Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева c американцами - Строуб Тэлботт

Бейкер сказал, что с вложением частного американского капитала в советскую энергетику придется подождать до выяснения взаимоотношений между центром и республиками. А конгресс по-прежнему не желает ратифицировать новое торговое соглашение, пока советский парламент не внесет ясности по тем пунктам закона об эмиграции, которые можно толковать двояко.

Используя старый рефрен, Бейкер напомнил Примакову, что он ведь был министром финансов и его «по-настоящему беспокоит» план Павлова, потому что этот план «не будет работать, и вы не добьетесь хороших результатов». Вторя тому, что сказал Шеварднадзе за несколько дней до того насчет Союзного договора, Бейкер утверждал, что будь нечто вроде павловского плана принято два года тому назад, «за одним столом с вами сегодня сидело бы больше девяти республик». А теперь ход событий опередил подобные полумеры.

Примаков ответил общими словами: соглашение «девять плюс один» между Горбачевым и руководителями республик создало-де «благоприятные условия» для «радикальной реформы». Новый Союзный договор — Примаков предсказывал, что он будет подписан в ближайшие недели, — обеспечит права и в значительной мере суверенитет республик, и «центростремительные силы будут заменены центробежными».

Он считал, что как только республики признают выгоды сохранения «единого экономического пространства», они отойдут от своих первоначальных требований и останутся в советском сообществе, привязанные к Москве здоровым конвертируемым рублем.

Слушая это, американцы настраивались все более скептически. Они-то знали, что Советский Союз отнюдь не является единым экономическим пространством, а по сути дела представляет собой зону экономического бедствия, положение в которой с каждой неделей непрерывно ухудшается. В этом одна из главных причин, объясняющих, почему столь многие граждане Советского Союза предприняли попытки из него вырваться — индивидуально или коллективно, — и целые республики устремились к отделению. Как раз ничего не весящий рубль, равно как и страх перед КГБ, и неприятие господства Кремля побуждали людей отворачиваться от центра.

Хьюэтт увидел в логике Примакова не только изъян, но и ловушку: представление о едином экономическом пространстве включало не только девять республик, которые вели переговоры с Горбачевым о новом Союзном договоре, но и те шесть, которые стремились к полному отделению: Прибалтику, Грузию, Армению и Молдавию. И Хьюэтт спросил Примакова, будет ли этим шести «разрешено выйти» из Союза.

Примаков сказал: «Да, но этому должны предшествовать переговоры». И дал ясно понять, что переговоры будут длительные. А кроме того, грозно добавил он, у Кремля будут свои претензии к республикам, которые захотят отделиться.

Как и подозревали Хьюэтт и другие американцы, примаковская концепция единого экономического пространства, видимо, была частью более широкой политической стратегии, направленной на то, чтобы воспрепятствовать развалу Союза.

Бейкер заговорил о «политическом контексте» и «политической атмосфере», в которых администрация Буша станет рассматривать вопрос о помощи. Он имел в виду внутреннюю политику США: если Советский Союз не отпустит вожжи в Прибалтике, не прекратит своей поддержки Кастро и своих огромных расходов на оборону, сказал он, будет «нереалистично» ожидать, что американский народ и его представители в конгрессе проголосуют за какие-либо меры по поддержке советской экономики.

В пятницу, 31 мая, Буш принял в Овальном кабинете Примакова, Щербакова и Явлинского. Как и следовало ожидать, Примаков и Щербаков пытались исключить Явлинского из встречи, но Белый дом настоял на его присутствии.

Президент начал с того, что повторил свое желание видеть Запад «задействованным» в советской экономике и выразил надежду на то, что Соединенные Штаты найдут способ «поддержать подлинные реформы».

Предупрежденный заранее Хьюэттом президент счел необходимым обратиться к Явлинскому и попросил его изложить свои взгляды. Явлинский изложил свою теорию немедленной радикальной реформы цен и приватизации.

Примаков, насупясь, сказал, что рекомендации Явлинского «чересчур радикальны». Позже он сказал Бушу, что Явлинский — «толковый молодой человек» с «интересными идеями», но «не всегда практичными». Примаков подчеркнул, что только он один говорит за Горбачева.

