Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка - Семен Данилюк

* Ранним майским утром в дом к арендатору Антону Негрустуеву приехал наряд милиции и, не объяснясь, не дав докормить скотину и даже переодеться, увез с собой в райотдел милиции.

И вот уже свыше трех часов сидит Антон в маленьком кабинетике ОБХСС, устало отбиваясь от бесконечных наскоков старшего оперуполномоченного Николаева. Подвыдохся за это время и сам Николаев. Поначалу молодой парнишка, опасливо вошедший в кабинет, виделся легкой добычей, расколоть которого - полчаса много. Но время шло, парень щурил монголоидные глаза, отвечал чем дальше, тем тише, но - одно и то же: ничего не знаю. Николаев уже не сдерживал нарастающее раздражение.

- Послушайте, Негрустуев, - он в негодовании аж авторучку отбросил. - Или Вы совсем Богом убитый, или... Прямо дебил какой-то. Как Вы только на ферме своей управляетесь.

Он страдальчески глянул на склонившегося за соседним столом капитана Галушкина.

- Да не крал я никакое зерно, провались оно! В сотый раз вам говорят! - Антон вконец изломал пропыленную, с немыслимо допотопной пуговкой, кепку. - Сколько пытать можно? По-человечески говорю: что получил, то в бурт и свалил. Если разве по дороге немножко просыпалось, так это тогда претензии к птицам.

- Каким птицам?

- Не знаю каким. Галкам, воронам, наверное. Я с ними не клевал.

Выразительно застонав, Николаев откинулся к стене. Ему явно требовалась передышка. И Галушкин, дотоле державшийся индифферентно, круто развернулся и острыми, словно заточенными коленями уперся в бок упрямого расхитителя.

- Слушаю, слушаю, и - вижу. Ты, паренек, валяешь тут, понимаешь, всякого, - против всех законов грамматики изрек он. - А здесь тебе не этот...дискоклуб. Здесь тебе посерьезней организация.

- Ну да, серьезная, как же! - Антон с чувством хлопнул себя по голове, отчего из-под взлетевшего кверху мучного облачка блеснула вороная шевелюра. - Налетели добры молодцы. Скотину покормить не дали. Теперь здесь полдня ни за что держите. Тоже мне - ОБХСС. Занимаетесь какими-то кляузами. А настоящие преступники преспокойно большими тысячами воруют.

- И до тыщ доберемся, голуба, - утешил его, плотнее придвигаясь, Галушкин. - А только рупь государев мы тоже считать обязаны.

- Во-во, пока в рублях копаетесь, тысячи мимо и пролетают.

- Ты, я погляжу, парень тугой, - сбить Галушкина с намеченного курса мало кому удавалось. - А потому всё, чего тебе тут словесами изображали, я на пальцах покажу. А ты стой там - слушай сюда.

- Где встать-то?

- Присказка у меня, говорю, такая. И не некай.

Галушкин положил Антону руку на плечо, отчего поза его приняла чрезвычайно свойский, почти интимный вид. И голосом заговорил самым доверительным.

- Запугали тебя, вот ты и заметался. Оно и понятно: ты ж не профессиональный преступник. Не кажный день по две с половиной тонны зерна машинами тащишь. - Галушкин успокоительно положил руку на колено допрашиваемого, с удовлетворением убедившись, что оно непрестанно подрагивает: дело шло с развязке.

Антон, окончательно истребил кепчонку, скрутив ее в жгут.

- Мы ж, Антон, такие же, как ты, мужики и все понять способны. С кем не бывает? Попутал бес. Попросил совхоз помочь перевезти зерно. Увидел, что учет хреновый, и не совладал с собой: отвез машину налево. А потом накладную подделал. Так ведь сам и признался. При таком раскладе дело вовсе можно прекратить на товарищеский суд. Мы ж, по большому счету, все товарищи. Кому и помочь, как не друг дружке? Верно, Антон? А?

Возникла тягучая пауза, которая на исходе должна была либо разрядиться признанием, либо...

- Не брал я ничего, - выдавил-таки Антон, не поднимая лица. Ему отчего-то стало неловко огорчать добряка-милиционера. - Как говорил, так и было: всё сдал на весовой.

- Ну, парень, - Галушкин брезгливо отодвинулся. - Я-то думал ты - мужик, а ты эва куда, - в несознанку...Эх, но какой разговор у нас красивый намечался.

Он удрученно замотал залысой головой - старый наивный дуралей, так и не разуверившийся в людях.

- Послушайте, Негрустуев, ведь это наконец глупо, - слегка оправившийся Николаев снисходительно улыбнулся. - Доказать Вашу вину - как два пальца... Проведем почерковедческую экспертизу, которая подтвердит, что подпись кладовщика подделана. Вами, между прочим! А на основании такого заключения посадить Вас пара пустяков. И что тогда?

- Тогда воля ваша! - сил продолжать иезуитский этот разговор у Антона не оставалось. - Раз приспичило - сажайте!

