этой кружкой. Вот это вкус!