Призраки - Чак Паланик

Выходим из зала. В фойе — ни души. За каждым диваном и креслом прячутся тени. Дальней стены не видно: тусклого света немногих оставленных нами лампочек не хватает на все пространство. Двери туалетов распахнуты, кафельный пол влажно поблескивает, все залито водой из засорившихся унитазов. В лужах киснут размокшие комья туалетной бумаги.

Но даже сквозь вонь неисправной канализации, испорченных тетраззини с индейкой, поджаренной задницы Товарища Злыдни, все равно чувствуется запах… масла.

Сквозь дымчатое стекло в дверце микроволновки видно, что там внутри что-то есть. Оно занимает почти всю духовку. Что-то белое.

Кто-то визжит. Это Недостающее Звено. Наш волосатый человек-зверь. Он визжит, с размаху впечатывает ладони в буфетную стойку и перемахивает на ту сторону, высоко вскинув ноги. Уже за стойкой, он дергает дверцу микроволновки и хватает то, что внутри.

И снова визжит, и роняет то, что схватил.

К тому времени Обмороженная Баронесса уже перепрыгнула через стойку.

Графине Предвидящей тоже не терпится посмотреть.

Мать-Природа говорит:

— Это попкорн.

Ее колокольчики позвякивают при каждом слове.

Еще один визг из-за стойки — и что-то белое подскакивает к потолку. Руки тянутся вверх, отбивают его, как в волейболе, белый бумажный мяч — так чтобы его никто не достал. Под лучом видеокамеры он превращается в белую закрученную луну, исходящую паром.

Мисс Апчхи смеется и кашляет. Графиня Предвидящая плачет, пряча глаза под темными очками. Мы все тянемся к этому белому шару. Вдыхаем его горячий, крутящийся, маслянистый запах.

Хваткий Сват кричит:

— Нам нельзя! — Он машет руками и кричит: — Нам нельзя это есть!

Бумажный шар перелетает из рук в руки, кружится и подскакивает к потолку.

И Графиня Предвидящая кричит:

— Он прав. — Она кричит: — А вдруг нас сегодня спасут?!

Один прыжок человека-зверя, и Недостающее Звено хватает пакет обеими руками.

Звено делает пас графине, а та, в свою очередь, — Хваткому Свату, который бежит в туалет.

Все остальные: Святой, Мисс Америка, Сестра и Баронесса, — мы все бросаемся следом, с криком и плачем. Агент Краснобай со своей камерой идет самым последним. Он говорит:

— Только вы не деритесь. Пожалуйста, не деритесь. Пожалуйста…

Граф Клеветник уже перематывает пленку, чтобы еще раз послушать барабанную дробь попкорна, который готовится в микроволновке, А потом — тихое «дзынь», возвещающее о том, что попкорн готов.

За стойкой остались лишь Повар Убийца и миссис Кларк.

Для Матери-Природы наш призрак — это Лентил, ее подруга. Для Мисс Апчхи — ее учительница по английскому, у которой был рак. Точно так же, как мы, не сговариваясь, перепортили всю еду, этим призраком может быть каждый из нас. Или даже двое или трое.

Слышно, как в туалете спускают воду. Раз, другой, третий. Нестройный хор стонов разносится эхом, отражаясь от кафельной плитки. Очередная порция воды переливается через порожек, устремляется к краю синего ковра.

Вода, где плавают комья размокшей бумаги. И хлопья попкорна. Еще один подарок от нашего доброго привидения.

По-прежнему глядя в открытую микроволновку, миссис Кларк говорит:

— Мне до сих пор как-то не верится, что мы убили ее… По-прежнему шумно вдыхая промасленный воздух. Агент Краснобай говорит:

— Могло быть и хуже.

В потоках воды, льющейся из туалета на синий ковер, плавают волоски шерсти. Кошачьей шерсти. Тонкий ошейник из черной кожи. Какие-то хрупкие косточки.

Директриса Отказ уже вышла в фойе, следом за всеми. Она пришла как раз вовремя, чтобы увидеть маленький череп с крошечными зубами, обглоданный кем-то дочиста и извергнутый унитазом.

На ошейнике — маленькая гравированная табличка. На табличке написано: Мисс Кора.

Отвернувшись, чтобы не видеть лица Директрисы Отказ, глядя на свое отражение в зеркале за буфетной стойкой, миссис Кларк говорит:

— Что?! Что может быть хуже убийства?!

Отпуск по-американски

— Американцы принимают наркотики, — говорит Агент Краснобай, — потому что не знают, как распорядиться своим досугом.

Вот они и глотают перкодан, викодин, оксиконтин.

Агент Краснобай на сцене, видеокамера у него в руке — как маска, скрывающая половину лица.

На нем — коричневый костюм из магазина готового платья. Коричневые ботинки.

Горчичко-желтый жилет. Прямые каштановые волосы зачесаны назад.

