Химеры старого мира. Из истории психологической войны - Ефим Черняк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Политические силы, ведущие психологическую войну, в ряде случаев являлись внутренне неоднородными из‑за разделявших их классовых, национальных и других противоречий и вследствие этого преследовавшие своей пропагандой различные цели. Однако далеко не всегда содержание самой пропаганды отражало эти противоречия, которые она, кроме всего прочего, имела задачей утаить от населения, являющегося объектом психологической войны (например, антантовская пропаганда против Германии в 1914–1918 годах.).
Не менее часто встречалась ситуация, когда силы, боровшиеся, по существу, за одинаковые цели, пытались скрыть это, изобретая или выпячивая разногласия. Так, контрреволюционная эмиграция порой считала выгодным словесно отмежевываться от открыто захватнических притязаний своих союзников и хозяев — иностранных интервентов, на удовлетворение которых она заранее дала согласие. Белогвардейцы, твердившие в годы гражданской войны о «единой и неделимой России», стали орудием Антанты, которая планировала расчленение нашей Родины. Иногда из тактических соображений внешняя реакция делает главным содержанием психологической войны ту пропагандистскую программу, которая выдвигает ее агентура — внутренняя контрреволюция.
Очень редко содержанием психологической войны является прямой призыв к реставрации дореволюционных порядков — это происходит, лишь, когда такие призывы бывали обращены к поколению, уже забывшему эти порядки, либо когда трудности становления нового строя (например, длительная гражданская война) делали отсталые, колеблющиеся слои народных масс податливыми к лозунгам восстановления «доброго, старого времени».
Чаще реакционная пропаганда призывала к сохранению части прежних институтов, которые были относительно менее дискредитированы в глазах народа (например, церкви и т. д.).
Как правило, в случаях, когда психологическая война преследует контрреволюционные цели, ее содержание в какой‑то (обычно значительно) искаженной форме отражает основной антагонизм эпохи. Однако соотношение этого содержания пропаганды с основами идеологии главного реакционного класса оказывается более сложным. Дело в том, что чем более приближается такой класс к концу своего исторического пути, чем более он дискредитирован в глазах широких масс, тем более увеличивается у него склонность маскировать свою подлинную идеологию, облекая ее в фальшивые наряды. Типичным становится использование в фальсифицированном виде отдельных, вырванных из контекста элементов передового мировоззрения для попыток его «опровержения» и придания благовидной внешности реакционной идеологии.
Одна из наиболее характерных черт психологической войны, вытекающая из самой ее сущности, — попытка подменить суть происходящего социального и политического конфликта, сместить ядро идеологического спора, выявление которого противоречит интересам реакции (например, попытка представить борьбу между капиталистической и социалистической системой как столкновение абстрактных «свободы» и «диктатуры» и т. п.).
В психологической войне редко обходится без широкого использования религии и реакционного национализма. Исключения не столь уж часты. В XVI веке католическая контрреформация, спекулируя на национальных противоречиях, вместе с тем утверждала главенство интересов религии над национальными интересами. В эпоху подъема национальных движений в Европе в XIX веке реакционная пропаганда избегала оперировать национальными лозунгами, пытаясь, напротив, их дискредитировать. Однако в другие эпохи организаторы психологической войны пытались спекулировать и на национальных стремлениях народов и (чаще) разжигать реакционный шовинизм даже в тех случаях, когда ставили целью расчленение страны, являвшейся жертвой массированного пропагандистского воздействия.
Традиционным приемом организаторов психологической войны является также попытка столкнуть патриотические чувства народов с интересами общественного прогресса (представить, например, строительство социализма в содружестве с другими братскими странами, противоречащим национальным интересам, государственному суверенитету и т. п.).
Вся система буржуазного идеологического принуждения направлена на раскол пролетариата и сохранение этого раскола.
Психологическая война ставит целью заставить значительную часть различных отрядов рабочего движения в решающие, переломные моменты выступить против его коренных интернациональных интересов и подлинных национальных интересов рабочего класса отдельных стран. Аналогичные цели преследует психологическая война и против национально — освободительного движения, направленная особенно на то, чтобы воспрепятствовать союзу порабощенных империализмом народов с решающими силами современности — содружеством социалистических стран и международным рабочим движением.
