Бом Булинат. Индийские дневники - Александр Кашкаров

Спустя пару часов, во время которых ЭмСи восхищался тем, что летит выше самих облаков, и что это в пять раз выше Ротанга, самолет приземлился в Даболиме. Мы откупорили бутылку виски, запрыгнули в такси. «Welcome to Goa, MC![151] – поздравил я его, на что он ответил: «Yes, baya, in Goa. But strange air here – like in bathroom with very hot water!»[152].

Подъезжая к мосту через залив возле Панаджи, я попросил Иша закрыть ЭмСи глаза, дабы он раньше времени не смог оценить тот объем воды, который ему предстоит увидеть завтра.

Проснувшись, отправились к океану через пальмовую рощу. ЭмСи разглядывал верхушки пальм, ему не нравился здешний климат, но он радовался песку, который щекотал его пятки. До океана оставалось всего пятьдесят метров, но его не было видно из-за песчаной дюны перед пляжем. Я закрыл ему глаза и велел следовать за нами. Когда мы вышли на песчаный холм, откуда были видны пляж и море, и где впервые с Арснием напились рома, я отпустил руку, и ЭмСи открыл глаза.

ЭмСи задыхался, хватал воздух ртом, пытался улыбнуться, что-то сказать, с широко открытыми глазами он не моргал, только изредка медленно опускал и поднимал веки и – смотрел.

Я не знаю, что он видел в этот момент, но ему можно было завидовать – он был встревожен, озадачен и счастлив. Не знаю, о чем он думал, но когда ЭмСи очнулся и сделал первый шаг, он только и сказал:

– Beautiful, baya! Ocean!!![153]

И все же в Гоа ЭмСи казался потерянным! Вокруг все было непривычно, и даже местные индусы спрашивали, из какой страны он приехал. ЭмСи отвечал, что он мексиканец, гордо вздергивая подбородок, выставляя напоказ аккуратную эспаньолку, над коей долго трудился после утреннего чиллама. Постоянное употребление манальского жаргона и словечек, рожденных в разговорах с итальянцами, японцами, французами и проч. впрямь обличало в нем гражданина незнакомого государства. А царские манеры и повелительное обращение было столь убедительным, что гоанцы все как один велись на его легенду.

ЭмСи не привык много передвигаться, и постоянные поездки на мотоциклах в Чапору, Анджуну, Калангут и т. д. его бесконечно утомляли, и вскоре мы стали ограничиваться Арамболем.

Просыпался ЭмСи рано, около шести, и отправлялся на пляж, где в это время кроме рыбаков не было ни души. Неспешно прогуливаясь вдоль линии прибоя, он пытался понять и разгадать смысл всего, что он видел. Глядя на рыбацкие лодки, дрейфующие неподалеку, ЭмСи застенчиво спрашивал, почему они не тонут. Завидев рыбака, барахтавшегося в волнах, отцепляя сеть от лодки, ЭмСи громогласно взрывался: «О-о-о-о Chotu Paaagal Swimming!». Когда я показывал ему на дельфинов, подплывавших довольно близко к берегу, ЭмСи пытался представить себе их размер, разводя руками совсем как наши рыболовы, а когда я сказал, что самый маленький из них, наверное, с него ростом, ЭмСи никак не хотел верить, поэтому рассказ про китов я решил отложить. Шарахнувшись от крабов, роющих норки у линии прибоя, ЭмСи вопросительно посмотрел на меня, я объяснил, что эти существа не рыба и не мясо, но что их можно есть, а подняв ракушку рассказал, что такие штучки находят и на вершинах его родных гор, так как раньше они были дном океана. Но когда ЭмСи раз двадцать повторил «О-о, bencho!» и в ужасе затряс головой, а затем начал истерично смеяться, хлопать меня по плечу, а себя по коленке, восклицая, как здорово я пошутил, я понял, что, наверное, не стоило затрагивать святое.

Некоторые вещи были за гранью его понимания, и мы отправились купаться. ЭмСи робко зашел в воду по колено, и наотрез отказался идти дальше. Ему потребовались все душевные силы, чтобы зайти еще чуть дальше, после чего первая набежавшая волна выбросила его на сушу. Мы скопом пытались затащить его обратно, но все наши усилия оказались тщетными, как только вода достигала его пупка, он бросался назад.

Единственным его увлечением было сидеть в прибрежной кафешке, пить пиво и бросать неоднозначные взгляды на проходивших мимо женщин.

Возможно, нам не стоило показывать ЭмСи то, чего бы он никогда не увидел. И пусть будет луна с пятнами, океан с дельфинами, снежная зима в костромской области – он будет счастлив только у себя дома.

Пришло время прощания, и ЭмСи стал зазывать нас обратно к себе:

– Come, come to Manali! – говорил он и улыбался, как продавец леденцов.

– Not now, MC. Maybe, next year.

– Chotu pagal! And what are you planning now?

– At first we are going to Calcutta.

– O, bencho! Lamakaaaaaka, baya? Co-о-о-оme, co-о-оme to Mana-a-ali![154]

«Да, ЭмСи, ты хороший человек – ты родился в Гималаях, а горы – хорошие учителя. Сидя на утесе скалы, невозможно думать о чем-нибудь материальном, о конкретных вещах, а тем более делать их самоцелью – это абсурдно и нелепо. Глядя на горы, сложно удивляться тому, что не все в этом мире постигаемо и справедливо».

Когда мы странствуем по таким местам, они могут научить нас с достоинством принимать те события, которые обычно отравляют нашу жизнь. И это позволяет избавиться не только от страха перед смертью, но и от страха перед жизнью. Это не означает, что в горы надо убегать от чего-то – горы не лекарство и не панацея, им глубоко наплевать на наше существование, а тем более на наши переживания.

Возможно, если бы Диоген родился в Гималаях, он бы не стал киником и не называл себя собакой, а превратился в милого джина, похожего на Махер Чанда.

Перечислить то, что нам дали Гималаи, ЭмСи, старина “Enfield” или вся Индия целиком, невозможно и не столь существенно. Я по-прежнему не смогу с точностью ответить, зачем и для чего мы тут. Единственное, что можно сказать с определенностью – путешествие изменило нас, и мы уже не будем такими, как до него.

Ведь путешествие – это дорога без мнимых радостей, удовольствий и огорчений. В отличие от оседлого, привычного существования, она дает прожить несколько жизней, и у настоящего путешествия, по сути, не может быть конечной цели, поскольку само оно заключает в себе эту цель. Смысл путешествия состоит скорее в том, чтобы двигаться, а не в том, чтобы придти.

Странствие, когда время не имеет такого значения, как там, где у каждого часы на руке и надо обязательно помнить о дне недели, дает возможность жить и чувствовать себя в настоящем. И в любой момент, на каждой остановке, путник сможет с уверенностью и радостью на вопрос: «Куда я иду?» ответить: «Как и всегда – домой!».

Все это время мы живем в пути, вне привычного, сами собой, без всего того, что отвлекает человека от самой жизни и ее сущности. Зная об этом, ощутив, чем может быть для тебя жизнь, невозможно остаться прежним, потому что чувствуешь себя настоящим.