- Просишь - посадим! - сквозняком со столов смело бумаги, и в распахнувшуюся дверь вошел начальник ОБХСС Александр Константинович Шмелев. Вся крепкая, большеротая фигура его поизводила впечатление свежести и озорной решимости, проблескивающей из- за грозного вида.

- Ишь расселся, - раздеваясь, он с неодобрительным любопытством разглядывал нахохлившегося расхитителя.

- Только и дел у меня, что с вами рассиживаться. У меня скот некормленный, - огрызнулся Антон, - кажется, всё начиналось заново.

- Разговорчивый, - процедил Шмелев. - И вороватый. Главное, воровать-то толком не умеют, а все одно как воронье на народное добро: хватай и тяни, что плохо лежит. Переваришь, не переваришь - тяни. А вот поведай-ка ты нам, господин арендатор: ты на кой землю взял?

- Сами знаете: хотел скот выращивать.

- А я так полагаю: взял для прикрытия, - чтоб воровать сподручней было. Вот, к примеру, с чего бы это ты вдруг совхозное зерно возить подрядился? От скуки, что ли? - Шмелев нетерпеливо отмахнулся от бланка опроса, что подсовывал Николаев.

- Подрядился, как же... - Антон зло скривился. - Директор совхоза за глотку взял: мол, семенное зерно вывозить некому. Каждое колесо на счету, а у тебя "газон" пятьдесят третий простаивает.

Услышав про собственный "Газон", Николаев демонстративно присвистнул.

- Из списанных купил, - мрачно успокоил его Антон. - Можете в конторе проверить. Да и машина одно название: вбухиваешь, вбухиваешь...

- Надо будет - проверим, - жестко заверил его Шмелев. - Ну, а возить зерно зачем соглашался? Ты ж у нас не подневольный колхозник, а фермер. Свободный производитель.

- Как же, свободный... - передразнил Антон. - Аж по макушку оказалось той свободы. Попробуй откажись, когда вокруг совхоз. Враз пуповину перережут.

- А ты б, конечно, хотел, чтоб советской власти вовсе не было! - прогремел Шмелев. - Чтоб кулачье одно проросло вроде тебя. Так?

Антон вскинулся было, но лишь головой мотнул. Все равно здесь его никто не слушал.

- В общем, пять ездок, как потребовали, отбатрачил. И все до зернышка сдал, - отчеканил он.

- Отбатрачил?! - едва, казалось, сдерживаясь, выговорил Шмелев. - Помочь советским людям провести для страны посевную - для тебя отбатрачить?

- А я для кого стараюсь?!

- Ты? Для кармана своего толстопузого...Место!

Подскочивший было Антон вновь пыльным мешком шмякнулся на стул.

- Господи! - пробормотал он. - Ну, за что ты меня наказал ослиным упрямством? Ведь все, кто мог, предупреждали: не высовывайся. Кто высунется, того и схавают. Ой, прав Ванька, - баран!

- Ты из себя жертву не корчи. И политическую подоплеку тут не подводи, - пламенная речь подследственного на Шмелева не произвела ни малейшего впечатления. - Судить тебя будем не за то, что арендатор, а за то, что вор.

- Да что вы меня с утра все вором костерите! - взбеленился Антон. Меру отпущенного ему страха он уже перетерпел. - Засыпал честным человеком. Проснулся вдруг вором. Есть доказательства, так предъявляйте. Проведите очную ставку с тем, кто на меня показал. Пусть уж в лицо. Только не мурыжьте. Богом прошу!

- И Бога вспомнил, как жареным запахло, - холодно отреагировал Шмелев. - Вижу: каяться не надумал. Тогда гляди, парень, - сидеть тебе не пересидеть. При этих словах плечи Антона Негрустуева зябко передернулись: на него пахнуло сыростью казематов. Шмелев это заметил:

- Да, страшная ответственность - судьбы ломать. Потому и не хочется. Тем более пацан ты еще зеленый, как погляжу. Так что даю последний шанс. Федосыч, кинь-ка его на часик в дежурку посидеть. Пусть подумает.

- Ох, мужики, мужики, - Галушкин с кряхтением выпростал затекшие ноги из-под стола. Скрипнув суставами, поднялся. - Что делаете, мужики!

Приобняв подозреваемого, он повлек его к двери. И уже из коридора донеслись журчащие его интонации:

- Каяться, каяться надо, Антон, пока не поздно. Власть-то своя как мамка: пожалеет, да и простит.

Шмелев ухмыльнулся. Едва подозреваемого увели, от кипящего негодования его не осталось и следа.

- С утра жилы тянет, - пожаловался Николаев.

- Ах, негодяй! Не хочет, стало быть, тебя уважить, - без хлопот в тюрьму сесть, - неожиданно весело отреагировал Шмелев. Николаев насупился. На Негрустуева он и впрямь обиделся всерьез: из-за его ослиного упрямства у Виктора Арсентьевича срывалась интимная встреча с молоденькой ревизоршей из РАЙПО.

Шмелев меж тем сгреб накладные на свой стол, наощупь выудил из ящика лупу.