Реквием опадающих листьев - Ирина Молчанова

— И что же, — помахала девица приглашением, — там будут только вампиры? Закрытая вечеринка?

— Ты заболела? — проигнорировал ее вопрос Лайонел и кивнул на одеяло. Никак у него не вязался ее образ с тем, что он сейчас видел. Девчонка дрожала, щеки ее горели ярким румянцем, дыхание прерывалось.

— Да, но: «Если болезнь не определена, невозможно и лечить ее». — Она гневно вскинула на него темно-синие глаза, прошипев: — Это все ты! Из-за тебя со мной что-то творится!

Молодой человек, настороженно глядя на нее, отступил на шаг и предупредил:

— Не надо меня приплетать! — И насмешливо процитировал: — «Роды — болезненный процесс, в особенности если человек рождает сам себя, да еще в зрелые годы».

Бесс укуталась в одеяло и долго смотрела на икону, прежде чем сказать:

— Я сегодня вместо института поехала к Казанскому собору… Я не знаю, почему так поступила. Одна старуха у входа дала мне иконку и буквально сразу умерла у меня на руках. Я вернулась домой, и мне… мне… — Так и не найдя слов, она умолкла.

— Тебе плохо? — предположил Лайонел.

— Да, и еще… так странно, странно, как еще никогда прежде! «Ветру перемен нужны люди-флюгеры». Но я не из них!

— Уверен — ты многого еще о себе не знаешь! — Молодой человек через плечо посмотрел на окровавленный ковер. — Где волк?

— Это ты с ним сделал?

— Что сделал?

— Шкуру снял!

Лайонел расхохотался.

— Шутишь? Ты в самом деле думаешь, мне заняться больше нечем, как только с чучела снимать шкуру?

— Но кто-то же это сделал! Утром вместо чучела я нашла только окровавленную шкуру! А когда вернулась, ее уже не было!

Лайонел вздохнул, в кармане завибрировал телефон, ему давно следовало заняться более важными делами, чем разбираться с исчезнувшей шкурой чучела в квартире новой подружки брата. Однако что-то заставляло его медлить.

— «Я ее не хочу», — заверил себя молодой человек, а заметив, как расширились глаза Бесс и плотнее сомкнулись губы, пояснил:

— Это я так, о своем.

— Угу, — скривилась девчонка, — Вильям меня просветил на твой счет.

— Счастлив знать, — промурлыкал Лайонел и, указав на приглашение, многозначительно добавил: — Тогда ты уже в курсе, что я не приемлю отказов.

Он направился к балконной двери, на ходу вынимая телефон.

Бесс досадливо бросила вслед:

— «Парламент может заставить народ подчиниться, но не согласиться».

Молодой человек обернулся.

— И парламенту этого вполне достаточно. Если парламент станет копаться у каждого в душе, то его быстро переименуют в прачечную, а того хуже — и в церковь! — Лайонел подмигнул. — Купи маскарадный костюм и, бог с тобой, выкинь икону. У каждого свои святые, девочка. Как бы твой личный святой не спустил с тебя шкуру за измену.

Уже спустя несколько секунд молодой человек сидел за рулем своего золотистого автомобиля, мчавшегося по улице, освещенной лучами солнца, пробивающимися сквозь затянутое серое небо.

Дороги, поребрики, мосты, ограды, каналы — все казалось однотонно-серым. Но стоило только золотистым лучам, играя с ветром, расшевелить разноцветные, пока еще пышные, кроны деревьев, осветить холодный гранит парапетов, блеснуть на пыльных куполах и в глади каналов, как город преображался. Желтые листья летели в лобовое стекло из-под колес, двигающихся в потоке машин. Из колонок лились звуки скрипок. На табло мигала строка: Вивальди «Времена года. Осень».

Лайонел проехал по Синему мосту, оставил машину возле гостинцы и двинулся через Исаакиевскую площадь. Вошел в подъезд четырехэтажного дома, поднялся на последний этаж. Дверь открыл Георгий, с ходу сообщивший:

— Он ждет тебя.

За двойными стеклянными дверьми в гостиной, выполненной в бледно-персиковых тонах, на кожаном диване сидел юноша восемнадцати лет. Его миловидное лицо обрамляли светлые вьющиеся волосы. Одет тот был в светло-бежевый элегантный костюм.

— Познакомься… — начал Георгий.

Но Лайонел оборвал:

— Мы знакомы. Стигандр, кажется?

— Стиан. — Мальчик застенчиво взглянул на него, взмахнув длинным пушистыми ресницами.

Впервые они встретились в Москве в опере — тот пел на сцене. Позже познакомились ближе на одном из приемов, где талантливый швед предложил приватно исполнить для Лайонела любую оперу.

В комнате в углу приятно журчал водопад. Лайонел взглянул на бывшего друга и поинтересовался:

— Что ты пообещал ему за работу?

Георгий пожал плечами.

— Он сказал, вы сами договоритесь.

Молодой человек усмехнулся, пристально глядя в хитрые карие глаза юноши.

— Ну что ж, тогда оставь нас.

Георгий хмыкнул, но больше ничем не выказал своего сомнения и удалился.

Спустя пять минут Лайонел вышел из гостиной. Хозяин квартиры проводил его до двери.

— Я не знал, что вы были… гм… знакомы, — признал Георгий.

Их взгляды встретились, бывший друг потупился, а Лайонел плотоядно ухмыльнулся:

— Всегда было любопытно! Ты опускаешь глаза при упоминании моих любовников, потому что осуждаешь, или потому, что хочешь быть на их месте?

Георгий глаз не поднял, но ответил абсолютно ровно:

— Судя по слухам, ты не особо нежный любовник, и о смене ролей, видимо, речи не идет. Но если бы мне вдруг захотелось, чтобы меня кто-нибудь жестоко унизил, ты возглавил бы список подходящих претендентов.

Они шли по каменной дорожке зимнего сада в замке Бриана Джонсона. В голове звучала прелюдия Вагнера к первому акту оперы «Лоэнгрин» — медленная и безмятежная.

Мимо, беззаботно смеясь, пронеслись сестры Кондратьевы в красных народах, кудрявых рыжих париках и изящных черно-красных масках. В руке у каждой было по золотистому яблоку.

— Какой смысл наряжаться в костюмы, если все равно никто не понимает, кто есть кто? — не выдержала Катя.

Лайонел засмеялся:

— Сестры в образе гесперид. Они дочери Ночи, живущие на краю мира и охраняющие золотые яблоки вечной молодости.

Девушка окинула его скептическим взглядом. Блестящие доспехи, меч и щит ему чрезвычайно шли. Шлем лучше всякой маски закрывал большую часть лица. Но глаза его все равно бы выдали — в любом костюме.

Катя сомневалась, что кто-нибудь рассмотрит в ней прекрасную Елену, виновницу Троянской войны. Выбор Лайонела, явившегося в образе Париса, похитившего чужую жену, немало удивил и позабавил девушку. Она полагала, тот выберет более подходящий по статусу персонаж. Парис всегда виделся ей изнеженным и несколько женственным. А Лайонел, несмотря на свою потрясающую ледяную красоту, любовь к драгоценностям и ярким одеждам, изнеженным не был. Скорее холеным, и во что бы он ни оделся, от его блистательности захватывало дух. Его мужественность у ангельской миловидности оспаривали глаза с ледяным оскалом айсбергов, дрейфующих в прозрачной бесконечности.