Кто-то в моей могиле - Маргарет Миллар

— Целесообразнее? — переспросил Пината, которому это слово в данных обстоятельствах показалось достаточно неуместным.

— Джим очень щедрый человек.

— Очевидно, у него были основания для подобной щедрости?

— Да.

— Какие же?

— Я отказываюсь отвечать на ваш вопрос.

— Ладно, — согласился Пината, — вы отправились на встречу с Камиллой. Куда?

— В самый конец Гринвальд-стрит, к будке стрелочника. Было поздно и очень темно. Я ничего не различала и подумала, что неправильно поняла его указания. Я уже собиралась уходить, когда услышала, как он окликнул меня, и увидела тень, показавшуюся из зарослей. «Подойди сюда и посмотри на меня», — сказал он, затем зажег спичку, огонь осветил его лицо. Я помнила Карлоса молодым, веселым и красивым, сейчас передо мной стоял живой труп, просто мешок с костями. Я не могла вымолвить ни слова. Нам было нужно так много сказать друг другу, но я не могла, ничего не могла, протянула деньги, и он прошептал: «Храни тебя Господь, Ада, и храни Господь меня, Карлоса».

Пинате вдруг показалось, что в этих предсмертных словах прозвучало неожиданное эхо совсем другого обряда: «Я, Ада, беру в мужья тебя, Карлоса…»

— Мне показалось, что кто-то двигался в нашу сторону, — продолжала миссис Филдинг. — Я испугалась, подбежала к машине и уехала. Когда вернулась домой, зазвонил телефон. Звонила женщина.

— Миссис Розарио?

— Да, хотя она и не представилась. Она сказала, что нашла Карлоса мертвым, что это я его убила. Она не желала слушать ни моих возражений, ни моих оправданий, а только без остановки твердила про свою дочь Хуаниту, о которой кому-то надо позаботиться, поскольку она вот-вот родит ребенка, а у того нет отца. Казалось, ее занимала только одна мысль: где раздобыть денег для дочери и ее младенца. Я сказала, что перезвоню ей после того, как посоветуюсь с кем надо. Потом я пошла в комнату Джима и разбудила его.

Тут она сделала паузу и посмотрела на Дэйзи с печалью и упреком:

— Ты никогда не узнаешь, сколько раз Джим облегчал мое бремя. Я рассказала ему обо всем. Мы решили, что я просто не выдержу процедуру полицейского расследования, это невозможно. Слишком много подозрительных фактов сразу выплыло бы наружу: то, что я знакома с Камиллой, то, что я принесла ему две тысячи долларов. Я бы не выдержала этого. Я поняла, надо заставить миссис Розарио молчать. Проблема заключалась в одном: каким образом заплатить ей, чтобы никто не догадался об истинной причине платежей, даже если узнает о самом факте. Нужно было придумать фальшивый предлог и рассказать о нем кому-нибудь из тех, кто должен сыграть решающую роль, например Адаму Барнетту.

— А предлогом этим, — предположил Пината, — оказалась поддержка ребенка Хуаниты?

— Да. Сама миссис Розарио невольно подсказала нам выход, постоянно твердя о том, что деньги нужны не ей, а Хуаните. Мы решили именно так и поступить. Джим должен был заявить о своем отцовстве и обеспечить ребенка регулярным денежным пособием. Особой удачей нам показалось то, что наша ложь полностью совпадала с моими прежними беседами с Дэйзи. Все решилось на следующий день в кабинете Адама Барнетта. При этом присутствовали Адам, Джим и миссис Розарио. Адам так и не узнал правду. Он даже хотел опротестовать «претензии» Хуаниты через суд, но Джим сумел убедить его не раздувать дело. Это тоже оказалось несложно. У миссис Розарио Джим выяснил, что во второй половине дня Хуаниту ждут в клинике. Он нагнал ее по дороге, подвез и разговаривал с ней в машине на стоянке, пока Дэйзи не вышла из клиники и не увидела их вместе. Затем он во всем признался. Жестоко? Да, Дэйзи, по отношению к тебе мы поступили очень жестоко, но это все же лучше, чем то, что случилось бы, если бы вскрылось совсем другое. Следующие дни были ужасными. Хотя заключение следователя гласило, что смерть Камиллы произошла в результате самоубийства, полиция все еще выясняла, где он мог взять такие деньги, и пыталась установить его личность. Но время шло, а ничего не происходило. Его похоронили, так и не опознав.

— Вы когда-нибудь бывали на его могиле, миссис Филдинг? — спросил Пината.

— Я несколько раз проходила мимо нее, когда мы шли возлагать цветы к могиле родителей Джима.

— Вы оставляли цветы и на могиле Камиллы?

— Нет, что вы! Со мной всегда была Дэйзи.

— Зачем?

— Потому, ну, потому что я хотела видеть ее рядом.

— Вы проявляли какие-нибудь чувства в подобных ситуациях?

— Иногда плакала.

— Дэйзи вас не спрашивала о причине слез?

