Величайший рыцарь - Элизабет Чедвик

На мгновение воцарилась тишина. Их не просто покинул молодой король, он забрал с собой и надежды, стремления и средства к существованию рыцарей своего боевого отряда. Вильгельм опустился на колени рядом с Генрихом, встав на пепел. Он проверил, есть ли дыхание, пульс, но ничего не уловил. Маршал перекрестился, встал и шагнул назад.

– Пусть Господь упокоит его душу, – сказал он.

За его спиной послышалось легкое шуршание одежды и звон оружия. Это другие тоже перекрестились. Вильгельм даже ожидал, что облако закроет солнце, провожая душу Генриха из этого мира, или на землю рухнет голубятня, но ничего подобного не произошло.

Другие смотрели на Вильгельма, ожидая его указаний. Маршал запер свои страдания в глубине души, куда никто не мог добраться.

– Нужно многое сделать, чтобы доставить нашего господина в Руан, – сказал он, возвращаясь к насущным делам. – Следует сообщить его отцу. – Вильгельм наклонился над телом и аккуратно снял с пальца Генриха сапфировое кольцо. – Где Вигайн? Отвези это королю в Лимож. Скажи ему: Вильгельм Маршал передает, что Генрих, молодой король, сын короля, умер от лагерного тифа, и мы завезем тело в Лимож по пути в Руан.

– Хорошо, сэр, – произнес Виганн.

Писарь получил нелегкое задание. Ему предстояло сообщить новость о кончине сына отцу, который отказался приехать к постели умирающего. Однако это надо было сделать, и именно Вигайн был посыльным в первый раз. Вигайн поклонился Вильгельму, потом склонился над телом Генриха и приложил ладонь к его лбу.

– Я вижу его в последний раз, – произнес он с дрожью в голосе, затем быстро вышел из комнаты.

Вильгельм стиснул зубы и поманил одного из оруженосцев Генриха.

– Сходи в кухню, принеси топор мясника и самые острые ножи, которые найдешь, – приказал он. В горле стояла тошнота, во рту собралась слюна. Он сглотнул.

Оруженосец вытаращил глаза.

– Топор мясника, сэр? – переспросил он.

Вильгельм кивнул.

– Нашего господина нужно приготовить к предстоящему путешествию.

Вильгельм прислонился к стене сада и вдыхал запах роз, лилий и лаванды, пытаясь перебить вонь крови и внутренностей. Это было одно из самых тяжелых испытаний, которые он когда-либо пережил. Ему пришлось стоять рядом, выступая свидетелем, пока два егеря в кожаных передниках, почерневших от крови, вскрывали тело Генриха. Глаза, мозг и внутренности извлекли для захоронения в Граммонте, а внутрь трупа поместили серые кристаллы соли, которые быстро покраснели. Затем тело несколько раз обернули длинным куском белой ткани и зашили в саван, после этого – в бычью шкуру, а уже потом положили в гроб. Вильгельм перерыл несколько сундуков и нашел кусок хорошего шелка для покрывала на гроб. Поверх него положили знамя Генриха, щит и меч.

– Сэр!

Вильгельм повернулся и увидел Риса, обеспокоенно глядевшего на него. Конюх держал черного коня Вильгельма. Лошадей молодого короля, подаренных Вильгельму на смертном одре, пришлось продать, чтобы оплатить гроб, облачение тела и услуги возницы.

Вильгельм кивнул, еще раз глубоко вдохнул и повернулся к коню. В честь молодого короля все рыцари из его боевого отряда облачились в длинные кольчуги. Они блестели на солнце, как огромная рыбацкая сеть, а рыцари обливались потом. Вильгельм повесил щит на спину и взял в руку копье с красно-золотым флажком Генриха. Горожане вышли из домов, чтобы проводить процессию. Многие женщины плакали, распустив волосы и посыпав их пеплом. Вильгельм держал спину прямо и пытался сохранять бесстрастное выражение лица, но это было трудно. В горле у него стоял ком. Он повел коня умеренным шагом и вывел колонну из Мартеля. Из-под копыт поднимались облака пыли, телега качалась и скрипела под весом груза.

Когда они добрались до выезда из города, один из командиров наемников, баск Санчо загородил путь вместе со своим отрядом, не позволяя процессии проехать. Санчо подъехал к Вильгельму и схватил его копя под уздцы.

– Дальше вы не поедете, Маршал, пока я и мои люди не получат деньги, которые нам должен ваш господин, – прорычал он в лицо Вильгельму.

У Санчо были грязные вьющиеся волосы, черные, как маслины, глаза, шрам между ноосм и верхней губой, из-за которого казалось, будто он постоянно то ли ухмыляется, то ли улыбается, хотя на самом деле он не делал ни того, ни другого. Вильгельм знал, что Санчо угрюм, непреклонен и флегматичен, как страдающий подагрой горожанин.

