Диоген - Игорь Евгеньевич Суриков

Наконец, враги настигли его: оратор прятался в храме на одном из островков у побережья Пелопоннеса. Чтобы не попасть в руки Антипатра (его, скорее всего, тоже подвергли бы мучительным пыткам), Демосфен покончил жизнь самоубийством, приняв яд, который всегда носил с собой. Так трагично закончилась судьба последнего выдающегося деятеля демократических Афин. Глубоко символично, что его гибель относится к тому же 322 г. до н. э. Демосфен окончил свои дни вместе с демократией.

* * *

Событий, о которых рассказано в нескольких предыдущих абзацах, Диоген, скорее всего, уже не застал. Впрочем, ни в чем нельзя быть уверенными: как говорилось в начале книги, свидетельство о его смерти в один день с Александром Македонским вызывает весьма серьезные сомнения. Тем более что имеются, напомним, другие свидетельства, повествующие о каких-то отношениях нашего героя с диадохами, преемниками Александра. В каких случаях перед нами анахронизм, а в каких истина (да и есть ли она хоть в каких-то) — судить невероятно трудно.

Как бы то ни было, приведем еще несколько сохраненных традицией анекдотов на тему «Диоген и Александр». В одном из них речь заходит об уже известном нам историке Каллисфене. «Когда кто-то, завидуя Каллисфену, рассказывал, какую роскошную жизнь делит он с Александром, Диоген заметил: «Вот уж несчастен тот, кто и завтракает и обедает, когда это угодно Александру!» (Диоген Лаэртский. VI. 45). Надо сказать, что в данной ситуации знаменитый киник с его неутолимой жаждой независимости, назвав Каллисфена «несчастным» (с чем тот, надо полагать, отнюдь не согласился бы), по сути, предсказал его будущее: мы помним, как плохо кончил племянник Аристотеля.

«Когда афиняне провозгласили Александра Дионисом, он (Диоген. — И. С.) предложил: «А меня сделайте Сараписом» (Диоген Лаэртский. VI. 63). Тут имеется в виду официальное прижизненное обожествление Александра Македонского. В принципе вполне естественно, что наш герой, скептически относившийся ко всему связанному с религией, не преминул съязвить по поводу того, что живому человеку придают божественный статус.

Однако есть в прошедшем перед нами эпизоде деталь, которая сильно подрывает его достоверность, а именно — появляющееся в нем имя Сараписа. Дело в том, что Сарапис (Серапис) — божество смешанного греко-египетского происхождения, культ которого был введен только после кончины Александра{132}. Таким образом, уж тут-то анахронизм налицо. Впрочем, можно ведь допустить, что путаница только к имени и сводится, а сам случай имел место, просто Диоген на самом деле назвал имя не Сараписа, а какого-нибудь другого бога.

«Однажды царь Александр приказал наполнить блюдо костями и послать кинику Диогену. Получив посылку, он сказал: «Еда-то для псов, да дар не царев» (Антоний и Максим. О благотворительности. С. 277).

«Однажды Александр подошел к нему (Диогену. — И. С.) и сказал: «Я — великий царь Александр». — «А я, — ответил Диоген, — собака Диоген» (Диоген Лаэртский. VI. 60).

«Однажды Александр подошел к нему и спросил: «Ты не боишься меня?» — «А что ты такое, — спросил Диоген, — зло или добро?» — «Добро», — сказал тот. «Кто же боится добра?» (Диоген Лаэртский. VI. 68).

Вновь перед нами хронологические проблемы. В процитированных свидетельствах Александр Македонский предстает уже во всем блеске своего могущества. В частности, в одном из них он называет себя «великим царем». Здесь нужно пояснить, что греки из всех многочисленных известных им царей (македонских, фракийских, скифских и т. д.) только одного называли «великим». И это был, конечно же, владыка гигантской Персидской державы — «царь над всеми царями».

Александр, одолев Дария III, принял этот титул и в дальнейшем его носил, поскольку рассматривался (и рассматривал себя) уже как царь Персии. Но в этом статусе он не мог видеть Диогена и говорить с ним. Напомним канву событий. В 336 г. до н. э. он становится царем Македонии (пока только Македонии) и гегемоном эллинов. К этому времени приурочивается его встреча с Диогеном в Коринфе — та самая, когда философ попросил собеседника не загораживать ему солнце.

Характерно, кстати, что она помещается традицией именно в Коринфе, а не в Афинах, с которыми Диоген был связан все-таки теснее. И это понятно: Коринф Александр точно посещал, а вот Афины — нет (во всяком случае, после своего вступления на престол). На момент этой встречи он был юношей, не совершившим пока ничего значительного. Ему еще только предстояли грандиозные деяния, прославившие его имя. А когда они выпали ему на долю — он находился вообще уже не в Греции, так что любая возможность вновь поговорить с киником для него исключалась. Разве что тот сам отправился в Вавилон, к новому царскому двору? Но такой факт из его жизни неизвестен, да он был бы и совершенно не в его духе.

Итак, по теме «Диоген и Александр» (как и по практически любой теме, связанной с Диогеном) в античности «плодились и множились» анекдоты. Некоторые из них дошли до нас. Анекдоты данной группы, насколько можно судить, имели ту особенность, что обычно начинались словами: «Однажды Александр подошел к нему и…»

СОБАЧЬЯ ФИЛОСОФИЯ

Перед нами прошла жизнь Диогена. Точнее, те крупицы информации (нередко сомнительной в плане достоверности) о его жизни, которые имеются в нашем распоряжении. Впрочем, думается, даже и их достаточно, чтобы личность крупнейшего представителя кинической школы вырисовалась перед нашими глазами с достаточной ясностью. И, нужно сказать, личность эта оказывается в высшей степени цельной, как бы вырезанной из единой каменной глыбы.

Наш герой совершенно чужд любым сомнениям, любой непоследовательности. Раз избрав привлекшее его учение, он остается верен ему до конца и соизмеряет с ним решительно каждый свой шаг, любой поступок. Тут, правда, следует констатировать, что и учение-то было в своей основе настолько простым, что следование ему не требовало каких-то особых интеллектуальных усилий, а только огромного напряжения железной воли (и, безусловно, железного желудка).

Кинизм как направление мысли, естественно, затрагивается во всех обобщающих научных трудах об античных философах. Но именно что только затрагивается: как правило, ученые упоминают о нем кратко и мимоходом, не выказывая большой увлеченности или искреннего интереса (одно из очень немногочисленных исключений — И. Μ. Нахов, о котором шла речь в начале книги). Да и что там говорить: в многовековой, изобилующей разнообразными коллизиями истории древнегреческой философии есть множество сюжетов уж куда как более ярких, глубоких, увлекательных, даже загадочных… А киники — ну какие с ними могут быть связаны загадки? Все понятно, все, можно сказать, попросту плоско.

Приведем некоторые оценки Диогена и кинизма, взятые из литературы вопроса. Следует сказать, что основные черты этой философской системы в разных книгах в