Желтый галстук-бабочка и белоснежная выходная рубашка.

Экран его белой рубашки мерцает,

пестрит узором из лиц известных актеров.

На сцене вместо луча прожектора — фрагменты из фильма:

инвентарная видеоопись,

кадры с изображением зрительного зала.

Сплошные ряды людей, и все, как один,

аплодируют — без единого

звука.

Агент Краснобай стоит в позе, щадящей левую ногу; старается, чтобы основная нагрузка приходилась на правую.

На месте одного глаза светится индикатор -

ЗАПИСЬ -

красная точка включенной видеокамеры.

Сбоку, вместо одного уха -

встроенный микрофон.

Он слышит лишь собственный голос.

Агент Краснобай говорит:

— Американцы умеют работать, как никто другой в мире.

А также учиться и конкурировать.

Но когда дело касается отдыха — с этим у нас беда.

Какая с отдыха прибыль?! С него ничего не возьмешь.

На Олимпийских играх нет медалей для самого неторопливого.

За первое место в чемпионате мира по лени не дадут положительных рекомендаций.

Агент говорит под жужжание автофокуса:

— Мы хорошо побеждаем и умеем проигрывать — этого у нас не отнять.

Вкалывать до упада — это мы можем.

Но мы не способны угомониться.

Забить на все и насладиться заслуженным отдыхом.

— Вместо этого, — говорит он себе под нос, — у нас есть марихуана и телевидение.

Пиво и валиум.

И медицинская страховка.

Которую мы пополняем по мере необходимости.

Калека

Прямо сейчас, в эту минуту, Сара Брум разглядывает свою лучшую деревянную скалку. Взвешивает в руке, проверяет, насколько она тяжелая. Как весомо она бьет по открытой ладони. Сара сдвигает бутылки и банки на полке над стиральной машиной, трясет флакончик с отбеливателем — прикидывает на слух, сколько там еще осталось.

Если бы она меня слышала, если бы стала слушать, я бы сказал ей, что, да, я ее понимаю. Пусть убивает меня.

Я бы даже сказал ей как.

Машина, которую я взял напрокат, стоит на улице, неподалеку, на расстоянии всего одной песни, если ты слушаешь радио. Может, в двух сотнях шагов, если ты в состоянии считать шаги, когда ты так напуган. Она могла бы сходить за машиной и подогнать ее сюда. Темно-красный «бьюик», теперь уже весь запыленный — от машин, проезжающих мимо по гравию. Она могла бы поставить мою машину поближе к этому сараю для инструментов, или для садового инвентаря, или где она там меня заперла.

На всякий случай, если она где-то рядом, снаружи, я кричу:

— Сара? Сара Брум?

Я кричу:

— Вы только не переживайте.

Даже запертый в этом сарае, я мог бы ее направлять. Руководить ее действиями от начала и до конца. Подсказывать ей, что и как надо делать. После того как она подгонит машину, ей надо будет найти отвертку и снять гофрированный жестяной рукав с задней стенки сушилки. Там есть такие зажимы, которыми можно закрепить его на выхлопной трубе моей машины. Эти гофрированные трубки, они хорошо тянутся. Так что длины вполне хватит. Бензина у меня много, почти полный бак. Может быть, у нее есть электродрель, чтобы просверлить пару дырок в стене сарая или в двери. Будучи женщиной, она просверлит их там, где их будет не видно.

Для нее очень важно, как выглядит место, где она живет. Для нее ее дом — это все.

— Я сам жил точно так же, — говорю я. — Я знаю ход ее мыслей.

Второй конец рукава, который пойдет в сарай, можно закрепить широким скотчем. Для того чтобы прикончить меня побыстрее, ей нужно будет накрыть сарай полиэтиленовой пленкой и плотно прижать ее к стенам веревкой. Превратить эту пристройку в маленькую коптильню. И часов через пять у нее будет 200 фунтов отменной сырокопченой колбасы.

Люди в своем большинстве убивать не умеют. Они даже курицу не забивали ни разу в жизни, не говоря уже про человека. Они даже не представляют, как это непросто.

Со своей стороны я обещаю дышать глубже.

В отчете из страховой компании сказано, что ее зовут Сара. Сара Брум, сорока девяти лет. Старший пекарь в коммерческой хлебопекарне, где проработала семнадцать лет. Она совершенно спокойно закидывала на плечо мешок с мукой, который весил, как десятилетний мальчик, распускала завязки и высыпала муку, по чуть-чуть, в тестомешалку. По ее собственным словам, в последний день на работе пол был еще влажным после вечерней уборки. И освещение было не очень хорошим. Она поскользнулась, мешок с мукой перевесил: она упала на спину и ударилась головой о стальной край стола, в результате чего потеряла память, а взамен обрела жуткие головные боли и общую слабость, которая сделала ее полностью недееспособной.