День курсанта - Вячеслав Миронов

Нас быстро отвели в какой-то кабинет и стали по очереди вызывать. С нами увязались, так просто, от нечего делать старшина и Колька Панкратов.

Они быстро осмотрели кабинет, в котором мы сидели. Соседние кабинеты тоже. Притащили зеркало настенное, пару медицинских халатов и полбутылки медицинского спирта.

Халаты и зеркало — в бытовую комнату, там положен был уголок парикмахера. Стригли же друг друга курсанты! Ну, а проверяющие требовали, чтобы у парикмахера всегда был белый халат. Вот для проверяющего и приготовили этот халат.

Никто в трезвом уме из курсантов не будет одевать его. Во-первых, маленький размер. Во-вторых — он женский. Пуговицы не на человеческую сторону. И в-третьих! Кто же его потом стирать, сушить и гладить-то будет!

Ну, а спирт — ректификат… Понятно, что Бударацкий хрен кому его отдаст. И Коля Панкратов тоже уже облизывается на него.

Открылась дверь. Дородная медсестра позвала, чтобы вытащили «Одессу» — Олега Костенко с третьего взвода. Он худосочный, субтильный. Когда в него вогнали иголку, а сдавал в первый раз, то потерял сознание. Это нормально. Ничего страшного.

Но медики порой циничнее военных. Раз попал на донорское кресло, мы с тебя все равно выкачаем кровушки. И никто не знает, сколько они слили с Одессы!

Вот и кровь взяли у меня. Знакомые ощущения легкого головокружения.

— Эх, хорошо!

— Слава, у тебя «башню заклинило», что ли? Что хорошего-то?!

— Когда я был студентом, то сдавал раз в две недели. Когда подходило время, и вошло уже в привычку, в систему, то организм сам уже требовал, чтобы его осушили немного. Через сутки — прилив энергии. Башка соображает лучше. И, как побочное явление, это увеличение потенции. Не просто как в юности у всех потенция бешеная, а вот такая, что сутки напролет. И ты все можешь, и всех можешь. И твоим подругам нравится.

— Только вот сейчас в училище, куда уж больше с этой потенцией! Меня бабы во сне замучали уже. А как лаборантку какую увижу — готов прямо на кафедре, за прилавком, где она выдает пособия, полюбить ее. Раз пяток могу. Так думаю.

— Через сутки надо рвать в самоход!

— Это точно, а то глаза вылетят из глазниц!

Когда возвращались в казарму на машине, с тоской смотрели на улицу. Не на ночной город. Там все равно никого нет. Тоска.

Тоска брала оттого, что над городом шел снег.

Что гражданскому населению снег? Кому-то радость. Лыжи, санки, с горок кататься. Снег белым покрывалом прикроет черноту, грязь и мусор, что дворники осенью не успели убрать.

Некоторым скользко, можно упасть, травмироваться. Водителям тоже масса неудобств. Скользко, занос, можно и в аварию попасть.

А вот нам — тоска! Ибо снег нужно убирать в училище! И не просто убирать, а до асфальта! А у сорок второй роты территория для уборки — перед учебным корпусом. Он стоит буквой «П», снег бьется в здание и осыпается вниз. Не выдувается. Если на большом плацу, есть, конечно, снег, но там хоть ветром немного раздувается, то у нас…

И с первым снегом дежурный по училищу поднимает роту и в два часа, и в три часа ночи. Подъем! Выходи снег чистить!

Берем скребки и идем к учебному корпусу чистить снег.

Скребок — металлическая пластина размером два метра в длину и около метра в высоту, приварена ручка «П» — образная. Вдвоем, втроем на каждый скребок и вперед! Вперед! Толкай снег перед собой. Опыт приходит с практикой!

Становились уступом, и как комбайны на полях, толкали этот чертовый снег перед собой в сторону большого плаца. Потом другие курсанты из роты этот снег лопатами перебрасывают на газон, что между учебным корпусом и большим плацем.

А снег все идет и падает. Ветер, кажется, со всего училища задувает его перед учебным корпусом. Все уже, как зомби, ходят.

Снег идет, ветер дует, а мы чистим! Снег идет, а мы чистим! Только расчистил, оборачиваешься, а там снова снежная целина! Иногда эта белая гадость бывает еще и очень мокрой! Вот тогда и скребки даже ломались! Отваливались ручки.

Гора снега на газоне росла с каждым снегопадом. Уже, чтобы складировать его, приходилось укладывать его уступами. Снизу кидали на первый уступ, оттуда — на второй уступ, и так — все выше и выше. К концу зимы снежные запасы достигали третьего этажа учебного корпуса.

Иногда, когда все уставали и понимали, что бегать за каждой снежинкой бессмысленно и бесполезно, пусть нападает побольше — заходили греться в учебный корпус. В подвале была кафедра и офицерская столовая. И там же была кулинария, там для офицеров пекли булочки, песочные кольца, пирожные и много, очень много всяких разных вкусностей.

