Собрание сочинений. Дополнительный том. Лукреция Флориани. Мон-Ревеш - Жорж Санд

Сальватор и сам уже сильно колебался. Тем не менее он поборол жалость и продолжал борьбу, пытаясь удержать влюбленных от непоправимого шага.

Кароль следил за каждым движением и словом своих друзей, хотя они этого и не подозревали, и, даже не слыша, угадывал все, что говорилось вокруг; он заметил нерешительность Флориани и упорство графа. Ему казалось, что Альбани играет самую отвратительную роль в том, что происходит. И минутами он жестоко ненавидел своего друга.

Так обстояли дела, и князь одержал бы верх, если бы не одно происшествие, которое с новой силой пробудило все опасения Лукреции.

Кароль часто, не выходя за ограду усадьбы, прогуливался по песчаному берегу озера в нижней части парка, которая была днем и ночью недоступна для любопытных. Однако вследствие засухи озеро обмелело и вдоль берега образовалась узкая песчаная коса, что позволяло всякому, кому заблагорассудится, проникнуть на виллу. Безотчетная ревность заставила князя обратить внимание на это обстоятельство, и он даже позволил себе несколько раз заметить вслух, что если вбить десяток кольев и переплести их ветками, то такой сделанный на скорую руку забор перегородит эту часть песчаного пляжа. Лукреция обещала позаботиться об ограде, но голова ее была занята более важными мыслями и она забыла отдать нужное распоряжение. В тот день она после обеда ушла вместе с Сальватором к себе в будуар и жаловалась ему, что мужество ее вот-вот иссякнет, что она больше не в силах видеть, как по ее вине все время страдает человек, ради которого она готова пожертвовать жизнью.

Тем временем Кароль прогуливался вдоль озера; как обычно, он был во власти своих переживаний и не замечал ничего, кроме тех людей и предметов, которые бередили его рану и усиливали терзавшее его беспокойство. Всякий раз, когда он приближался к образовавшейся в изгороди бреши, он выходил из себя, видя этот ничем не защищенный проход.

Больше он ничего не замечал, хотя все вокруг было полно очарования: лучи заходящего солнца обагряли небосклон, звонко заливались соловьи, а в нескольких шагах от князя, в привязанной к дереву лодке, сидела маленькая Стелла, держа на коленях крошку Сальватора, который забавлялся ракушками. То было и впрямь чудесное зрелище: в глазах малыша светилась напряженная мысль, и это придавало ему таинственный вид, какой всегда бывает у детей, поглощенных игрою; девочка, погрузившись в тайные мечты, раскачивала ногами легкую лодку и нежным голоском, напоминавшим лепет воды, что-то напевала медленно и монотонно. Сидя в лодке, привязанной к плакучей иве, Стелла воображала, что она совершает далекое путешествие по озеру. Перед ее мысленным взором вставали, сменяя друг друга, поэтические картины, населенные светлыми видениями. Сальватор раскладывал и снова смешивал в кучу ракушки и камешки, он рассматривал их с таким серьезным и задумчивым видом, что походил на ученого, который решает сложное уравнение.

Антония, пригожая крестьянка, которой поручено было присматривать за детьми, сидела поблизости и ловкими движениями перебирала пряжу. Кароль ничего этого не замечал. Он даже не подозревал о присутствии детей. Он глядел только на Биффи, который заострял колья, и возмущался медлительностью слуги, потому что ночь уже приближалась, а мальчишка, как видно, даже не думал их забивать, и должно было, судя по всему, пройти не менее часа, прежде чем он к этому приступит.

Внезапно Биффи собрал колья, взвалил их на плечо и уже было двинулся к хижине рыбака.

До сих пор князь еще ни разу не позволил себе отдать хоть какое-нибудь приказание в доме Флориани, ибо в глазах людей его сословия малейшая нескромность, самое незначительное вмешательство в заведенный порядок равносильны преступлению. Но в эту минуту он был охвачен таким неодолимым нетерпением, что властно спросил у Биффи, почему тот бросил работу и уносит колья.

Биффи, как и все его земляки, обладал от природы мягким, но насмешливым нравом. Сперва он притворился, будто не слышит, ибо, должно быть, предположил, что комедиант, разыгрывая из себя аристократа, решил прощупать его. Затем, с удивлением увидев, что Кароль не на шутку рассердился, он остановился и с достоинством ответил, что эти колья предназначаются для палисадника папаши Менапаче и он, Биффи, должен их там врыть в землю.

— Разве синьора не приказала вам вбить их здесь, чтобы перегородить эту песчаную косу? — спросил князь, дрожа от необъяснимого гнева.

— Она мне ничего не говорила, — ответил Биффи, — и я не вижу, для чего перегораживать косу, если после первого же дождя вода подступит к старой ограде.

— Это вас не касается, — отрезал Кароль. — Мне кажется, что все приказания синьоры Флориани следует выполнять.

— Оно конечно! — отозвался Биффи. — И я бы со всей душой, но только если папаша Менапаче увидит, на что я употребил колья, которыми он хочет подпереть свой виноградник, он рассердится.

— Экая важность! — воскликнул Кароль, окончательно теряя терпение. — Вы обязаны подчиняться синьоре Флориани.

— Не спорю, — пробормотал Биффи в нерешительности, снимая с плеча ношу, — деньги-то платит она, зато ругает меня ее папаша.

Кароль продолжал настаивать; он видел, или это ему только показалось, что какой-то человек идет вдоль озера и время от времени останавливается, как будто разыскивает дорогу к вилле Флориани. Нарочитая медлительность Биффи приводила Кароля в ярость. Он нетерпеливо схватил слугу за плечо и бросил на него уничтожающий взгляд; это так не вязалось с обычной деликатностью князя, что Биффи струсил и поспешил подчиниться.

— Ваша светлость, соблаговолите указать мне место и приказывайте, потому как вы знаете, что надобно делать, — сказал он с чуть насмешливой почтительностью, которую князь счел уж и вовсе оскорбительной. — А я, я ничего не знаю, клянусь вам, мне никто ничего не говорил!

И тут Кароль совершил то, чего он никогда в жизни не делал и на что, как ему представлялось, не был способен. Он снизошел до житейской прозы и прочертил своей тростью линию на песке, вдоль которой Биффи надлежало соорудить ограду; он даже указал слуге те места, где следовало забить колья, и делал он все это с тем большим старанием и пылом, что на сей раз глаза его не обманывали: незнакомец, которого он заметил еще издали, теперь явно приближался, шагал по песчаной косе, и ничтоже сумняшеся, направлялся прямо к ним.

— Поторапливайтесь, — сказал князь Биффи, — если вы и не успеете нынче вечером оплести ветвями изгородь, то по крайней мере вгоните в землю колья, и прохожим придется считаться даже с таким незаконченным забором.

— Я сделаю все, что вашему сиятельству угодно, — ответил Биффи с притворным смирением. — Но