Оттенки страсти - Барбара Картленд

Вполне возможно и даже наверняка, Алек предпримет еще одну попытку ее соблазнить, списав предыдущую неудачу на печальное стечение обстоятельств. Дескать, скоропостижная смерть герцога, необходимость присутствия на похоронах и все такое. Но это уже не имеет никакого значения. Никакого! Мысли путались в голове, с лихорадочной быстротой сменяя друг друга. Но тут Мона вспомнила, что Алек все еще ждет ответа на свой вопрос. Стараясь ничем не выдать охватившего ее волнения, она ответила, контролируя слова. Все должно звучать естественно и как бы между прочим.

– О, у Питера все хорошо. Он будет рад узнать, что ты вернулся.

Но не успело растаять в воздухе последнее произнесенное ей слово, как она по насмешливому взгляду Алека поняла, что тот прекрасно осведомлен обо всем, что случилось между ней и Питером. Конечно! Какая же она наивная дурочка, право! Разве может такой человек, как Алек, упустить возможность поиграть с ней в кошки-мышки? Что он с превеликой готовностью сейчас и проделывает, откровенно наслаждаясь ее неумелыми попытками сбить его с толку и запутать след.

Но хотя Мону и пугало, что Алек, почувствовав силу, попытается взять реванш, она, тем не менее, не дрогнула и даже сама удивилась своей невесть откуда взявшейся решимости. Злые чары, так пленявшие ее ранее, рассеялись, и теперь она была похожа на осажденную крепость, приготовившуюся держать оборону до победного конца. До самой смерти, если это потребуется.

Без всякой дрожи в голосе, разве что лицо стало еще бледнее, чем обычно, она бросила ему вызов:

– А, так ты все, оказывается, знаешь!

– Еще бы! Моя маленькая Ундина! Бедняжка! – ласково прошелестел над ней его голос, вызывая в памяти то, как шумит молодой ельник под порывами осеннего ветра.

– Перестань, Алек! Конечно, мне очень горько, что все так вышло. Но утешать меня не надо! Знаешь, мне сейчас хочется не столько сладкого, сколько холодного.

– Даже так? Должен ли я понимать это так, что из моих рук ты не примешь даже вкуснейшего шоколада?

– Твой шоколад, Алек, никогда не отличался высоким качеством.

– Когда-то ты думала иначе, – спокойно возразил Алек, но его темные глаза полыхнули зловещим огнем, и Мона поняла, что он не просто зол, а взбешен.

Их соседи по столику поднялись со своих мест, чтобы присоединиться к танцующим, и Мона, воспользовавшись тем, что они с Алеком остались наедине, сделала еще одну попытку расстаться по-хорошему.

– Значит, ты так и не добрался до Ямайки, – резко сменила она тему разговора.

– Да, сошел на берег в Марселе. Для райской жизни на острове мне не хватало тебя. Если ты помнишь, именно твое присутствие было обязательным условием осуществления всего мероприятия. Кажется, среди треволнений последних месяцев ты начисто забыла об этом.

– Итак, ты снова вернулся! – обронила Мона.

– Да! За тобой!

Они пристально посмотрели друг на друга. По выражению лица Алека Мона поняла, что он намеревается сломить ее последнее сопротивление и не отступится просто так.

Да, пощады от него ждать не приходится.

– Я по-прежнему схожу от тебя с ума! – воскликнул он горячо. – А сейчас, когда ты все так опрометчиво потеряла…

– О, нет! Душу я еще не потеряла! – выдавила она из себя смешок, изо всех сил пытаясь казаться жизнерадостной, но, вопреки всем ее усилиям, смех получился горьким. Слезы подступили к глазам, и две большие слезинки выкатились наружу, затуманив на время все вокруг.

– Не плачь! Пожалуйста, не плачь! Иначе я стану целовать тебя прямо здесь. На глазах у всех! – Алек говорил уже серьезно, без тени издевательской насмешки.

– А как же хорошие манеры и правила поведения в приличном обществе? Тебя же попросят немедленно покинуть помещение.

Ох, уж эти неписаные законы хорошего тона, пресловутое «положение обязывает», прилипчивая маска многовековых предрассудков, которую ни при каких обстоятельствах нельзя сбросить.

Пара, сидевшая за соседним столиком, тоже поднялась, направляясь к танцполу. Вульгарно одетая женщина с отвратительными манерами в сопровождении так же крикливо и безвкусно одетого кавалера, которого язык никак не поворачивался назвать «джентльменом», гордо прошествовала мимо них. Бросились в глаза длинные бакенбарды мужчины и претенциозная бутоньерка. Цветок гардении еще более подчеркивал нездоровую бледность его лица. Он уже обхватил свою партнершу обеими руками, приготовившись вести ее в танце, но та с нескрываемым любопытством уставилась на Мону, а потом прошептала достаточно громко, чтобы ее реплика была слышна окружающим:

– Вы только посмотрите на нее! Герцогиня Гленак! Говорят, они с мужем расстались совсем недавно, а она времени даром не теряет! Уже нашла себе утешителя.

Нашла утешителя! Ах, Питер, Питер! Что ты со мной сделал!

Мона решительным движением отодвинула стул.

– Я еду домой, Алек! Одна!

А дальше память ей отказала. Она не помнила, что говорил ей Алек, как она прощалась с остальными гостями, как покинула посольский особняк. Жажда одиночества гнала ее вперед. Домой! Она не хочет больше видеть вокруг себя этот сонм любопытных лиц, не хочет читать откровенное вожделение в глазах Алека, она никого и ничего не хочет видеть. Только бежать… бежать отсюда, и как можно дальше!

– Прощай, Алек! – бросила она небрежно, протягивая ему руку, и почувствовала легкую дрожь, когда его губы коснулись ее руки.

– Оревуар, моя Ундина! До завтра! – ответил он ей многозначительно.

Значит, он не отстанет, в отчаянии думала Мона, забившись в самый угол машины, словно это было самое надежное в мире укрытие.

А потому надо бежать отсюда! И как можно скорее.

Глава 24

Как же нестерпимо медленно тянется время! Час ночи, два, три, пять утра, шесть! Куранты, установленные на соседнем соборе, медленно пробили шесть раз. Мона включила свет и поднялась с постели. Она сразу же стала одеваться, а потом позвонила. Через какое-то время появилась заспанная горничная, явно недовольная тем, что ей не дали допить чашечку утреннего чая, прежде чем начинать новый рабочий день.

– Пожалуйста, скажите Аннет, что я хочу ее видеть. Пусть поднимется ко мне сразу же, как оденется. И принесите мне завтрак. Прямо сейчас!

– Слушаюсь, ваша светлость! – промямлила служанка, округлив от удивления глаза, и тут же помчалась на кухню сообщить остальной прислуге сногсшибательную новость: в доме наверняка что-то стряслось!

Когда Аннет, наконец, появилась в спальне, Мона уже паковала свой дорожный несессер.

– Аннет! Мы едем в Париж! – объявила она перепуганной няне, еще не вполне проснувшейся в столь ранний час.