Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945 - Карл Деметр

Глава 31

Рейхсвер: национал-социализм

Тенденция к почтительному отношению к офицерскому корпусу со стороны офицеров-резервистов и большой части гражданского населения, впрочем, не была единственным, что вытекало из престижа офицерского корпуса. Он также, несомненно, оказывал влияние на социальное поведение и обычаи образованных людей, и, это влияние усилилось после Первой мировой войны, когда явно ухудшились манеры почти всех сословий. Во время войны, говорил Зеект, каждый человек должен был класть еду из полевой кухни в свою миску; однако он не мог понять, почему люди в армии, которые во всем так сильно полагались на свое руководство, не должны также научиться есть с приемлемой степенью приличных манер. Человек, который может есть горох с ножа, не станет героем, и отсюда не следовало, что человек, вытирающий рот салфеткой, – дурак.

Генерал фон Холтиц также описывал «поразительное социальное влияние», оказываемое офицерами рейхсвера, хотя их численность составляла всего около четырех тысяч человек[38]. Соединения в основном стояли в маленьких городках, они занимали все более или менее значительные строения под «казино», а офицеры зачастую представляли собой единственную группу со средствами и устраивали вечеринки или приемы на любом уровне. «Казино» было местом, где юноши и девушки могли знакомиться в благопристойной обстановке. Во многом таким же образом выстраивались отношения с местными известными коммерсантами и с университетами. Кроме того, этому способствовало проведение спортивных состязаний. Пехота добилась высоких результатов в атлетике, кавалерия, равно как и артиллерия, – в верховой езде; устраиваемые публично спортивные состязания обеспечивали военным тесный контакт с гражданским населением.

Однако удовольствие, которое получали офицеры от гражданской жизни в «казино», сошло на нет, когда власть захватили национал-социалисты. Разумеется, ожидалось, что офицерский корпус вермахта сохранит за собой «ведущее место» в социальной жизни, где бы он ни размещался; однако вскоре поступило распоряжение, чтобы социальной жизнью офицеров вне службы управляли «узы крови и судьбы, которые связывают вместе всех немцев». Традиции и прогресс должны были соединиться. «Старая практика поиска сообщества внутри особого социального сословия», как было отчетливо заявлено в тайном циркуляре от 25 мая 1934 года, адресованном всем офицерам, «больше не является долгом офицерского корпуса». Угрожающая нота также звучала в предостережении, что «любой, кто еще не полностью приспособился к концепции людей, как всеобщего объединения, сам исключает себя. У вермахта нет причин в дальнейшем замечать их». Вместе с тем циркуляр не мог не признать, что было бы преждевременно пытаться «точно определить, какого рода личности было желательно положить в основу как образец для социального единения»; от командующих офицеров просто ожидали, что они «найдут правильный способ» для себя (приложение 35).

Этот указ был издан за несколько недель до дела Рема, и его содержание не оставляет места для каких-либо сомнений относительно природы социальной революции, на которую оказывали влияние взгляды и намерения стоявших во главе вермахта национал-социалистов. Нет никакой возможности узнать с какой-либо степенью достоверности, насколько преуспели командующие офицеры в том, чтобы понять (если они на самом деле пытались сделать это), что имелось в виду под «правильным способом». Но верно то, что социологический процесс «адаптирования» даже армейского офицерского корпуса к «массовому обществу» распространялся сверху вниз и снизу вверх. Вековые традиции в области манер и воспитания в целом были постепенно упразднены. Как таковые, они могли показаться малозначительными, однако они были существенным элементом во всей схеме поведения офицеров и всего характера офицерского корпуса в целом как элиты.

Глава 32

Немецкие идеалы поведения

Таким образом, интегрированная модель образования и воспитания была обречена на постепенное искажение, если не на окончательное разрушение. Раньше можно было обнаружить одну принципиальную черту в социальном поведении всего германского офицерского корпуса, которая формировала общий знаменатель. Эта черта – социальный идеал джентльмена. Первоначально это был идеал или образец поведения, сама сущность формальной европейской цивилизации, основная часть социального поведения, манер. В XVII и XVIII веках эта модель главным образом представлялась французами. Затем, с некоторыми вариантами, она была развита британцами. В умах последних она утратила свой классовый характер и была преобразована в образец для всех, от аристократии до фабричного рабочего.