Вильгельм поднял правую руку, запрещая рыцарям боевого отряда доставать оружие. Он не хотел, чтобы движение похоронной процессии омрачалось неподобающей дракой, если ее можно предотвратить. У Санчо хватало людей для тяжелой и кровавой схватки.

– И сколько это7 – спросил Вильгельм. Ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы задать вопрос ровным и спокойным тоном.

Санчо смотрел на него, прищурившись.

– Ста марок будет достаточно. В виду трагических обстоятельств я прощу всякую мелочь.

Вильгельм покачал головой.

– Вы должны знать, что у нашего господина не было такой суммы. У нас есть только то, что вы видите здесь. Вы настолько любите деньги, что лишите покойника гроба и продадите его?

– Нет, Маршал, вы знаете, что я этого не сделаю, – Санчо говорил с сочувствием, но упрямо. – Я просто хочу получить то, что нам должны. Не больше и не меньше. Вы отвечаете за его боевой отряд. Если вы лично дадите клятву выплатить эту сумму, то я позволю вам проехать.

Вильгельм понимал, что у него нет выбора, разве что пробиться с боем, поэтому кивнул баску. Одновременно он думал, где ему взять сто марок, чтобы выполнить обещание. Данное слово связывало его, он еще ни разу не нарушал клятву, но Санчо, вероятно, придется ждать очень долго.

Наемник освободил дорогу и вместе со своими воинами пристроился позади процессии. Вильгельм не возражал: так похоронная процессия выглядела внушительнее. Да и не в том он был положении, чтобы спорить. Тем не менее у него по спине пробежал холодок, оттого что Санчо едет позади.

Король Генрих жестом пригласил Вильгельма войти в крестьянский дом в Масе, недалеко от Лиможа. В тот день король решил скрыться в нем от летней жары, а теперь дом служил для сокрытия его печали от окружающего мира. В комнате было душно и неприятно пахло кипящими на медленном огне овощами с чесноком.

Генрих отпустил всех слуг и показал на кувшин и кубки на грубом деревянном столе, жестом приказывая Вильгельму разлить вино.

– Как это случилось? – спросил король, забирая кубок из руки Вильгельма. – Не нужно выпускать никаких деталей. Я должен знать все.

Вильгельм рассказал все, словно отчитывался о проведенном сражении. Он четко изложил все факты, не давая воли чувствам, и Генрих выслушал с тем же стоицизмом. Правда, его пальцы, сжимавшие ножку кубка, побелели, а лицо стало серым под летним загаром.

– Он умер благородно, хотя лихорадка и понос лишили его сил, – завершил свой рассказ Вильгельм. – И он просил вас простить его.

У Генриха начала дергаться щека.

– Не уверен, что могу это сделать…

Вильгельм непроизвольно вздрогнул, и Генрих посмотрел на него выцветшими голубыми глазами.

– Выпьем за усопшего, – сказал он. – Остальное теперь едва ли имеет значение.

Вильгельм заставил себя сделать глоток теплого красного вина. От кислого, вяжущего вкуса он чуть не поперхнулся.

– Что вы хотите от меня теперь, сир? Что мне делать?

С видимым усилием Генрих заставил себя слушать то, что говорил Вильгельм.

– Вы возглавляли его свиту. Я поручаю вам сопроводить тело в Руан и назначаю вас командиром процессии.

– С радостью, Сир, но я также пообещал наемнику Санчо сдаться ему в плен. Для выкупа требуется сто марок.

Генрих уставился на него. Красные глаза округлились.

– Что вы сделали?

– Ваш сын должен был ему эти деньги, а я мог только дать слово выплатить их, чтобы предотвратить сражение вокруг гроба. Но теперь честь обязывает меня искать эти деньги, прежде чем заняться чем-нибудь еще.

Генрих с отвращением скривил губы.

– Вы уверены, что наемнику задолжали такую сумму?

– Да, сир. К сожалению, это так.

У Генриха начал дергаться кадык.

– Мой сын обходился мне очень дорого при жизни, и теперь снова требует денег, вместо того чтобы спокойно лежать в гробу, – на последнем слове он не сдержался, на глаза навернулись слезы. – Идите, – грубо сказал он. – Я заплачу этот долг… А теперь оставьте меня одного.

– Хорошо, сир.

Вильгельм поклонился, вышел из дома и направился в шатер, служивший часовней, для бдения над останками Генриха и молитвы Господу.

Глава 22

– Иерусалим? – уголки губ Иоанна Маршала поползли вниз. – Это серьезное дело.