Финикс. Трасса смерти - Боб Джадд

Оказалось, что в Южной Африке отбоя нет от симпатичных моделей-подростков, согласных работать почти задаром, радуясь лишь тому, что их «откроют» и отправят в Париж и Лондон. Они визжали, читали комиксы и просили меня научить их актерскому мастерству. В таком окружении я ощущал себя в свои сорок лет чуть ли не стариком.

А вот Марго мне нравилась. Мэгги Кленеген, если вам хочется знать ее настоящее имя, была шести футов и двух дюймов ростом (на целый дюйм выше меня). Костлявая, как рабочая кляча, она не надевала лифчика под свитер, который могла носить не меняя целую неделю, и читала «Уолл-стрит джорнел» («Извини, Форрест, ты что-то сказал?»), чтобы быть в курсе движения своих капиталовложений. Она была профессионалом до мозга костей («Нельзя ли повторить еще разок, Лейн? Мне не понравился жест моей правой руки»), не терпела шуток относительно привязанности, которую питала к животным («Собака имеет столько же прав, сколько любой человек»), Марго была скучна как собеседница, но тем не менее она мне нравилась, из-за того, что была собранной, трудягой и воспринимала свою работу всерьез. А в остальном? Поразмыслив, я пришел к выводу, что она так же сексуальна, как полка для шляп. Вне всякого сомнения, то же самое она думала обо мне.

Четыре дня подряд мы вставали ранним утром в четыре часа, чтобы поймать самое начало восхода, этот золотой свет над горизонтом, который так чудесно смотрится на пленке, а затем примерно девяносто восемь процентов дневного времени сидели и ждали, пока специалисты разберутся с отснятым материалом. «Опять у нас Марго получилась выше, чем Форрест. Мартин, у тебя не найдется какой-нибудь подставки для мистера Эверса?» Часы и часы ожидания, потом камера жужжит двадцать секунд — и снова многочасовое безделье.

После четырех дней такой работы у меня родилось ощущение, что я попал в какое-то дурацкое шоу, а мы с Мэгги все продолжали и продолжали штамповать кадры для прессы и рекламы. «Вот Марго и гонщик „Формулы-1“ Форрест Эверс садятся в лимузин и выходят из него, вот они шумно веселятся в дискотеке, вот неотрывно смотрят друг другу в глаза в каком-то кафе, вот вместе прогуливаются, а вот валяются на песке на пляже». Клише за клише. Для службы связи с общественностью сюжет был таков: одна из самых желанных в мире женщин повстречала меня на гонках «Гран-при» и влюбилась. Некоторые из снимков Мэгги — простите, Марго — были использованы для рекламы, но большинство наших совместных фотографий было разослано в журналы для мужчин и газеты по всему свету за неделю до начала «Гран-при» в Южной Африке вместе с фальшивой историей, описывающей жаркий роман и мощь магического зелья под названием «Формула-1». Лучшие снимки использовались в рекламной кампании, которая разразилась на страницах газет за неделю до «Гран-при».

После того как меня целую неделю толкали, передвигали, гоняли с места на место и снимали, я был рад встретиться в аэропорту с командой «Джойс» — узкоплечим большеголовым Филом с неизменной волосяной накладкой и Сьюзен, впечатляющей своей деловитостью, а в данный момент находящейся явно в хорошем настроении, она одарила меня теплой милой улыбкой.

— Что ощущаешь, когда занимаешься любовью с женщиной, которая выше тебя ростом, а, Форрест? Она устраивается на тебе сверху или ты становишься на стул? — нежно поинтересовалась Сьюзен.

Вслед за ними из самолета вышел смущенный длинноволосый мужчина с тощей, как карандаш, шеей, торчащей из широкого ворота мятой гавайской рубахи дикой расцветки. Фил представил Алистера Бенкинса как нового специалиста по аэродинамике. Я подумал что это еще один симпатичный двадцатипятилетний технократ, внешне настолько вялый, что казалось, будто большую часть жизни он провел в спячке и настолько ослаб, что на сквозняке его до сих пор качает ветром. «Формула-1» всегда служила прибежищем странного вида беглецам с дальних оконечностей компьютерной науки и теоретической физики. Этот парень по натуре был застенчивым, но превращался в незыблемый утес, когда заводил речь о своей любимой аэродинамике.

Фил, стоя лицом ко мне и спиной к выездной дорожке, смотрит на меня с удивлением. Вот его нижняя челюсть отвисает, а глаза вылезают из орбит. Он пятится.

В Киалами до финиша не дошла ни одна машина. Хорошо, что мы могли хоть составить конкуренцию остальным. Я пробился на пятое место, еще до того как коробка передач начала выбирать скорость по своему усмотрению. В Бразилии мы выступили получше, там Рассел финишировал четвертым, а я пришел седьмым. И не по своей вине. Если хотите, я объясню, почему пришел после Рассела. Расскажу о потекшем амортизаторе, о фокусах гидравлики и что это такое, когда передок машины прыгает на скорости 170 миль в час. Я могу посвящать вас в свои проблемы до тех пор, пока вы не захотите послушать о Нале.

