Уйти чтобы не вернуться (СИ) - Игорь Чужин

Минут через двадцать после того как последние сани скрылись за поворотом, Мария с трудом встала на ноги и шатаясь словно пьяная подошла к безголовому трупу Садко. Девушка присела на корточки и развязала трясущимися руками веревку на поясе скомороха, которая заменяла тому кушак. Мария ненадолго задержалась возле покойника, окропив мертвое тело своими слезами, а затем, широко расставляя ноги, медленно побрела к растущей у дороги одинокой березе.

Девушка завязала негнущимися пальцами петлю, и с трудом взобравшись на пенек, привязала веревку к нижней ветке дерева. В этот момент сквозь марево утреннего тумана пробились первые лучи весеннего солнца и заиграли разноцветными искрами на снегу. Мария осмотрелась по сторонам слезящимися от яркого солнца глазами, просунула голову в петлю и молча, шагнула в небытие.

После возвращения на постоялый двор, я собрал общее совещание, на котором подвел итоги наших провальных гастролей и обсудил с гвардейцами планы на будущее. Первым делом я приказал подчиненным не трепать языком о наших бедах, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. В принципе, то, что мы причастны к выступлению 'Мари испанской' широко не афишировалось, а все дела и финансовые расчеты с хозяином трактира вел Садко, поэтому привязать нас напрямую к делишкам скоморохов было сложно. Конечно, мы засветились в гостиной избе, но если у особо любопытных появятся вопросы, то можно откреститься от сбежавшей Машки и сказать, что скоморохи наняли нас в качестве охраны, а потом кинули на бабки и смылись. Хозяин гостиной избы был в курсе бегства скоморохов, которые ему также не заплатили за постой, а перевели стрелки на нас, поэтому за беглецов пришлось заплатить мне.

Тема совещания была малоприятной, поэтому уделив несколько минут самокритике, я закончил разбор полетов и сразу перешел к планам на завтрашний день. В надежде на легкий заработок мы подзапустили дела в колесной мастерской, и требовалось срочно наверстывать упущенное время.

Два следующих дня были полностью загружены неотложными делами и заботами. Всю накопившуюся злобу на скоморохов и собственную дурость, я решил направить в созидательное русло, чтобы не трепать нервы самокопанием. Как ни странно, но вынужденный трудовой 'энтузазизм' дал неплохие результаты, и за эти два дня мне удалось решить наиболее сложные проблемы с заказом комплектующих к новому оборудованию и приобретением заготовок для производства колес.

12 апреля на Волхове начался запоздавший почти на две недели ледоход, и началась настоящая весна. Видимо черная полоса в нашей жизни, наконец, закончилась, и пока мы занимались шоу бизнесом, неподалеку от мастерской заработала простаивавшая из-за распутицы корабельная верфь, на которой мне удалось договориться о покупке древесных отходов и коротья. Владел верфью корабельный мастер Василий Плотник, почему-то не ужившийся со своими коллегами на новгородских верфях расположенных на реке Оскуя. Заказов у корабелов практически не было, и любая копейка ценилась как рубль. Лес корабелы использовали отменный, но обрезки досок и бруса продавали за бесценок на дрова, а так как зима заканчивалась, то и этот приработок закончился.

Во время посещения соседей с визитом вежливости, я удачно подсуетился и сумел обеспечить нашу мастерскую недорогим материалом. Мне удалось выкупить у корабелов отходы производства, за чисто символическую плату, что полностью решило проблемы с заготовками. До этого я собирался закупать строевой лес на торге, а цены на сухую выдержанную древесину кусались, что резко снижало рентабельность нашего производства. Мало того, разделка бревен на заготовки требовала дополнительных затрат и найма сторонней рабочей силы, а это также отрицательно сказывалось на доходах. Корабельщики были не в курсе наших проблем и не знали, какую продукцию мы собираемся производить, а поэтому 'лопухнулись' с ценами. Воспользовавшись удачным моментом и чтобы не допустить пересмотра цен, я внес задаток за месячный объем заготовок, чем полностью обеспечил производственный задел.

Дела, наконец, сдвинулись с мертвой точки, и у нас появилась надежда не вылететь в трубу, но работы было непочатый край. После ужина я закрылся в своей комнате, чтобы подбить бабки и раскидать по кошелькам деньги для запланированных на завтра расходов. Наши 'финансы пели романсы', поэтому жаба жадности грызла душу, однако, не потратившись на развитие, о прибыли можно даже и не мечтать. Закончив подсчеты, я снял сапоги и решил завалиться спать, но в этот момент раздался осторожный стук в дверь.

– Кого это черт несет? – крикнул я нежданному гостю.

– Командир, это я Расстрига. Тут дело такое нарисовалось, что без тебя не справится. Пустишь? – копируя мой жаргон из 21 века, робко ответил Мефодий.

Я, чертыхаясь, снова надел сапоги и открыв задвижку на двери, впустил позднего гостя в комнату.

– Что за проблема? – недовольно спросил я.

– Не знаю, как и сказать, – промямлил нерешительно Мефодий.

– А ты прямо с начала и начинай. Чего вы там снова учудили?

– Мы-то ничего не учудили, только вот Машка вернулась и к тебе просится. Вот такие пироги!

– А сам ты послать ее не мог? Обязательно мне нужно нервы трепать? Гони ее взашей, чтобы духа этой сучки поблизости не было! Будет артачится, то дай пинка для скорости, а то я сейчас выйду и пришибу эту тварь к чертовой матери!

– Командир тут такое дело, плохая она очень. Может, пустишь? Я по своей воле грех на душу не возьму! Тебе решать, как быть. Прикажешь, выгоню, но лучше тебе сначала с ней поговорить, – угрюмо пробурчал Расстрига.

– Блин! Сердобольные вы все очень!' Она нас всех рылом в дерьмо ткнула, а ты – поговори! Ладно, веди эту стерву, побеседуем! – зло ответил я.

– Командир, она у нас в комнате лежит, и идти не может. Кажись, скоморохи ее снасильничали и избили. Досталось девке, врагу не пожелаешь! Опасаюсь, что Машка помереть может.

Меня словно иглой в сердце кольнуло и я, пулей выскочив в коридор, побежал в комнату, где квартировали мои гвардейцы.

Машка лежала на лавке у дальней от двери стены, где обычно спал Акинфий Лесовик, назначенный мною девушке в братья. В комнате было довольно темно, поэтому я взял со стола подсвечник со свечой и подошел к вернувшейся беглянке.

На Марию страшно было смотреть! Лицо девчушки превратилось в один сплошной синяк, губы были разбиты в кровь и сильно распухли. Машкино 'испанское' платье было разорвано от воротника до самого подола, а в образовавшейся прорехе были видны ее худые ноги, сплошь покрытые синяками и запекшейся кровью.