Затерянный остров - Джон Пристли

Миссис Джексон они отыскали в благоухающем палисаднике, где пламенел делоникс, пестрели алые с зеленым кротоны и махровые гибискусы. Бледное круглое лицо озарилось радостью при виде гостей, и уговаривать вдову долго не пришлось (хотя поначалу она уверяла, будто не может оставить постояльцев — пожилого француза и новозеландскую чету). Через пять минут, сияющая и приглаженная, она садилась в машину. Теперь уже вшестером они покатили, подскакивая на ухабах, по единственной дороге, которой мог похвастаться Таити, объезжая медлительные китайские повозки и рабочих, лениво ковыряющих мягкое полотно. В утреннем жарком мареве дорога казалась сотканной из золотой пыли и фиолетово-зеленых теней. Обнаружив примерно на полпути маленький пляж с белым песком недалеко от дороги, они остановились искупаться — в воду попрыгали все, кроме Рамсботтома, который предпочел выкурить сигару, и корпулентной апатичной миссис Пуллен, которая с блаженной улыбкой восседала на берегу. Пляж оказался великолепным, с пологим спуском в переливающуюся на солнце лагуну, где роились, к восторгу Уильяма, рыбешки еще более причудливой раскраски, чем виденные прежде. Миссис Джексон показалась ему уже не такой скучной и невзрачной, как в прошлый раз, поскольку плавала отменно и обладала гибкой девичьей фигурой. Наплескавшись и налюбовавшись на рыб, вся четверка растянулась на горячем песке, наблюдая за бакланами-фрегатами, выписывающими сложные петли в воздухе. А потом Уильям открыл, что незаметный поворот головы позволяет украдкой смотреть на золотистый пушок на руке Терри. Он лежал и смотрел не отрываясь, до самозабвения.

Вернувшись в «бьюик», они продолжили путь по тряской дороге в дикий Эдем. Скалы спускались длинными изящными уступами с голубых высот над зарослями гигантских папоротников и бородатых деревьев. Попадались пещеры, в которых за бахромчатой завесой из корней скрывалась кромешная тьма. Полыхали оранжевым и алым сады — вспыхивали, словно разорвавшийся за окном снаряд, и исчезали. Осталась позади роща из колонноподобных деревьев с монументальными, будто вырезанными из камня корнями — в ней царил торжественный полумрак, достойный готического собора. Акварелист в Уильяме то возносился на вершину восторга, то проваливался в бездну отчаяния от невозможности все это запечатлеть. Пейзажи сменялись, будто в бешено вращающемся калейдоскопе.

Машину пришлось оставить в сотне ярдов от главного бунгало майора Хокадея, в котором располагался ресторан, и дальше идти пешком. Процессию возглавили Уильям с Рамсботтомом. Услышав доносящуюся из полутемного помещения музыку, они осторожно, чтобы не мешать музыкантам, заглянули внутрь. В дальнем углу на плетеной кушетке теснились трое гитаристов, певших под собственный аккомпанемент и переглядывающихся с торжественно-глупым видом, какой бывает у всех гитаристов за игрой. Уильям узнал среди них миссис Киндерфилд — в цветочном венке на стриженой голове, в пенсне, зеленой рубахе и коротких шортах, из которых торчали бледные, худые и оттого словно многометровые ноги. Рядом с ней сидела островитянка в одном бело-алом парео, пухлая, словно пончик. Третьим — и самым важным — в этом ансамбле был сам майор Хокадей, кривоногий тип лет сорока, с широким туповатым бледным лицом, одетый в костюм-хаки с шортами, открывающими взору волосатые голенастые ноги. Мотив, который исполняло трио, знала, похоже, только островитянка, а остальные двое компенсировали недостаток знаний старанием, тараща от усердия глаза, готовые вот-вот вылететь из орбит. Застывший в дверях Уильям, глядя на это нелепое трио, почувствовал на миг, что жизнь в Южных морях никакая не романтичная и не прекрасная, а на редкость бессмысленна и полна притворства.

— О! — воскликнул Рамсботтом. — Вот это номер! Точнее, будет номер, когда вы все выучите мелодию.

— Кто это? — Майор Хокадей вскочил с места. — А, это вы, Рамсботтом? Доброе утро. Всех привезли? Отлично, отлично.

Перебирая волосатыми ногами, майор Хокадей засновал по комнате, хлопая в ладоши и созывая таитянок с экзотическими именами. Вскоре комната наполнилась людьми — вокруг толпились вперемешку постояльцы, гости и хихикающие таитянки с сияющей медной кожей.

Миссис Киндерфилд, порядком перебравшая, нависла над Уильямом.

— Моя работа, мистер Дерсли, — вещала она, — требует вдумчивого разрешения множества психологических проблем. Особенно, — она строго посмотрела на него через пенсне, — множества психологических проблем, связанных с отношениями полов. Я знаю, что вы сейчас спросите, мистер Дерсли.

Она сделала паузу, но Уильям тоже промолчал, не видя способа выкрутиться.

— Вы спросите: «Каким образом предполагается разрешать эти проблемы, живя здесь?» Попытаюсь ответить в двух словах. Мне кажется, — она посмотрела еще пристальнее обычного и для пущей убедительности ткнула Уильяма под ребра гитарным грифом, — что приобщаться к коллективному бессознательному лучше всего посредством наблюдений за простым первобытным народом, еще не скованным условностями. Особенно это касается половых взаимоотношений. И здесь для этого самое место, мистер Дерсли. Здесь чудесная, просто чудесная жизнь. Это откровение. — Она выпрямилась. — И я не съеду отсюда, от майора, пока не подыщу собственное бунгало.

Вокруг все говорили разом, даже коммандер, который, с неодобрением посмотрев на майора и его окружение, отсел в дальний угол с миссис Джексон, о чем-то увлеченно рассказывавшей. Миссис Киндерфилд нашла новую жертву в лице миссис Пуллен и отпустила Уильяма, который подошел к Рамсботтому, Терри и Хокадею, смешивающему коктейль в шейкере. Рамсботтом представил майору Уильяма. Они не встречались прежде, но Уильям был уже достаточно наслышан о своем соотечественнике, о котором судачил весь «Бугенвиль» — не столько из-за упорных попыток открыть отель, сколько из-за ставших притчей во языцех «половых взаимоотношений». Только появившись на острове, Хокадей женился — в таитянском понимании — на старшей из пяти аппетитных сестер-шоколадок, однако, не прожив с ней и года, выгнал девушку из своей постели и заменил ее следующей по старшинству сестрой. Сейчас в «Бугенвиле» толком не знали, остановился ли он на четвертой, добрался до пятой или живет с обеими. Не исключено, что именно постельной неразберихой объяснялись его неурядицы с гостиничным бизнесом, а возможно, и потасканный вид.

Уильям, отличавшийся куда большей терпимостью, чем коммандер, не имел предубеждения против майора Хокадея, однако симпатии майор не вызвал и у него. Лицо майора, кривые ноги, голос, бренчание на гитаре, общий облик — все отталкивало. Хокадей явно принадлежал к тем горе-воякам, которые, прослужив в армии с гулькин нос, норовят строить из себя полководцев в гражданской жизни, а Уильям таких не выносил. У майора на лбу написано было — фанфарон.