Подвал был напитан всеми этими чарующими запахами, которые будили мозг, вырабатывался желудочный сок в желудке, и слюна бежала сама по себе.

Всегда вход в эту пекарню был закрыт. Но как-то ночью… Кто-то из персонала забыл запереть…

И! За полчаса рота умяла весь запас выпечки на офицерский завтрак! Два деревянных лотка булочек! Что такое два лотка на сто с лишним человек? Так, понюхать только!

Но тогда, когда мы ввалились в этот подвал, уставшие, мокрые от снега, налипшего на шинели, сапоги, мокрые от собственного пота. Невыспавшиеся, злые, голодные, раздраженные, в подвале этот запах, который уже стал привычным раздражителем, усиливающим отрицательные эмоции… А тут! Нет замка!

Поймают? Не поймают! Кто съел? А дежурный по училищу вместе с оперативным умяли все булки!

Плевать! И съели мы эти булочки! Ванильные, с поджаристой корочкой! Просто всосали их, не жуя! И организм возрадовался, и спросил: «А еще есть?»

Посмотрели. Нет. Но есть жареный арахис. И его мы съели! Потом взяли швабру, что стояла за дверью в столовой, и тщательно замыли за собой все следы, прикрыли дверь в столовую. Не было там нас там. А булочек мы не видели, и арахис тоже. А что такое арахис? А, это вот такой он. Вкусный, наверное. Нет! Не ели, только нюхали в коридоре, когда грелись.

Ну, к обеду комбат построил всю роту, с ним были какие-то гражданские, начальник продовольственной части (начпрод) училища.

— Кто-то ночью сожрал всю выпечку в офицерской столовой, а также месячный запас арахиса, утащил коробку сгущенки, мешок сахара, — начпрод еще долго перечислял, что было украдено из столовой.

— Ну, понятно. Сейчас они вспомнят, что там был спрятан танк и его тоже из столовой кто-то вынес.

— Если бы нашли сгущенку, то, конечно бы, уперли. Но не видел я ее там!

— Не было там ее!

— Наверное, потом утащили!

— А мешок сахара на фиг нужен?

— Можно, конечно, на водку поменять или пожрать, но не брали мы его.

— Врут они!

Мы быстро усвоили одну армейскую мудрость. «Сознаешься — меньше дадут, а не сознаешься — ничего не дадут!». Это на гражданке «Повинную голову меч не сечет!». В армии все по-иному. Порют не за то, что вор, а за то, что попался! Не пойманный — не вор!

А вылетать из училища из-за нескольких десятков булочек и не ворованных продуктов — не хотелось.

И начался шмон!

С особой тщательностью искали сгущенку. Когда находили у кого-то спрятанный сахар, немного, чай вечером попить, радовались. Пытались у владельца добиться признания, что это он спер мешок сахара. А этот сахар — лишь малая часть из украденного.

Комбат психовал больше обычного, глаз его с наростом дергался. Курил. Прикуривал сигарету от бычка. Бычок тушил о каблук и бросал на пол. Дневальный зорко следил за ним, постоянно стоял рядом с комбатом с совком веником.

— Ты чего тут делаешь? — комбат решил сорвать зло на дневальном.

— Ничего. Убираюсь, — скромно отвечал тот.

— Подслушиваешь? Тоже, наверное, сгущенку ел ночью?

— Никак нет! Я на тумбочке стоял и казарму убирал.

— Так иди и убирай дальше!

— Я здесь убираю!

— Иди отсюда!

Но дневальный был уже тертый калач. Знал, что если уйдет, то через десять минут его снимут с наряда, и он снова заступит через пару часов.

— Товарищ подполковник! Я — ваша пепельница, — и протянул совок под падающий пепел Старуна.

— А-а-а! — махнул рукой комбат, мол, стой, не до тебя!

В помещение вошел замполит и что-то начал шептать ему на ухо. Тот кивал головой.

— Понятно, что в роте есть стукачи, вот и доложили замполиту.

— Да, хрен с ним, пусть закладывают. Зато мы продукты не брали.

— Пусть в тылу ищут.

— Как всегда! Крысы тыловые утащат, а на боевые подразделения бочку катят, мол, это вы слопали!

Комбат попал в двусмысленную ситуацию. Никто не видел, как и что воровали. Если найдут пропавшую сгущенку или сахар и чего там еще вынесли, то ему попадет на орехи от начальника училища.

Поэтому, как ни странно, он был заинтересован, чтобы ничего не нашли. Но и послать подальше этих уродов-воров из службы тыла он не мог. Поэтому и показывал, что ничего в роте нет.

Зато снова нашли спрятанные вшивники, продукты, кипятильники. Все это полетело в общую кучу посередине взлетки.