Около полудня Буш снимался в Розовом саду со студентами Техасского университета, участвовавшими в состязании по плаванию. Репортеры спросили его о советской экономической делегации, и Буш постарался ответить расплывчато и вежливо. «Мне понравилось то, что я услышал», — сказал он. И добавил, что у него создалось впечатление: Советы «предпринимают то, что для них — да и в глазах мира тоже — является радикальными экономическими реформами».

Примаков был в восторге. Невзирая на нюансы, именно такой поддержки от президента он и ждал. Эллисон же и Явлинский были ошеломлены. По их мнению, публичная оценка Буша подорвала те усилия, которые они в течение недели предпринимали за закрытыми дверями, чтобы оттолкнуть Советы от плана Павлова и приблизить к «Согласию на шанс».

На самом-то деле эта неделя просто уменьшила и без того не слишком большой интерес администрации к «Согласию на шанс». Плохо скрытая напряженность в отношениях между Явлинским и другими советскими представителями усилила подозрения Зёллика, Росса, Хьюэтта и Боскина, что Явлинский не занимает сколько-нибудь авторитетного положения в Москве. У «Согласия на шанс» — сколь бы ни были значительны его концептуальные достоинства — не было необходимой политической поддержки на советской стороне, так что этот план не мог представлять интерес и для Вашингтона.

Так или иначе Буш не стремился брать от имени Соединенных Штатов обязательство оказывать широкомасштабную финансовую помощь Советскому Союзу, и миссия Примакова, считал Буш, давала ему новое прекрасное основание этого не делать.

В начале июня, направляясь на самолете № 2 в Будапешт, первый город в поездке по Восточной Европе, Дэн Куэйл дал интервью четырем сопровождавшим его журналистам.

Куэйл объявил «нестартующим» любой план прямой денежной помощи Советскому Союзу. Он сказал, что администрация Буша не станет субсидировать «неэффективную, обанкротившуюся экономическую систему»: «Пока Советский Союз не проведет необходимых систематических реформ, можно вкладывать туда сколько угодно денег — все равно не поможет». Особенно пренебрежительное отношение вызвал у него план Явлинского — Эллисона: «Гарвард насовал туда больше идей, чем существует проблем».

Это интервью Куэйла, опубликованное в «Вашингтон пост», отражало то, о чем говорили высшие должностные лица в частных беседах. Но это подрывало усилия Буша и Бейкера делать на публике вид, что правительство США в общем и целом поддерживает Горбачева, что оно открыто для обсуждения того, как Запад может поощрить проведение реформ, и готово рассмотреть оказание помощи Советскому Союзу — при условии, что американская позиция излагается в будущем времени и в условном наклонении.

В тот же день, когда высказывания Куэйла появились в «Пост», Горбачев в своей речи по поводу получения Нобелевской премии в Осло чуть ли не с отчаянием взывал к Западу о помощи. Считаю, сказал он, что движение, которое уже началось у нас в стране, имеет неплохие шансы и может рассчитывать на широкомасштабную помощь. «Сорвется перестройка — исчезнет и перспектива выхода к мирному периоду в истории, по крайней мере — в обозримом будущем».

А в Белом доме Буш сказал Бейкеру, Скоукрофту, Гейтсу и министру финансов Николасу Брейди, что миссия Примакова подтвердила сложившееся у него впечатление: предоставление широкомасштабной финансовой помощи Советскому Союзу — дело «проигрышное», пока Кремль твердо не обязуется взяться за проведение радикальных реформ.

Однако, сказал он, «я по-прежнему не хочу выглядеть так, будто захлопываю дверь перед Горбачевым», так как это лишь придаст смелости советским сторонникам жесткой линии, нанесет ущерб хрупкому согласию между Горбачевым и Ельциным и побудит европейских лидеров жаловаться на несговорчивость Вашингтона.

Президент сказал, что он легко представляет себе, как Горбачев появится на встрече «большой семерки» летом в Лондоне с «незрелым планом реформ вроде того, который привез сюда Примаков». Будучи убежден, что такое положение дел «только гарантирует отказ», Буш выступил против приглашения Горбачева в Лондон — для его же блага, утверждал он.

Тем временем сам Горбачев агитировал Коля и Миттерана, а они в свою очередь нажали на Буша и нового премьер-министра Великобритании Джона Мейджора, чтобы советского руководителя пригласили в Лондон в знак того, что Запад поддерживает его и его программу. Лидеры «большой семерки» выработали такой протокол встречи, который свел бы к минимуму впечатление, что Горбачев присутствует на встрече только в качестве гостя…