Алексеевы - С.С. Балашов

Марии Сергеевне Севастьяновой.

Адрес отправителя: Москва, 9

Ул. Станиславского, 6, кв. 1

М. Алексеева.

(На конверте надпись: «Получила 26 августа 1939 г.»)

23го августа 1939 г.

Маня милая, дорогая, получила твое письмо и очень беспокоюсь за Степу, нехорошо, что он так худеет и еще хуже, что нервы и настроение плохое. Ему нельзя ждать Декабря для отдыха, ему срочно нужно отдохнуть в Сентябре. Где не знаю, м. б. даже (раз он не любит жары) около Ленинграда, но как там попадают в Санатории – я не знаю. У нас в этом году попасть в Санаторий страшно трудно. Я хлопотала себе, Кире и Киляле, и только через М. Ф. Андрееву могла выхлопотать 2 недели отдыха для себя и Киляли от 20го Июля по 6ое Августа. К концу этого срока Киляля захворала острым колитом и ее оставили на поправку до 15го Августа. Я 6го уехала на 7ое, день Костиной годовщины, а Кира заняла мое место и тоже осталась с Килялей до 15го Августа. Вот и весь наш летний отдых. Я отдыхала 21/2 недели; Кира 12 дней, Киляля 1 мес./яц/ без 3-х дней; а стоило это нам с содержанием московских 2-х квартир за 2 месяца около 10 т. рублей, что ты на это скажешь! На такие расходы я не рассчитывала и теперь надо думать о сокращении. Килялю до конца месяца мы отправили к Ляле Чистяковой, ее бывшей гувернантке; сама я приехала на месяц в Барвиху, это мне стоит 600 рубл. (За то, что имею, конечно очень дешево). А Кира бедная сидит в Москве и жарится, потому что жара у нас стоит невыносимая, каждый день на солнце 50 гр. по Цельсию и больше, к ночи спадает до 12-10 гр. тепла по Цельсию. Я могла бы охотно дать 600 руб. на путевку Степе, м. б. отец его сможет дать столько же, и тогда он Сентябрь и отдохнет за свой счет, а в Декабре за счет своего учреждения. Подумай обо всем этом и напиши.

Да еще забыла один расход; в Июле Гоня Штекер написал Зине письмо, что Дрюля совсем погибает и что надо дать ему возможность покойно пожить. Я ему послала 1.200 р. на путевку, но в Санаторий он не поехал, а решил лучше питаться и ездить в лес на Taxi. Он был 7ого у Кости на могиле, очень плохо выглядит. Вот видишь, сколько неожиданных расходов. Только ты этим не смущайся, потому что 600 руб. вышлю немедленно. Люба немного поправилась в больнице, а теперь снова утомляется с кошками. Зина, Зюля и Алексей Викторович хорошо устроились на даче в лесу около Перловки. Я у нее была, мне понравилось, новая, чистая изба громадная, каждому по большой комнате. С 1ого Сентября Киляля начинает учебу.

Всех обнимаю, целую, люблю,

(Почтовая открытка)

Ленинград. Большая Пушкарская дом 28/2, кв. 17 Марии Сергеевне Севастьяновой.

16-гo Октября[91] /1939 г./

Дорогая наша, милая Маня, очень обрадовал нас Степа вестями, что tо у тебя выравнивается. Теперь казалось бы все должно идти на полную поправку, если будет соблюдена педантичная осторожность и поддержано хорошее питание. Когда Степа начнет ходить на службу, кто же будет за тобой ходить, необходимо будет взять работницу, хотя бы приходящую; а то ты начнешь вставать сама и этим можешь себя погубить. Манюша, дорогая, будь осторожна. Зина и я нежно тебя целуем. Всем приветы, М. А. Мы здоровы, но стареем.

(Письмо в виде записки, без даты и конверта, предположительно начала 1940 года)

Марии Сергеевне Севастьяновой.

Манюша дорогая, я ведь вac ничем не порадовала к Н. Году, но как раз мы тогда много истратили на Санаторий и выскочили из бюджета. А сейчас я опять оперилась и могу делать, что мне приятно. Так вот, дорогая 100 руб. возьми себе, хотя бы на стирку простынь, а по 50 рублей дай Степе и Тисе.

Степе от меня прикажи лечиться и бросать курить. Он должен поправиться на радость тебе, тети Любы и многим другим. Мы старики, как это ни грустно обязаны уходить. А молодежь обязана жить и творить хорошее; а таких хороших, как Степа, так мало, так мало. Ну, целую Вас мои дорогие и будьте бодрые и здоровые.

(Почтовая открытка)

Ленинград.

Б. Пушкарская дом 28/2, Кв. 17

Марии Сергеевне Севастьяновой.

