Занавески - Михаил Алексеевич Ворфоломеев

лампочку, триод, шуруп! И давай этой кастрюлей греметь. И кастрюля-то нужна для того, чтоб придать форму!

Звонок телефона.

Д а ш а. Алло? Тихова? Тихов занят критикой современной поэзии. Что? Зачем критиковать современное? Тихов, тебя спрашивают…

Т и х о в. Кто спрашивает?

Д а ш а. Алло? А кто спрашивает? Хорошо. Тихов, тебя спрашивает капитан Гордеев.

Т и х о в. Он морской капитан?

Д а ш а. Аркадий, пока он нам зубы заговаривает, они дверь откроют…

Тихов подходит к двери, слушает.

Т и х о в. Когда начнете, скажите нам!

Д а ш а. Ты будешь с ним говорить?

Т и х о в. Нет. Я с начальством говорить не умею. У меня сразу заикание.

Д а ш а (в трубку). Капитан? Улыбнитесь! (Кладет трубку.) Они, наверное, думают, что мы напились. Столько шума из ничего! (Подходит к двери.) Послушайте, вы! Оставьте нас до утра!

Т и х о в. Что-то я замерз! (Надевает пальто.)

Д а ш а. Вы меня слышите?! Оставьте нас в покое до утра! (Тихову.) Я есть захотела! Сейчас бы картошки с селедочкой! Тихов, они начали…

Тихов подбегает, слушает.

Т и х о в. Ага! Сопят! Раз сопят, значит, начали! (Тащит стол и придвигает его к двери.)

Д а ш а. А как ты думаешь, когда они откроют дверь, станут бить нас?

Т и х о в. Станут. Это у них в крови. Им всегда бить хочется. У меня сосед был, Титыч, по фамилии Подшабин. Так этот Титыч Подшабин приходил и сразу с порога жене плюху привешивал. Я его как-то раз у подъезда перехватил. Он росту небольшого, а руки имел длинные, прямо как у обезьяны. Я ему говорю: «Титыч, спешишь?» — «Спешу!» — «Жену, — говорю, — бить?» — «Не! Так, раз вмазать, и хоре!» Стал его расспрашивать, зачем ему это надо. Он долго стоял, думал… После и говорит: а хошь, я и тебе вмажу?! Вот и пойми Титыча Подшабина. Должно быть, натура такая, а применения натуре нету! А помнишь, Слава у нас в городке, рыжий…

Д а ш а. Тихий такой?

Т и х о в. Он как вечер, с черной сумкой за город. А в сумке у него кошка и бутылка бензина. Придет на пустырь, кошку бензином вымочит, потом спичкой чиркнет. Покуда кошка куберты выкидывает в огне, прямо танец огненный!

Д а ш а. А ты видел?

Т и х о в. Нет. Но хорошо представляю. Мне как-то этот Слава рыжий даже показал, как они прыгают. Очень похоже показал! И он не знает, зачем так поступает!

Д а ш а. Тихов, мы где?

Т и х о в. Не знаю…

Д а ш а. Тихов, что ты со мной сделал?

Т и х о в. Дашенька, милая! Что?!

Д а ш а. Не знаю… Я пока не знаю! Тихов, я не смогу больше вернуться назад! Слышишь, там, за дверью. Они шепчутся… Они живут, шепчутся и живут!

Т и х о в. Или мою натуру взять. Всего боюсь! Кто меня напугал? Да никто особенно не пугал, а всего боюсь. Живем, натурами окружены! И стены… Кругом одни стены! А ведь потолок та же самая стена, только называется иначе, чтоб не перепутали. И только что и есть в жизни, так это дверь. А нам через нее никак…

Д а ш а. Окно есть…

Т и х о в. Что?

Д а ш а. Окно есть!

Т и х о в. Окно есть. Да ведь этаж-то восемнадцатый!

Д а ш а. Ну и что?

Т и х о в. Непривычно…

Д а ш а. Но это же выход. Посмотри, какая ночь за окном! Какие звезды… Я так давно не видела звезд. В Москве их почти не видно.

Т и х о в. А у нас в городе они висели прямо над домами.

Д а ш а. Почему ты так странно говоришь? Висели, были? Они и сейчас висят!

Т и х о в. Без нас.

Д а ш а. Без нас… Там теперь все без нас! А я помню, как ты приходил на танцплощадку! Слушай, а сколько же мне было лет, когда ты в меня влюбился?

Т и х о в. Пятнадцать.

Д а ш а. Ничего себе! Какая я была?

Т и х о в. Я тебя в школьном платье увидел. Коричневое платье, белый кружевной воротничок… И ты шла медленно, медленно, будто бы нарочно, чтобы я мог подольше на тебя поглядеть…

Д а ш а. Я помню. Я остановилась перед тобой, и мы долго уступали друг другу дорогу. Почему-то я запомнила тебя сразу. И такое чувство было, словно мы с тобою в одном подъезде живем. Тихов, а может быть, мы повторились? Может, мы жили раньше? Или должны были жить в будущем? Иначе как же понять? Вот ты приходил на танцплощадку, глядел из угла на меня. И даже тогда, когда я не видела тебя, я тебя чувствовала… Тихов, я тебя всегда любила! Я тебя очень, очень любила! Я тебя очень, очень любила! Тихов, а я к тебе бежала! И если бы меня не пропустили, я бы сквозь стены к тебе прошла!

Т и х о в. А может, тебя не пустили? И это не ты?!

Д а ш а. Это я, Тихов! Это я!

Т и х о в. Что же ты мне сказала… (Падает на пол, плачет.) Ой, как больно мне… Ой!

Д а ш а. Ты что, Тишенька, ты что?

Т и х о в. Не слышал я такого… не слышал! Не знал! Не знал!!! Что же я теперь с этой любовью делать стану? Она сожжет меня!

Д а ш а. Я и сама не знала, что люблю… Смеялась над тобой, а сама любила! Оказывается, что любила!

Дверь начинает раскачиваться.

Т и х о в. Эй, вы! Эй! Не надо… Пожалуйста, не надо! Господи, великий господи! Пожалей нас! Ну не вламывайтесь!!!

Г о л о с. А ну прекрати истерику! Убери подпорку! Быстро!

Т и х о в. Сейчас… Я сейчас…

Д а ш а. Тихов! Не смей… Не смей им подчиняться! Я тебе запрещаю!

Г о л о с. Гражданин Тихов! Именем