Лаля была моей очередной пассией, вернее таковой в изложении бразильской прессы, и оказалась поразительным созданием. Этакая мультяшка, состоящая из носа и губ, торчащих вперед грудей, тропической парфюмерии, блестящих ресниц и густых черных волос, свисающих до ее маленькой попки. Для Лали эмансипация женщины означала готовность заняться сексом где угодно и как угодно, как она мне и призналась при первых же наших совместных съемках.

На следующий день наш дуэт снимали в студии, лишенной кондиционера, и мы обливались потом, сидя на заднем сиденье такси, корпус которого распилили пополам для удобства съемок. Оператор заставил Лалю перекинуть ногу через меня, а мне пришлось уткнуться лицом ей в подмышки, где красовалась большая коричневая родинка и откуда несло вареным луком и вчерашним дезодорантом.

— Боже мой, это так возбуждающе! Я думал, что кончу! — воскликнул оператор. Пока ассистенты режиссера расставляли софиты, Лаля наклонилась ко мне и прошептала на ухо:

— Тебе нравится моя попка, Форрест? Сеньор Клемендес, министр культуры, трахал меня туда и говорил, что у меня самая лучшая копия в Южной Америке. Попробуй сам — и запомнишь навсегда.

Я уклонился от этой сомнительной чести и, все еще уткнувшись в подмышку, ответил:

— Не сомневаюсь, что твоя задница великолепна, но, к сожалению, из этого ничего не выйдет, потому что я обручен с моей подружкой в Англии.

Маленькая святая ложь. А она ответила:

— Ну и что, натяни прочную резинку, и никто ничего не узнает. Заплатишь долларами, я с тебя возьму только три сотни. У тебя есть наличные?

В Мехико у нас просто не хватило пороха держаться на равных с именитыми командами. Я был на финише седьмым, а Рассел — восьмым, причем всю дистанцию он шел за мной почти вплотную, обычное дело между членами одной команды, когда каждый из кожи вон лезет, чтобы доказать, что он — быстрейший, и наносит удары в своей манере.

В этот уик-энд моей очередной любовницей стала Мария Тереза Санта Каравака, студентка юрфака университета Мехико, которая открыто презирала меня («Рекламный крестьянин» — так она меня называла) и все то, чем мы занимались, она участвовала в съемках (как довела до моего сведения) единственно из желания доставить побольше неприятностей своему отцу. Теперь у него в банке возникнут страшные проблемы — радовалась она. На всех фотографиях Мария Тереза сияла одной и той же искусственной улыбкой. А я на них выглядел как выжатый лимон.

Панагян позвонил мне в гостиницу в Мехико, чтобы сообщить, что эти фото он считает пока самыми лучшими. Ему пришелся по душе мой «надменный» вид, как он это обозвал. И ему было наплевать, какой ценой мне дался этот снимок.

К тому времени, когда мы перебрались в Италию для участия в гонках «Гран-при» в Сан-Марино и открытии сезона в Европе, Бенкинс вкупе с компьютером добавил машинам новое тройное заднее крыло и приподнял нос на три миллиметpa. He думаю, что это незначительное аэродинамическое новшество сыграет существенную роль. Все, что нам надо, — это мощность.

— Я этим сейчас занимаюсь, — заявил Бенкинс своим глубоким бархатным голосом.

Фил с ужасом смотрит на меня и делает еще один шаг назад, а я бросаюсь к нему, пытаясь уцепиться за рубашку и притянуть его к себе. Но Фил быстро отступает еще на два шага и оказывается прямо на пути «бенеттона», которого он совершено не слышит, уставившись на меня. У Беренсона еще было время сбросить газ, я даже слышал, как он сделал это, но уже не было времени затормозить. Было слишком поздно. Переднее крыло вонзилось Филу в лодыжки, отшвырнув его в сторону, а потом, превратившись в облако из частиц стекловолокна, отбросило его обратно к машине. Фил врезался головой в трубу ограждения, отлетел назад и перекувырнулся через заднее крыло. Его большие желтые наушники лениво взлетели в синее небо Монако вслед за волосяной накладкой.

Глава 3

Лимузин чуть прополз вперед и остановился. Дождь барабанил по крыше, а по обе стороны дороги поднимались и опускались зеленые поля сочными волнами, которые с удалением становились водянисто-серыми. Впереди и позади нас длинной вереницей ползли машины «порше», «феррари», «мини», «мерседесы», «ягуары», «бентли», «рэнджроверы» и «рентакары» — направляясь к кладбищу по узкой дороге. Нам полагалось возглавлять процессию, но когда мы добрались до дороги, все уже было забито машинами, так что мы оказались где-то в середине своей траурной колонны. Сьюзен сидела рядом со мной в длинном черном платье и синтетической, взятой у кого-то, шляпке на голове. Джош, ее девятилетний сын, и Сью Вторая, ее трехлетняя дочь, причесанные и одетые подобающим образом, сидели на откидных сиденьях лицом к нам.