Этот идеал не поддается точному анализу, потому что он соединяет в себе рыцарство Средних веков с гуманистическими элементами Античности, однако во главе всегда стоял принцип «Все, что правильно, – позволено» – так говорил Гете устами принцессы в поэме «Тассо».

Это лаконичное изречение в высшей степени многозначительное. Другими словами, поведением людей в высшем свете управляют нормы общения, основанные на мировоззрении и духовности. Разбирать подробно, какие нормы могли быть предписаны и какие правила они могли укрепить, – эти вопросы лежат за пределами царства логики. Их нужно лишь принимать на веру и воспринимать как плоды органического роста.

Более благодаря интуиции, чем мыслительному процессу, германский офицерский корпус всегда чувствовал свое тяготение к этому идеалу рыцаря или джентльмена и даже в государстве, где контакты с дворянством игнорировались, контакты офицеров с двором, по крайней мере косвенно, приобщали их к миру элегантности и этикета, ибо все это там имело место. Такие навыки они могли приобрести и постичь при дворе принцев и прелатов. Различные способы, посредством которых старый офицерский корпус постигал и усваивал такие понятия, как мораль, раса, роскошь и престиж, вырабатывали культ «хороших манер», культ норм общения. Более того, это профессиональное сообщество, призванное дорожить образованием, честью и государством, было обязано самим своим существованием универсальным ценностям социальной жизни.

Впрочем, этот социальный идеал имел и другую разновидность в Германии, и она глубже всего проникла в мировоззрение немцев. Этот местный вариант был представлением о господине, хозяине, лорде. Эта концепция добавляла порыв динамизма, и причина того, почему это было настолько типичным для офицерского корпуса, заключалась в том, что в Пруссии офицеры образовывали элиту не только из лидеров, но также и из правителей. И все же эта тенденция таила в себе опасность, заключавшуюся в том, что элемент «хозяина» мог расти. Так, национал-социалисты, оказавшись у власти, зациклились на невежественном искажении концепции Ницше об интеллектуальном «сверхчеловеке» и принялись соединять ее с собственной теорией нордической арийской, или «господствующей» расы. Отсюда автоматически следовало, что «хозяин» теперь должен быть насильно превращен в нечто, чем он не собирался быть, – в нечто, совершенно чуждое ему по природе. Теперь он превращался в карикатуру на «джентльмена», который когда-то образовывал часть идеала «хозяина» и, более того, формировал общую для всей Европы нить, которая связывала воедино ее народы и разные цивилизации.

Разумеется, офицерская элита по-прежнему сохранялась, но ее главная составляющая теперь была устранена, а сама она была подчинена целям фюрера. Этой составляющей было то, что старый офицерский корпус ценил и оберегал больше всего, то, что более, чем что-либо другое, отличает человеческую расу от зверей, то, что на самом деле делает ее человечной. Имя ей – ответственность.

Глава 33

Заключение

Итак, мы тщательно рассмотрели пять разных аспектов германского офицерского корпуса с точки зрения истории и социологии. Эти аспекты не что иное, как разные стороны, или функции, единого целого, одной органической реальности, одного живого сообщества, чем на самом деле являлся офицерский корпус.

И все же если кто-нибудь в прежние времена воспринимал германский офицерский корпус (или даже прусский) как бронзовую скалу, которой не смогут повредить ни время, ни буря, то он ошибался.

Этот образ принадлежал Фридриху-Вильгельму I, который в 1716 году изрек: «Я уничтожу власть юнкеров и установлю мой суверенитет как бронзовую скалу».

Вначале это действительно была скала, и она возвышалась со многими остроконечными вершинами над ровной поверхностью современного общества. Но когда скала подверглась испытанию, то она оказалась не такой устойчивой, как выглядела на первый взгляд. Некоторое время она держалась перед разъедающей силой времени, однако это не могло длиться вечно, ибо единственное вечное в истории – это перемены.