Зощенко - Валерий Попов

«…Так что уголовный кодекс выглядел у них все равно как ресторанное меню. Там цена указана за любой проступок… Если кто убьет княжого конюха, повара или подъездного — сорок гривен за голову. Если кто убьет княжого тиуна (приказчика, судью, дворецкого) — двенадцать гривен. Судя по данным ценам, интеллигенция мало ценилась в те времена. Конюхи и повара стоили несколько дороже.

Например, однажды римский диктатор Сулла (83 год до нашей эры), захватив власть в свои руки, приказал истребить всех приверженцев своего врага и соперника Мария. А для того, чтобы никто не избег этого истребления, Сулла, будучи большим знатоком жизни и человеческих душ, назначил необычайно высокую цену за каждую голову.

Он объявил, что за каждого убитого он заплатит по двенадцать тысяч динариев (около пяти тысяч рублей золотом). Эта высокая цена столь подействовала на воображение граждан, что (история рассказывает) “убийцы ежечасно входили в дом Суллы, неся в руках отрубленные головы”. Мы приблизительно представляем себе, как это было:

— Сюда, что ли?.. С головой-то… — говорил убийца, робко стуча в дверь.

Господин Сулла, сидя в кресле в легкой своей тунике и в сандалиях на босу ногу, напевая легкомысленные арийки, просматривал списки осужденных, делая там отметки и птички на полях.

Раб почтительно докладывал:

— Там опять явились… с головой… Принимать, что ли?

— Зови.

Входит убийца, бережно держа в руках драгоценную ношу.

— Позволь! — говорит Сулла. — Ты чего принес? Это что?

— Обыкновенно-с… Голова…

— Сам вижу, что голова. Да какая это голова? Ты что мне тычешь?

— Обыкновенная-с голова… Как велели приказать…

— Велели… Да этой головы у меня и в списках-то нет. Это чья голова? Господин секретарь, будьте любезны посмотреть, что это за голова.

— Какая-то, видать, посторонняя голова, — говорит секретарь, — не могу знать… Голова неизвестного происхождения, видать, отрезанная у какого-нибудь мужчины.

Убийца робко извинялся.

— Извиняюсь… Не на того, наверно, напоролся. Бывают, конечно, ошибки, ежели спешка. Возьмите тогда вот эту головку. Вот эта головка без сомнения правильная. Она у меня взята у одного сенатора.

— Ну, вот это другое дело, — говорил Сулла, ставя в списках галочку против имени сенатора. — Дайте ему там двенадцать тысяч… Клади сюда голову. А эту забирай к черту. Этак каждый настрижет себе голов! Ишь, зря отрезал у кого-то…

— Извиняюсь… подвернулся.

— Подвернулся… Это каждый настрижет у прохожих голов — денег не напасешься.

Убийца, получив деньги и захватив случайную голову, уходил, почтительно кланяясь своему патрону».

Сходство «римских времен» с нашими бросалось в глаза. Правда, наш новый Сулла не корил тех, кто случайно отрезал «не ту головку». Лес рубят — щепки летят! — любил он говорить. И именно в это время появляется «Голубая книга» Зощенко, где в сатирической зарисовке рассказ шел как бы про римские дела… но напоминал и наши.

И бдительная критика была начеку. В главном органе советской печати — газете «Правда» от 9 мая 1936 года появляется статья А. Гурштейна «Прогулка по аллеям истории»:

«…о чем бы ни шла речь — пусть это будут страдания, гонения, убийства, нищета, — Зощенко (его рассказчик?) не обходится без сопроводительного хихиканья. Что здесь, собственно, смешного? Зощенко, однако, убежден, что смешок здесь уместен».

И я тоже — убежден. Книга жить помогает! А надо как? Преклоняться, что ли, перед всеми этими ужасами?.. Конечно, Зощенко снова «пер на рожон» — уже «убийцы ежечасно входили в дом Суллы, неся в руках отрубленные головы…». И, конечно, язвительный тон, которым Зощенко пересказывал «великие исторические события», пусть и «прошедшие», не мог нравиться: не уважает тиранов!

Время, конечно, не слишком подходящее для насмешек… Или наоборот — здорово, что «Голубая книга» вышла как раз тогда?

ЗОЩЕНКО В 1937-м

И вот наступил «незабываемый 1937-й». 20 марта 1937 года Сталин выступил на пленуме ЦК ВКП(б) с докладом «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников». Репрессии приобрели невиданный прежде размах. Дворники обязаны были закрашивать фамилии репрессированных на доске со списком жильцов — и оставшиеся нетронутыми с ужасом видели на доске все больше таких «белых пятен». Один мой друг вспоминал, как профком завода поощрил его отца за работу и постановил — выдать шкаф. Их привели в квартиру, где была мебель, но не было людей, и сказали: «Выбирайте!» Нужного шкафа там не оказалось, и их провели в соседнюю квартиру — тоже без людей. Друг мой был тогда еще ребенком, но вдруг почувствовал, что ему страшно.

Все уже знали о массовых репрессиях, жили в страхе. Людей заставляли выходить на митинги на их предприятиях, где выступавшие требовали казни «двурушникам и предателям».

И конечно, должен был прозвучать и «голос писателей». И он прозвучал. Вот ветхий номер «Литературной газеты» за 15 июня 1937 года. Сначала — общее их обращение:

Советские писатели, вместе со всем великим советским народом, одобряют расстрел фашистских шпионов, предателей Родины…»

Но это еще полдела! Далее шли персональные высказывания. Приведу лишь заголовки.

Ал. Толстой

СОРВАТЬ ПЛАНЫ МИРОВОЙ ВОЙНЫ!

Н. Тихонов

ОСЛЕПЛЕННЫЕ ЗЛОБОЙ

К. Федин

АГЕНТЫ МИРОВОЙ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ

Ю. Олеша

ФАШИСТЫ ПЕРЕД СУДОМ НАРОДА

A. Новиков-Прибой

ПРЕЗРЕНИЕ НАСЛЕДНИКАМ ФАШИЗМА

B. Вишневский

К СТЕНКЕ!

И. Бабель

ЛОЖЬ ПРЕДАТЕЛЬСТВА

Л. Леонов

ТЕРРАРИУМ

М. Шагинян

ЧУДОВИЩНЫЕ УБЛЮДКИ

В. Шкловский

ЭПИЛОГ

Б. Лавренев

ИХ СУДИТ ВСЯ СТРАНА

А. Платонов

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗЛОДЕЙСТВА

Среди осуждающих, требующих казни — лучшие имена! В этом «параде» Михаила Зощенко нет. Но 25 января 1937 года он выступает вместе с другими на собрании в ленинградском Доме писателя с осуждением «изменников» в связи с процессом над Пятаковым и Радеком. Еще недавно Радек выступал на съезде писателей, блистал красноречием, и — надо же! — оказался врагом!

Повышения бдительности требуют от всех. Теперь «враждебным» могут объявить то, что прежде считалось безобидным. Еще в книге «Письма к писателю» Зощенко публиковал свой ответ игривым студенткам, которые капризно требовали прислать им рассказы, не пропущенные цензурой, и сообщал, что цензура никогда не имела к нему претензий и все пропускала, а уж он в ответ «вел себя добропорядочно и не писал рассказы, которые могли бы не пойти». Но в 1937 году из переиздания «Сентиментальных повестей» цензура выкинула повесть «Люди», много раз уже напечатанную, и сделала вымарки в книге на тридцати страницах. Значит — ага! — все-таки писал нехорошее!