— Я сказала, что там похоронена моя любимая двоюродная сестра.

— Как звали вашу сестру?

— Я…

Неожиданный приступ кашля, охвативший Филдинга, походил на придушенный смех. После того как приступ прошел, он вытер рукавом глаза.

— У Ады чрезвычайно чувствительная натура. Она рыдает над умершей двоюродной сестрой. Проблема в одном — у ее родителей не было ни сестер, ни братьев. Откуда же взялась эта твоя двоюродная сестра? А, Ада?

Она взглянула на него, бормоча неслышные проклятья.

— Так у вас не было двоюродной сестры, миссис Филдинг? — спросил Пината.

— Я… Нет, не было.

— Вы оплакивали Камиллу?

— Да.

— Почему?

— Он умер и был похоронен без друзей и близких. Я чувствовала свою вину.

— Столь сильное чувство вины, — заметил Пината, — заставляет меня предполагать, что обвинения миссис Розарио в ваш адрес не лишены оснований.

— Я не имею никакого отношения к смерти Камиллы. Он убил себя своим собственным ножом. Таково заключение следователя.

— Сегодня днем я разговаривал с Роем Фондеро, занимавшимся его похоронами. Ему представляется, что руки Камиллы были слишком изуродованы артритом и он не мог воспользоваться этим ножом. У него просто не хватило бы сил.

— Когда я ушла, — твердо сказала миссис Филдинг, — он был еще жив.

— Но когда пришла миссис Розарио — предположим, это именно ее шаги вас спугнули, — когда она пришла, он был мертв. Допустим, гипотеза Фондеро о том, что Камилла не мог воспользоваться ножом, верна. Насколько нам известно, только два человека видели Камиллу в ту ночь: вы и миссис Розарио. Вы полагаете, это миссис Розарио убила родного брата?

— Скорее она, чем я.

— Но каковы ее мотивы?

— Возможно, продуманная схема, чтобы раздобыть денег для дочери. Я не знаю. Почему бы вам не задать этот вопрос ей, а не мне?

— Я не могу ей задать этот вопрос по одной причине, — сказал Пината. — Миссис Розарио умерла сегодня вечером от сердечного приступа.

— Боже! — Миссис Филдинг рухнула на стул, прижав к груди руки. — Смерть окружает меня. Смерть рядом, и нет ничего, что могло бы снять проклятье, нет ни одной новой жизни взамен ушедшей. Вот оно, мое наказание, ни одной новой жизни. — Невидящим взором она посмотрела на Филдинга. — Ты ведь хотел отмщения, Стэн? Вот оно. Ты можешь уйти. Возвращайся обратно в ту конуру, из которой ты выполз.

Улыбка Филдинга исчезла, растворилась в уголках губ, но внутри себя он продолжал ликовать.

— Ты и сама теперь не будешь жить так роскошно, Ада. Верно? Может, и для тебя теперь счастье будет заключаться в том, чтобы найти конуру получше. Твоя возможность жить в стране счастья истекает в ту минуту, когда Дэйзи уйдет от тебя.

— Дэйзи никуда не уйдет!

— Нет? А ты спроси ее.

Мать и дочь смотрели друг на друга в молчании. Наконец Дэйзи сказала, бросив быстрый взгляд на мужа:

— Думаю, Джим уже догадался, что я не останусь. Похоже, он знал об этом несколько последних дней. Как, Джим? Ты не собираешься просить меня остаться?

— Нет.

— А я собираюсь, — резко сказала миссис Филдинг. — Ты не можешь вот так просто взять и уйти сейчас. Я так старалась. Я делала все возможное, чтобы сохранить ваш брак…

Филдинг рассмеялся:

— Люди сами должны укреплять свою семью, моя дорогая Ада. Вспомни, к примеру, нашу. Этот парень, по фамилии Филдинг, за которого ты вышла замуж, был ведь не так уж плох. Он, конечно, не был каким-то там героем, не мог позволить себе заключить договор, навроде того, что есть у вас. Но он обожал тебя, думал, что ты самая чудесная, добродетельная, правдивая…

— Хватит. Я не хочу тебя слушать.

— Самая правдивая.

— Оставь ее в покое, Филдинг, — вмешался Джим. — Ты уже напился крови. Угомонись.

— Может, мне понравился ее вкус, и я хочу еще…

— От этого пострадает Дэйзи. Подумай!

— Подумать о крови Дэйзи? Ладно, я подумаю. — Тут лицо Филдинга приобрело преувеличенно серьезное выражение, как у актера, играющего врача в телесериале. — В ее крови присутствуют некоторые гены, они могут перейти к ее детям и превратить их в чудовищ. Таких же, как ее отец. Верно?

— Ты же знаешь, никто не говорит о чудовищах.

— А Ада говорит. По правде сказать, она становится не совсем нормальной, когда речь заходит именно об этом. Но, наверное, чувство вины всех нас неизбежно делает сумасшедшими, хоть немного.