Гретель и ее бесы - Герман Рыльский

– Угу, – только и сказал он, оглядев Гензеля и Гретель.

Как и другие братья Хофманн, бо́льшую часть времени он проводил в лаборатории, появляясь за прилавком, лишь когда Бонифаций хворал. Что бы ни говорили сплетники, а даже старый алхимик и колдун из «Хофманна и сыновей» не был застрахован от радикулита. Но, даже замещая отца, Филипп всегда был немногословен – за всю жизнь Гретель перекинулась с ним от силы десятью предложениями.

Филипп направился к выходу, на ходу натягивая макинтош. Не прошло и десяти минут, как Гензель и Гретель уже ехали в соседний город на заднем сиденье просторного черного автомобиля.

* * *

Окна психиатрической больницы забраны решетками, и за ними бушует гроза. Молнии чертят по небу с треском и вспышками, словно ангелы, вооружившись плетьми, сражаются там с адскими легионами.

– Вам нельзя увидеться с мамой, – произносит рогатый Юрген. – Нет, никак нет!

До этого момента Гретель и не подозревала, что горгульи собора Святого Генриха, бывшие, по сути, каменными украшениями, в свободное время работали санитарами и врачами в Альпенбахской психиатрической лечебнице. Однако же рогатый Юрген в белом халате сидит за письменным столом в кабинете, стены которого украшают жутковатые плакаты. На некоторых – человеческий мозг в разрезе, на других – карты нервных окончаний. На столе стоит металлическая табличка с гравировкой: «Заведующий отделением профессор Юрген Рогатый».

Странное дело. Гретель самолично дала имена горгульям собора Святого Генриха, еще будучи маленькой девочкой. А теперь выдуманное имя красовалось на табличке, да еще с припиской «профессор»!

– Но мне очень-очень надо увидеться с мамой! – просит Гретель. В ее голосе звучат жалобные, хнычущие нотки, однако профессор непреклонен.

– Я же сказал – нет! – восклицает он, тряся каменной бородой и пуча каменные глазищи. – Пациентка Марта Блок сейчас на процедурах. Ей сверлят череп, чтобы засевшие в голове бесы смогли выбраться наружу. Доктор Отто и доктор Фридрих выбрали большое сверло, но его может оказаться недостаточно! Да-да – недостаточно!

– Что вы такое говорите?! – ужасается Гретель.

– Я говорю правильные медицинские вещи! Если бесы не смогут выбраться через дырку, нам придется взять самое большое сверло! Во-от такое. – Профессор разводит когтистые лапы в стороны, демонстрируя размер сверла.

– Вы не можете! – кричит Гретель и пятится к двери.

– Еще как можем! Санитары, наденьте-ка на нее смирительную рубашку. Мы и ей просверлим череп на всякий случай!

Откуда-то возникают Карл и Себастьян – еще две горгульи, раньше спокойно взиравшие на Марбах-плац с колокольни собора. На обоих белые халаты. Они хватают Гретель за руки и волокут в темноту. А оттуда, из липкого и холодного, как болотная жижа, мрака, уже слышится визг и скрежет сверла.

– Отпустите! – Гретель орет и отбивается. – Вы не имеете права, я ваша крестная мать!

– Чего-чего? – Голос принадлежит Гензелю. – Какая мать?

Радуясь, что брат оказался рядом, Гретель подскакивает… и ударяется обо что-то макушкой.

– Ой…

– Тебя что, мало последнее время по голове били? – спросил Гензель. – Решила добавить?

Гретель огляделась и поняла, что едет на заднем сиденье автомобиля, крышу которого и попыталась пробить собственной многострадальной головой. Звуки, которые она приняла за свист дрели, издавал мотор.

– Дурацкий сон приснился, – буркнула Гретель, сползая по кожаной спинке кресла. – Сколько мы уже едем?

– Часа полтора примерно.

– Почти на месте, – сказал Филипп.

Гретель выглянула в окно. Мимо проносились дома с побеленными фасадами и черепичными крышами, ухоженные лужайки и аккуратные лавочки с деревянными вывесками. По многолюдным улицам то и дело проезжали автомобили и крытые повозки. В сравнении с родным городом Гензеля и Гретель Альпенбах выглядел непривычно светлым. В таком месте едва ли мог окопаться тайный ведьминский кружок или засесть демон-оборотень.

«Чем дальше от Либкухенвальда, – подумала девочка, – тем приятнее места… Ненавижу этот лес!»

Гретель представляла психиатрическую лечебницу Альпенбаха чем-то средним между тюрьмой для особо опасных преступников и готическим собором с башнями и горгульями. А еще с кованой оградой и скрипучими воротами. Когда Филипп Хофманн остановил автомобиль возле двухэтажного кирпичного здания, девочка не сразу сообразила, что пора выходить.

– Как тут… симпатично, – пробормотал Гензель, перевешиваясь через сестру и выглядывая в окно. Похоже, и он ожидал чего-то более зловещего.

В такой постройке вполне могла располагаться элитная частная школа или пансион. Пожалуй, единственное, что совпало с образом, который нарисовало воображение Гретель, – наличие кованого забора. Впрочем, прутья не были заострены поверху, подобно пикам, а оканчивались шариками.

Прямо за оградой, справа, располагалась деревянная будка. Окошко распахнулось, и оттуда высунулась неприветливая физиономия привратника:

– По какому вопросу?

– Филипп Хофманн, – представился провожатый Гензеля и Гретель. – А это мои племянники. Собираемся навестить одну из ваших постоялиц.

Привратник смерил троицу подозрительным взглядом, почему-то задержавшись на Гензеле, и с явной неохотой покинул будку. Гретель решила, что здесь не так часто бывают посетители, и главная задача охранника у входа – не встречать гостей, а следить, чтобы пациенты не разбежались. Привратник погремел связкой ключей и распахнул калитку, установленную в правой створке ворот. Когда Филипп, временно ставший дядюшкой, и его «племянники» ступили на территорию лечебницы, за их спинами лязгнул тяжелый замок.

Во внутреннем дворе было зелено и просторно – вдоль посыпанных мелким гравием дорожек росли кусты можжевельника и самшита, из алебастровых вазонов свешивались первые бутоны камелии, зацветавшей как раз в ноябре. Там и тут стояли лавочки и небольшие деревянные беседки. Почти все они пустовали, и лишь в одной Гретель заметила двух старушек – они коротали время за игрой в карты. Людей во дворе было немного. Пока Филипп, Гензель и Гретель шли по центральной аллее, протянувшейся между воротами и главным входом в лечебницу, они увидели всего несколько женщин в одинаковых платьях, похожих на серые балахоны.

Вглядываясь в лица пациенток, Гретель убедилась, что Хофманн-младший не ошибся: это действительно психиатрическая больница, а не пансион или дом ветеранов. Женщины в сером напоминали неприкаянных призраков – они медленно перемещались по дорожкам, скользя безумным, отрешенным взглядом по вазонам, лавочкам и беседкам. Марта Блок могла подолгу смотреть в окно или на пылающий очаг, но при этом казалось, что ее взгляд обращен внутрь. Значило ли это, что одной ногой она уже шагнула в пучину безумия? Что здесь ей – самое место?

Гретель на всякий случай взяла брата за руку, хотя никто из женщин не проявлял агрессии – большинство смотрели сквозь гостей, так, словно их не существовало.

– Если что, я – двоюродный брат Марты, – сказал Филипп. – С пациентами можно встречаться только родственникам.

Гретель кивнула – ей было все равно, какую легенду придумает Хофманн-младший,