Оттенки страсти - Барбара Картленд

Когда Аннет, наконец, появилась в спальне, Мона уже паковала свой дорожный несессер.

– Аннет! Мы едем в Париж! – объявила она перепуганной няне, еще не вполне проснувшейся в столь ранний час.

– Сегодня, мисс Мона?

– Прямо сейчас! – отрезала Мона, заметив, как по лицу старой служанки разливается неудовольствие, и всем своим видом давая понять, что дальнейшие споры бесполезны. – Пожалуйста, займись моим багажом. И проследи, чтобы никто из слуг не сообщал визитерам, куда я уехала. Поторопись! Нам надо успеть на поезд, который отправляется с вокзала Виктория в восемь сорок пять утра.

Поняв, что сопротивление бесполезно, Аннет несколько раз осуждающе фыркнула и молча удалилась из комнаты.

«Бедная Аннет! – улыбнулась про себя Мона. – Она всегда панически боялась дороги».

Она с аппетитом позавтракала, чувствуя, как в ней снова поднимается волна радостного ожидания и почти детская жажда приключений. Вперед, к неизведанному!

В четверть девятого, оставив позади суету скоропалительных сборов, множество инструкций и наказов слугам, что, как и кому говорить, а о чем умалчивать, они, наконец, отбыли на вокзал. Билеты Мона заказала еще раньше по телефону. А потому начальник вокзала зарезервировал для них два места в переполненном до отказа составе. Многочисленные туристы и просто любители зимних видов спорта направлялись на отдых в Европу кто куда: в Швейцарию, Монте-Карло, Канны.

Со стороны забавно было наблюдать за этой кишащей от возбуждения толпой потенциальных отдыхающих. Дородные дамы в неизменных и неизменно плохо сшитых твидовых костюмах, уже давно превратившихся в объект бесконечных острот европейцев на предмет того, что представляет собой типичная англичанка, визгливыми голосами раздавали указания носильщикам, как следует распорядиться их багажом. Впрочем, попадались и экземпляры прямо противоположного толка. Разодетая в пух и прах девица привлекала всеобщее внимание своей экстравагантной бархатной шляпой-ток, обильно украшенной бледно-голубыми страусовыми перьями, а ее замшевые туфли на высоченных каблуках бросались в глаза огромными бриллиантовыми застежками, которые сверкали и переливались всеми цветами радуги. Мужчины, по большей части командированные, на что указывал лишь небольшой дорожный саквояж и газета с обязательным словом «финансовый» в названии, имели по-деловому озабоченный вид, были сосредоточены и немногословны.

Появление каждого нового пассажира обитатели купе встречали откровенно недоброжелательными взглядами, которыми приветствуют непрошеных гостей, но люди все прибывали и прибывали, и к моменту отправления поезда свободных мест ни в одном купе не было.

Короткая остановка в порту, а дальше уже Ла-Манш. Море бурлило и волновалось. Аннет сразу же отправилась к себе в каюту, чтобы прилечь. Одну из пассажирок под руки увели с верхней палубы. У нее было такое зеленое лицо, что сомнений быть не могло: несчастную уже одолел приступ морской болезни. Сидеть на ветру было холодно, и Мона стала бесцельно прохаживаться по палубе, кутаясь в меховое манто. Вскоре стал накрапывать дождь, такой же холодный и неуютный, как и все остальное в этот пасмурный зимний день. Немногочисленные пассажиры мужского пола потянулись в курительную комнату, поближе к стойке бара. Палуба стала мокрой и скользкой, но Мона все же решила остаться наверху. Тесное пространство каюты, запахи масла и гари, которые, несмотря на все усилия обслуживающего персонала, все равно долетали из машинного отделения, были для нее еще невыносимее, а потому лучше уж мокнуть под дождем, чем вдыхать подобные ароматы. В эту минуту Мона почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Оторвавшись от собственных мыслей, она подняла голову и встретилась глазами с высоким плотным мужчиной, который тоже неспешно прогуливался по палубе неподалеку. Что-то смутно знакомое было в его лице. Заметив ее взгляд, он направился к ней и протянул для приветствия руку.

– Вы меня не помните?

– К сожалению, забыла, и ваше имя, и род ваших занятий, – улыбнулась в ответ Мона.

– О, имя самое обычное, и род занятий весьма заурядный. Напоминаю! Мы однажды станцевали с вами на балу целых три танца.

Бал! Мона тут же вспомнила этот бал. Это ведь было в ту ночь, когда Питер сделал ей предложение. Она вспомнила, как она была несчастна тогда, как ей хотелось убежать и спрятаться где-нибудь от всех превратностей судьбы, абсолютно надуманных в то время, Теперь-то она это понимала. А этот человек… Она вспомнила. Он действительно был самым приятным партнером за весь тот ужасный вечер.

– О, теперь припоминаю! – обрадовалась Мона.

– А у вас по-прежнему очень грустное лицо! – сочувственно проговорил незнакомец.

– Право же, вы ошибаетесь! Сегодня я счастлива. Вот убегаю от всех своих неприятностей… в Париж. Я так люблю Париж. Он для меня словно родной дом.

– Увы-увы! От неприятностей трудно убежать, – задумчиво обронил мужчина и улыбнулся, стараясь задать разговору шутливый тон. – Они всегда опережают нас, быстрокрылые, куда бы мы ни поехали и ни пошли. Приезжаешь, глядь, а они уже здесь, поджидают нас во всеоружии. Есть лишь один способ покончить с неприятностями: побороть их!

– О, если вы умеете бороться с неприятностями так же хорошо, как танцуете, тогда мне впору просить вас стать моим учителем, – рассмеялась в ответ Мона.

В Па-де-Кале, несмотря на страшную толкучку, как правило, начинающуюся в момент высадки на берег, Мона, тем не менее, успела заметить ярлык на одном из чемоданов незнакомца. «Виконт Кортли», – прочитала она.

И сама собой всплыла в памяти одна давняя сцена. Ее мать у себя дома, в гостиной, беседует с дамой, еще хранящей следы былой красоты. Дама, известная в Лондоне сплетница, коллекционировала слухи с тем же увлечением, с какой иные мальчишки собирают марки.

– Да, это правда! Эрик Кортли сейчас живет с ней, – чирикала приятельница матери, захлебываясь от сознания важности сообщаемой новости. – Но Гольдштейн никогда не даст ей развода, ведь ей принадлежит слишком большая доля в их общем семейном капитале.

Харриет Гольдштейн, богатая красивая американка, в свое время вышла замуж за Натана Гольдштейна исключительно из-за денег, но у нее и у самой оказалась отменная деловая хватка, и очень скоро состояние супругов, и без того немалое, стало стремительно расти.

К несчастью для себя, вскоре после замужества женщина без памяти влюбилась в одного английского аристократа. Виконт Кортли, так звали джентльмена, был беден, как церковная мышь. Правда, в перспективе у него был титул графа и право наследовать огромное имение где-то в Ирландии с тысячами акров голой и никому не нужной земли. Муж категорически отказался дать Харриет развод. Тогда миссис Гольдштейн купила в Париже шикарную квартиру, похожую на самый настоящий дворец, и устроила там некое подобие семейного гнездышка для себя и своего любовника.