Очень распространенным приемом психологической войны против социалистических стран в современную эпоху является совмещение прежних лобовых атак против социализма и внешнего отказа от таких нападений, доказавших свою тщетность, с имитацией критики «изнутри», под видом заботы об улучшении нового строя. Этот фарс с переодеваниями включает, в частности, и лицемерные сожаления по поводу мнимого отказа от «социалистических идеалов», их «нарушения» или, напротив, уверения, что эти идеалы были пригодны лишь для прошлого и теперь устарели.
Хорошо известно, что буржуазия, преследуя великих революционеров при жизни, после смерти стремилась превратить их образы в безвредные иконы. В наши дни это сопровождается попытками столкнуть идеи революционных деятелей прошлого с мыслями и действиями их преемников. В психологическую войну против социализма ныне входят попытки представить в виде такого «отречения» творческое развитие КПСС и другими партиями теории марксизма — ленинизма и, наоборот, изображать в виде такого развития различные антиленинские теории, возводить «левый» ревизионизм в ранг «революционного коммунизма» и т. д.
Во всех крупных общественных и политических конфликтах прошлого, как отмечал В. И. Ленин, часть эксплуатируемых вопреки своим классовым интересам шла на поводу у эксплуататоров, оказывалась орудием в руках реакции[352].
Это часто зависело от многих объективных причин — степени обострения социальных антагонизмов, политики класса — гегемона в революции по отношению к его союзникам, от меры зрелости различных общественных сил, составлявших революционный лагерь, от того, насколько им удалось освободиться от пут идеологического принуждения со стороны старого господствующего класса и т. д. Однако важным фактором неоднократно становилась психологическая война, не раз она превращалась в одну из главных причин, почему революционная ситуация не перерастала в революцию и почему, несмотря на созревшие объективные условия для социального переворота, класс, призванной произвести этот переворот, оказывался неподготовленным к осуществлению своей исторической миссии.
Причины большей или меньшей эффективности психологической войны делятся на две группы. Первая — все, что относится к ее организаторам: их умение и ловкость, размер используемых ими средств и т. п. Однако еще большее значение имеют особенности страны, населения, являющегося объектом психологической войны.
Ее успехи, как правило, зависели от умения использовать трудности в развитии нового социального и политического строя (а если речь шла о новом эксплуататорском строе, от способности сыграть на заложенных в нем антагонистических противоречиях), тяготы и жертвы, которые были неизбежными в борьбе против сил реакции, пережитки идеологии старого общества в сознании людей. Эффективность психологической войны против многих буржуазных революций определялась рядом присущих им закономерностей, в частности, тем, что буржуазия в страхе перед народом нередко отказывалась от решения аграрного вопроса в соответствии с требованиями крестьянства, которое становилось поэтому податливым к пропаганде реакционных элементов. Ранние буржуазные революции иногда заходили дальше, чем можно было прочно завоевать в условиях той эпохи, далее следовала неизбежная реакция[353], именно тогда и создавались возможности для успеха контрреволюционной пропаганды.
Заправилы психологической войны пытались обычно максимально использовать ренегатство определенных социальных слоев, политических партий, группировок и отдельных лиц. Часто прилагались особые усилия, чтобы подтолкнуть эти слои к измене, столь выгодной для реакции и ее пропагандистов.
Нужно различать психологическую войну, которую реакционный господствующий класс ведет в собственной стране, от той, которая проводится в других странах. В первом случае дело идет о дополнении системы идеологического принуждения, во втором — о расшатывании определенных элементов этой системы (если речь идет о феодальных или буржуазных странах), о подрыве морально — политического единства народа (когда психологическая война ведется против социалистических стран). В случае если психологическая война ведется против социально — однотипного противника (феодальное государство против феодального, буржуазное — против буржуазного), целью является именно ломка лишь отдельных элементов системы идеологического принуждения, а не всей ее целиком. Это, как правило, применимо и к целям психологической войны, ведущейся против разнотипного, но также эксплуататорского государства (феодальное государство против буржуазного). Напротив, в психологической войне против социалистических стран (и революционного рабочего движения) целью является возможно большая дискредитация всей системы идеологических воззрений народов этих государств. Разумеется, эта цель открыто признается, пока реакционные организаторы психологической войны обладают — или считают, что обладают, — большим перевесом сил (антисоветская пропаганда в первые годы после Октября), позднее она формально отрицается, оставаясь, по существу, неизменной.