(На открытке надпись: «Получила 11 февраля 1940 г. Воскресенье».)

7ое февраля 1940 г.

Манюша милая, дорогая не дождемся твоего письма, так обидно, что ты не едешь. В чем дело; но только умоляем тебя будь осторожна и не переутомляйся; ведь ты после очень серьезной болезни и не отдохнула, как следует, а все хочешь работать, как раньше. После летней погоды и отдыха ты опять будешь молодцом, я в этом вполне уверена. Только напрасно Тиса все подкидывает тебе Бибку; хотя Бибка очень мил, но ничего нет утомительнее, как следить за детьми, да еще за детьми с фантазией.

Сегодня только 11/2 года, как умер Костя, а завтра годовщина милому Володе; печальные, печальные дни! Сегодня Очкин едет в Ленинград и хотел быть у тебя; постараюсь прислать с ним чудный «Свитер», который приготовила для тебя. Обнимаю, целую, люблю.

Очень грущу, что свидание откладывается. Всем приветы.

Доброжелательность и мудрость

Мария Петровна Лилина была человеком неунывающим, стойким, обладавшим хорошо развитым чувством юмора, дипломатичным, но в каких-то отдельных случаях бескомпромиссным, способным своей прямолинейностью сразу пригвоздить непонравившегося ей человека к позорному столбу, несмотря на свою природную мягкость и деликатность. Доброжелательность к людям у нее была удивительная, сочетавшаяся с непосредственным, естественным для ее природной доброты и добропорядочности желанием помочь человеку, при этом проявлялась изобретательность в оказании помощи лично или в чаянии получить ее для нуждающегося от других людей; она с готовностью активно вмешиваалась советом или просьбой, наконец, своей прямой материальной поддержкой (деньгами или вещами).

Чувствуя все это, к Марии Петровне тянулись люди, а студийная молодежь и артистическая молодая поросль не стеснялись обращаться к ней перед выступлениями за советом или с просьбой о сценических костюмах (исходя из создаваемых ими образов), из имевшегося у Алексеевых театрального гардероба и реквизита.

Как правило, Мария Петровна сама сразу же загоралась и охотно, с полной самоотдачей отзывалась на такие просьбы, стараясь помочь всем, чем могла – и своими ценными советами опытной актрисы, и вещами (платьями и костюмами), радуясь от души вместе с молодежью, если удавалось достичь чего-то интересного.

Умудренная жизненным опытом Мария Петровна Лилина на склоне лет говорила примерно следующее:

«Когда человеку плохо, трудно, тяжело физически, морально, материально, нужно мысленно оглянуться на то, что его окружает, посмотреть, что вокруг него происходит, подумать, проанализировать, и окажется, что есть люди, которым еще хуже, еще труднее и тяжелее в обстоятельствах еще более сложных; тогда становится совестно, а иной раз – стыдно за проявленную слабость, и это сознание укрепит страждущего, ему станет легче переносить выпавшие на его долю невзгоды и испытания. Многое познается и осмысливается в сравнении».

Вероятно это как раз то, что помогало Марии Петровне самой переносить страдания, выпавшие на ее долю в конце жизни, когда она в 1941 году тяжело заболела и 24 августа 1943 г. с большой душевной стойкостью ушла из жизни.

Канун и начало Великой Отечественной

В тридцатых годах на заводах и фабриках не хватало квалифицированных инженеров, время было во всех отношениях тревожное, шли политические процессы, репрессии, а в воздухе «сильно пахло» войной с фашистской Германией, и вдруг неожиданно для народа грянула тяжелая, изнурительная, принесшая много жертв война с Финляндией, показавшая нашу техническую неподготовленность. Думаю, что эта война была одной из причин, вызвавших в 1939 году появление приказа НКО об укреплении промышленных производств квалифицированным инженерно-техническим персоналом, специалистами, за счет перевода таковых из конструкторских и проектных бюро на заводы и фабрики.

Переход на производственные предприятия открывал возможности получения более высоких должностей и заработков, и многие инженеры, техники, технологи, конструкторы давно пытались перейти работать на производство, делали к этому попытки, но не могли этого добиться, ибо все считались мобилизованными и на переход куда-либо или на увольнение требовалось обязательное согласие дирекции своего предприятия и разрешение Главка. Конечно, каждое предприятие крепко держалось за свои старые и молодые кадры, а если уж дирекции, как говорится, приставляли нож к горлу и непременно, неизбежно нужно было с кем-то из сотрудников расставаться, то, разумеется, жертвовали молодыми кадрами. Когда в ГОИ пришла из Главка разнарядка на перевод конструктора на завод № 357, директор противился этому более года, но затем был вынужден уступить, и тогда его выбор пал на меня – я считался способным и толковым молодым инженером, которого было не стыдно послать на производство.