Сибирский Робинзон - Андрей Черетаев

— Серафим, эти вопли как будто вырываются из глоток, судя по всему, очень злых и голодных лесных собак. Мне кажется, волки в раю — нонсенс. Я еще понимаю — змеи, скользкие гады, те куда угодно проникнут, но волки — это слишком!

— Да я сам не пойму… Ведь точно помню, никаких волков я не заказывал.

Мы прислушались, вой нарастал, словно последняя волчья песня перед концом света. Несмотря на то, что звери были где-то далеко, по ту сторону действительности, вой все нарастал и нарастал, и вскоре стало совсем невыносимо.

— Предлагаю перебраться в более тихое местечко, — прокричал Серафим.

Только я приподнялся, как мощный толчок повалил меня на колени. Все вокруг зашаталось ходуном, деревья затряслись, словно испугавшись чего-то страшного, на меня же обрушился фруктовый дождь. Огромные яблоки и прочие райские фрукты, каждое не менее полкило, считали за честь оставить синяк на моей спине или шишку на голове.

— Серафим! — закричал я, — Серафим, где ты?

Вдали, призывая меня, замаячило знакомое облако… Я бросился к нему… И в этот момент опоры моего моста подломились и я полетел в бездну…

Глава девятнадцатая

ЖИВ, КУРИЛКА?

…И мы сидим, не дыша, смотрим туда,

где на долю секунды показалась звезда.

Мы молчим, но мы знаем, нам в этом помог,

троллейбус, который идет на восток

Я очнулся, когда мои замершие руки и ноги одеревенели настолько, что я перестал их чувствовать, особенно руки. Приподнявшись и разогрев дыханием посиневшие пальцы, совсем меня не слушавшиеся, я с большим трудом разжег огонь. Горел он хорошо, даже слишком. Из-за прорехи в крыше моего обиталища тепло из него улетучивалось слишком быстро.

Неожиданная резкая боль в мочевом пузыре, вынудила меня согнуться напополам.

«Если не пойду ему навстречу, то он лопнет, как воздушный шарик», — превозмогая боль, подумал я.

Я уже собирался выскочить на улицу и только в самый последний момент вспомнил о хитроумных волках. Чуть приоткрытая дверь тут же была захлопнута.

— Черт, еще минута — и я лопну, — зашипел я, не зная, что делать.

В подтверждение моих слов мочевой пузырь буквально затрещал по швам. Снова мочиться в каморке не хотелось, и так, после сеанса дезинфекции ран ощутимо пованивало. Я осторожно выглянул наружу. Было так темно, что нельзя было понять: «уже» или только «еще».

«Ого! Сколько же я проспал?!» — удивился я.

Заметив в сумерках волчьи силуэты, я не решился далеко отойти от своего убежища. Похоже, что хищники, даже потеряв своего вожака, не намерены оставлять потенциальную добычу. А, может быть, их отрезало от «большой земли» наводнение? Но как не вглядывался я в темноту, никаких признаков местного потопа не увидел. Наверное, река сама расчистила своего русло. Как бы то ни было, волки маячили поблизости, а значит, я все еще в ловушке.

— Придется обосноваться здесь, — пробормотал я.

Добраться до ширинки весьма проблематично, когда пальцы, словно чужие, отказываются слушаться.

— Черт, — закричал я, ибо краник открылся еще в джинсах. Мне показалось, что мои ладони обдало горячей водой из домашнего крана, причем под хорошим напором. Ладони начали оживать и приходить в чувство.

— О, как же хорошо!.. Да здравствует горячая вода, и пусть она будет всегда в наших кранах, а течет только по нашему желанию, — поспешно добавил я.

Перспектива энуреза меня не радовала.

Когда гейзер, наконец, истощился, я почувствовал себя намного лучше. Удивительным образом почти сразу оттаяли ноги, словно включилась моя внутренняя отопительная система. Я удовлетворенно вздохнул. Впрочем, радовался я недолго. Разве может вселять оптимизм факт отсутствия дров в ночной мороз?! Ловушка захлопнулась надежно и окончательно. Меня пленили, как глупую мышку. Вертолет, стремясь увидеть который я так опрометчиво попал в волчью засаду, видимо, улетел, не заметив моего местопребывания.

Вскрыв последнюю банку икры, я съел ровно половину, хотя мой организм требовал еще и еще. Чтобы как-то поддержать его, я допил остатки вина. Это помогло, но не надолго. Мне стало совершенно ясно, что если меня не найдут в течение ближайших суток, я окончательно обессилю от голода, потери крови, не проходящей усталости и, в конце концов, замерзну.

Тепло и впрямь худо держалось в моем убежище. Дрова, которыми была завалена вся каморка, исчезали быстро. Я сжег весь мусор, накопившийся в каморке, я даже ободрал тот лапник, который некогда заменял мне крышу, но время шло, ночь казалась бесконечной…

Я наблюдал за огнем, который хирел прямо на глазах. И вместе с ним таяла надежда, надежда выжить. От безнадежности и тоски защемило сердце, но эта боль вскоре притупилась и апатия охватила меня.

«Не вырваться мне отсюда, не убежать от волков, не убежать от холода», — безразлично подумал я.

«Не убежать» — звучало как приговор сурового судьи последней инстанции, без права обжалования.

Я наклонился к умирающему очагу и поднес руки к кучке тлеющих углей. Они жалобно перемигивались, как будто огонь навсегда прощался со мною. По моему лицу потекли слезы. Огонь был мне настоящим другом. Он дарил мне тепло и свет, но ценней всего была надежда, которую он символизировал. И вот теперь надежда умирала, остывала.

Мои слезы текли по лицу и капали на еще горячий очаг. Уже на издыхании жар в последний раз дотронулся до моего лица, словно прощальный поцелуй, и исчез. Все. Я теперь один перед лицом вечности и смерти.

«К утру жуткий холод убьет меня, — апатично подумал я. — Сначала помучаюсь, а затем просто засну. Все будет тихо и мирно, чинно и благородно. Больше я никому не доставлю беспокойств, даже волкам. Им до меня и не добраться».

Я усмехнулся, вспомнив потасовку.

От наступающего холода я потихоньку переполз на очаг. Я тянулся к теплу, которого скоро не будет. Остынут нагретые камни очага, а затем и мое дыхание. И холод добьет меня своей ледяной дубиной. Вначале стукнет по черепушке, и у меня откажут мозги, а после вышибет последний теплый выдох.

Я постарался получше укутаться в свои одежды. Все хорошо, но ноги вновь стали замерзать. Стало понятно, что именно они первыми падут жертвами холода. Первыми предадут меня.

«Мороз свяжет тебя по ногам, словно набросит аркан, чтобы ты не убежал от него, — шептал во мне чей-то мерзкий, вкрадчивый голос. — Затем будет, не спеша вползать в твой разум, душу и постепенно умирающее тело… Тебе не вырваться… Не спастись…»

Не выдержав этого шепота в своей голове, я выкрикнул: