Иван Грозный: «мучитель» или мученик? - Наталья Пронина

Россия же после двадцатилетней титанической борьбы на западном фронте могла сосредоточить не более 35 000 войск. Соотношение было явно неравным. И все-таки, как свидетельствует польский (!) хронист, оказавшийся тогда при королевском дворе, знаменитый турецкий Магмет-паша мудро заметил Стефану Баторию: «Король берет на себя трудное дело; велика сила московитов, и, за исключением моего повелителя (т. е. турецкого султана. — Авт.), нет на земле более могущественного государя».[487] Очень вероятно, что, говоря так, министр Османской империи имел в виду не столько реальную численность русских войск, сколько… силу их духа. Силу их убежденности в своей правоте, их непреклонную волю и решимость сражаться до конца. Эту же «поразительную уверенность в себе»[488] Грозного царя в самый тяжелый момент Ливонской войны не без удивления отмечал более 300 лет спустя совсем другой человек — католический историк, иезуит Павел Пирлинг. Да, Иван твердо сознавал свое моральное превосходство в борьбе с врагом. Он верил, что правда на стороне России, — ибо не она совершает агрессию, не по ее вине льется «кровь христианская». А потому надеялся одержать победу. Даже королевского гонца Венцеслава Лопатинского, в 1579 г. привезшего от Батория «разметную грамоту»[489] — крайне грубо составленное официальное объявление войны, — Грозный отпустил, указав при этом, что «которые люди с такими грамотами ездят, и таких везде казнят: да мы, как есть государь христианский, твоей убогой крови не хотим».[490]

Первый удар польские войска нанесли в направлении Полоцка — древнего русского города, 16 лет назад отвоеванного Грозным у короля Сигизмунда-Августа. Мощная крепость была ключом ко всей Ливонии. И стратегический замысел Батория как раз состоял в том, чтобы, взяв Полоцк, отрезать Россию от Ливонии, а одновременно угрожать Смоленску, Пскову и Новгороду. Кроме того, отмечает историк, если бы король «двинулся в Ливонию, ему пришлось бы штурмовать многочисленные каменные замки. Полоцк же располагал деревянными укреплениями».[491]

Однако с самого начала полякам стало ясно, что борьба будет все-таки очень нелегкой. Хронист Рейнгольд Гейденштейн передает, как поразила их русская «засечная черта» — система крепостей, возведенных по приказу Грозного вдоль русско-литовской границы. Особенно сильно укреплена была полоса между Двиной и Днепром, где стояла могучая крепость Суша. Крепости были окружены непроходимыми лесными дебрями, которым русские специально давали разрастаться, чтобы затруднить движение неприятеля. Наконец, все укрепленные пункты (и в этом тоже чувствовалась воля мудрого государя) были снабжены обильными запасами провианта и боеприпасов. Например, когда в 1580 г. гетман Замойский взял крепость Велиж, то там, свидетельствует современник, было найдено так много «провианту, фуража, пороху, военных снарядов, что не только наделили все наше войско, но еще осталось всего столько, сколько нужно было для гарнизона».[492]

Словом, как справедливо подчеркивает исследователь, эта вновь разгоравшаяся борьба могла бы иметь совершенно иной характер и иной исход, если бы Грозный и Баторий встретились не в 1579, а десятью-двенадцатью годами раньше, когда русский царь был еще в полной силе. Когда, например, после Земского собора 1566 г. «и служилые и торговые люди объявили о своей готовности энергично продолжать боевые действия. Правда, Баторий (тоже был) воитель по призванию, весьма популярный среди солдат… Зато Иван IV своими качествами техника и военного администратора мог по-своему уравновесить блестящие данные Батория как стратега и тактика. Вся беда состояла в том, что войска Ивана крайне уменьшились, сократились донельзя денежные средства».[493] И враг цинично жаждал этим воспользоваться.

В августе 1579 г. свежая армия наемников окружила Полоцк Но предварительно польский король обратился к русским со специальным манифестом. Его текст, отпечатанный (а король печатный станок возил за собой на протяжении всей войны[494]) на нескольких европейских языках и, соответственно, распространенный по всей Европе, призван был еще раз оправдать, подчеркнуть действия Батория не как агрессора, но как благородного «защитника христианства». Более того — как освободителя от тирании Грозного царя. Ибо, обращаясь к русским с клятвенными обещаниями оберегать «личность и собственность», король Стефан одновременно заверял: все «то, что (Иван) по отношению к многим людям и вам, его подданным, совершил и совершает, обратить на него самого и освободить христианский народ от кровопролития и неволи».[495] Поляки ждали, что русские станут сдаваться без боя и с великой радостью…

Но, к изумлению европейцев, все случилось иначе. Уже под Полоцком их войскам пришлось остановиться на четыре недели. Гарнизон и жители города с такой яростью и мужеством защищали свою крепость, что героизм обороняющихся не мог не признать в одном из посланий сам Стефан Баторий.[496] Король впервые использовал под Полоцком свое новейшее изобретение — обстрел калеными ядрами, которые должны были вызывать пожар в стенах и внутри города. Однако, видимо, сама русская природа стремилась помочь осажденным.

День за днем над городом все шли и шли проливные дожди, гася вражеский огонь. Крепость держалась.

На подмогу к ней Грозный немедленно отправил из Пскова часть войск во главе с воеводами Шейным и Шереметевым. Но окружавшая Полоцк польская армия оказалась столь велика, что русские не смогли пробиться к своим и отступили в соседний Сокол. Наконец венгерским пехотинцам удалось поджечь деревянные городские стены смоляными факелами. Начался жестокий пожар и штурм. Город был взят. Последние защитники, не желая сдаваться, затворились вместе с епископом Киприаном в полоцком соборе Святой Софии, откуда их выбили с необычайным зверством. Засим пришло время грабежа, в ходе которого поляки и венгерцы, боясь захватить меньше добычи, бросались убивать уже не русских, а друг друга… И все же они были крайне разочарованы, так как самым ценным, что хранилось в городском кафедральном соборе, оказалась… громадная библиотека, сотни старинных летописей и древних рукописных книг, которые доблестные воины короля-рыцаря тут же СОЖГЛИ[497] за ненадобностью. Вслед за польской армией в разгромленный город вошли ее всегдашние спутники — отцы иезуиты…

Пораженный отважным сопротивлением, Стефан Баторий, по рассказу Гейденштейна, предоставил всем взятым тогда в плен «московитам» выбор: либо идти к нему на службу, либо возвращаться на родину. Очевидно, втайне король очень хотел иметь под своим началом таких бойцов и надеялся, что, страшась кары за потерю крепости, они изменят тирану, перейдут на сторону поляков… Но Баторий снова ошибся в своих прагматических расчетах на массовую измену в армии Грозного. Усиленно распространяемый по Европе миф о якобы господствующей в России всеобщей ненависти к «кровожадному деспоту» явно не подтверждался. Как свидетельствовал пораженный не меньше короля шляхтич-хронист, большинство пленных русских воинов, свято храня любовь к Отечеству и верность присяге, предпочли вернуться на службу к своему государю, «хотя каждый из них мог думать, что идет на верную смерть и страшные мучения».[498] И здесь хорошо изучившему русскую историю Рейнгольду Гейденштейну нельзя отказать в справедливости, глубине отдельных замечаний. Ибо, рассказывая в своих «Записках о Московской войне» о той жертвенной стойкости и преданности, которые проявили тогда русские люди, польский хронист объяснял это прежде всего высочайшим религиозным чувством — чувством долга и ответственности. «По установлениям своей религии, — писал автор, — они считают верность государю в такой степени обязательной, как и верность богу, они превозносят похвалами твердость тех, которые до последнего вздоха сохранили присягу своему князю, и говорят, что души их, расставшись с телом, тотчас переселяются на небо».[499]

Надо сказать, что и царь Иван по достоинству ценил ратный подвиг и преданность своих войск, стремился щадить их. Ни одного вернувшегося из полоцкого пленения воина он не казнил. А когда армия Стефана Батория вслед за Полоцком осадила крепость Сушу, оказавшуюся у нее в тылу, царь, понимая, что оборона Суши уже не может кардинально изменить обстановку и жертвы ее будут напрасны, отправил гарнизону грамоту с приказом крепость сдать без боя. Не сомневаюсь в вашей верности, писал Грозный, но не хочу подвергать вас лишним испытаниям, а желаю сохранить для более важных подвигов. В той же грамоте царь приказал отступающим испортить все пушки и другие орудия, которые невозможно быстро увезти с собой, привести в негодность имевшиеся запасы пороха.[500] Наконец, следовало закопать в землю иконы, церковную утварь и книги,[501] дабы не стали они объектом поругания. Наверное, после падения и расправы с Полоцком царь понял, с кем придется ему воевать…