Силою громов. Трилогия - Алексей Михайлович Голиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Размышления прервались, когда из чащи Гавриил вышел на лесную опушку, с которой увидел одинокую гору. И когда он узрел её, то услышал: «Поднимись и зайди в пещеру, что находится в горе».
Поднимаясь всё выше, пройдя больше половины высоты, лесоруб оказался на выступе. И там заметил проход вглубь утёса. Зайдя в пещеру, Гавриил почувствовал, как его покинули силы. Он больше не ощущал камень, воздух и небо и не имел власти над ними. Ему более не дано было извергать пламя, управлять водой и заставлять дрожать землю. По силе и умениям Благоев стал внутри горы обычным человеком. И когда он осознал это, то услышал: «Отныне быть тебе узником этой пещеры, пока не наступит твой час. Быть тебе в заточении, запертым дверью незримой. И, когда распахнётся она, обретёшь ты вновь силы и пойдёшь с ними, чтобы сокрушить последнего врага Моего. Не грехи здесь тебя держат, но, подобно вину, упасённому до нужного празднества, храниться будешь ты здесь».
Оглядевшись вокруг, Гавриил осмотрел мёртвый скалистый пейзаж. Ни птиц, вьющих гнёзда под сводом, ни летучих мышей, ни даже насекомых и прочих гадов, которые могли бы принадлежать этому месту. Пещера была настолько безжизненна, что даже лучи солнца тускнели в её владениях, создавая полумрак. Место заключения Гавриила больше напоминало прибежище какого-нибудь вурдалака: тёмное, холодное, скользкое, вызывающее отвращение помещение. Ему было мерзко там находиться. Но выбора нет, а значит, придётся мириться с этим.
Первые несколько часов прошли нормально, но потом Благоев начал осознавать весь кошмар происходящего. Его оставили с самим собой, один на один с собственными страхами, со своей болью утраты, невыносимой тоской и чувством вины, которое больше остального его гложет. Он стал замечать, как его будто что-то затягивает в яму собственных тревог. Всё глубже он оказывается в омуте боли и разочарований, в злой бездне собственного рассудка. Но это было не что иное, как угрызение совести. Именно оно подавляло его, затягивало во мрак восприятия и топило в пучине мыслей. И с каждым днём становилось только хуже.
Время в этом месте словно остановилось. Лишь арка выхода напоминала о его движении, меняясь с залитой светом на поглощённую тьмой и наоборот. И когда, казалось бы, время должно излечить, то здесь лесоруба оно калечило, не щадя.
Это не было похоже на испытание… Через пару лет заточения ему начало казаться, что его хитростью заманили в ад, предав нестерпимым мучениям. Воспоминания стали ему врагами. Дурные мысли, подобно заразе, вытесняли или поглощали другие, заполняя весь разум собой. Его участь становилась до крайнего невыносимой. Ему было бы проще прожить жизнь в свинарнике, на помойке или в вонючем сортире, чем продолжать свой путь. Чем жить, как сейчас… Он не мог с этим покончить, понимая, что смерть невозможна из-за щитов. Ему не дано даже шанса наложить на себя руки, как и не дано права выбора. А значит, ему придётся ждать, а после пойти и закончить свои испытания.
Каждый вечер он, стиснув зубы, ложился спать. Гавриил уже давно не видел снов, однако что-то его заставляло просыпаться в ужасе несколько раз за ночь. Но однажды его всё же посетило сновидение, от которого лесоруб ещё долго не мог заснуть.
Где-то в облаках в сером пошарпанном платье стоит Майя. Перед ней два ангела с огромным свитком. А над всеми троими светит слепящий свет, что сильнее солнца. Но лучи эти не пекут. И возникает чувство, будто из этого освещения на неё снисходит взор. Ангел разворачивает свёрток, и полоса бумаги, подобно реке, устремляется на километр вперёд. Это был какой-то список. Оба начинают тщательно изучать его. Майя же стоит и просто наблюдает. Двое без конца что-то вычёркивают. То один, то второй всё сокращают чью-то рукопись. Но вдруг они остановились на каком-то слове. Сначала оно казалось каким-то расплывчатым, что его было не разобрать. Но потом, став чётче, на пергаменте проявилось имя Мила. Их двоих словно что-то сковало, отчего они застыли на месте. Лишь головы их повернулись в её сторону, чтобы обратить свой взор. И эти двое увидели, как за спиной Майи стало расти чёрное пятно, из которого повалил дым с копотью. На голубом небесном своде это дымящееся пятно выглядело как раковая опухоль, что постоянно росла. И из черноты, покрытой дымом, вышел ехидно скалившийся чёрт. Из-под копыт его били искры, тело его покрыто тёмной шерстью, глаза кроваво-красные, а рога обуглены. Он вынес размером с серп железный крюк на цепи, конец которой уходил во мрак. Подойдя к Майе из-за спины, бес свободной рукой схватил её за горло, а другой всадил под рёбра острие загнутого стержня. Когда она завопила от боли, чёрт всколыхнул цепь, подав сигнал на том конце, отчего резким рывком девушку затянуло во мрак.
Через неделю после того как Гавриилу приснился сон, он сошел с ума. Его стали посещать галлюцинации. Он начинал видеть жуткие проекции своего воображения, которые так враждебно сказывались на нём. Например, как из пещеры выходит его Майя и зовёт за собой: «Пойдём, всё кончено. Ты справился со всем». Лесоруб рвётся за ней, но упирается во что-то. Он стучит по воздуху, и кулак ударяет невидимую дверь. Он, словно бык, упершийся рогами, толкает незримую преграду. Но даже его сил не хватает, чтобы её преодолеть. Ноги проскальзывают по каменному полу, срывая куски породы. Мышцы рук охватывает режущая боль. Его зов, который больше похож на душераздирающий крик боли, был слышен во всей округе. «Майя!!! Майя!!!» – взывает Благоев к собственному воображению. Однако он не может выйти за пределы пещеры… Дальше всё происходило ещё более зловеще, ведь эта иллюзия была не единственной. К нему в видениях являлся даже сам Баал:
– Чем понуждаем человек, чтобы так поступить? Каким пороком нужно быть охваченным, чтобы погубить все, чем дорожишь?
– Спесью! Ибо я не чувствовал в тот день себя защитником или отцом. Я был хищником, на территорию которого посягнули.
После Гавриил стал видеть самого себя, сидящего рядом. Иногда проекций его самого было несколько. Мираж тот казался ему ещё страшнее, чем любой другой. Им овладел ужас, когда он узрел такую, с первого взгляда, реалистичную картину. Но потом он привык к ним и даже начал вести с ними полноценные беседы: жаловался, советовался со своими вымышленными копиями. Это было уже следствие одиночества, ведь минул пятый год его заточения.
Но при всём при