Барнеби Радж - Чарльз Диккенс

— Будь оно проклято, это соглашение! — воскликнул Хардейл. — Будь проклят час, когда я решился на обман и связался с вами. Правда, я поступил так из добрых побуждений, и вряд ли вы поймете, чего это мне стоило, но я ненавижу и презираю себя за это.

— Ну и горячий же вы человек! — заметил мистер Честер с ленивой усмешкой.

— Да, горячий. И меня бесит ваше хладнокровие. Черт возьми, если бы ваша кровь была горячее, а я не был связан… Ну да ладно, дело сделано, — так вы сказали, и в этом случае вам можно верить. Когда совесть будет укорять меня в предательстве, я вспомню вас, ваш брак, — и пусть это послужит мне оправданием перед самим собой в том, что я разлучил Эмму с вашим сыном. Ну, а теперь наш союз расторгнут, и мы можем не встречаться больше.

Мистер Честер грациозно послал ему воздушный поцелуй, и все с тем же спокойствием, которое не изменило ему даже тогда, когда его собеседник весь трясся от душевной муки и гнева, продолжал сидеть на скамье в удобной позе и смотрел вслед уходившему мистеру Хардейлу.

— Ты был моим козлом отпущения и рабом в школе, — сказал он, подняв голову и провожая его глазами. — А позднее — моим другом и тогда не сумел удержать свою возлюбленную, сам свел нас, и я отнял ее у тебя. Как в прошлом, так и сейчас я оказался победителем. Можешь лаять на меня сколько хочешь, незадачливый и злой пес! Удача всегда на моей стороне, и твой лай меня только забавляет.

Встреча их произошла в тенистой аллее, и мистер Хардейл шел теперь по ней прямо, никуда не сворачивая. Отойдя уже довольно далеко, он случайно оглянулся и, увидев, что мистер Честер стоит у скамьи и смотрит ему вслед, остановился, словно поджидая его.

— Может, когда-нибудь это и будет, но не теперь, промолвил тихо мистер Честер и, помахав ему рукой, как лучшему другу, зашагал в другую сторону. — Нет, Хардейл, пока нет! Жизнь мне еще мила, а тебе она в тягость. Скрестить шпаги с таким, как ты, потешить тебя, пока в этом нет крайней нужды, было бы малодушием.

Рассуждая так, он все же на ходу вытащил шпагу из ножен и раз двадцать рассеянно осмотрел ее от рукоятки до острия, но, вспомнив пословицу, что мысли множат морщины, вложил шпагу в ножны, разгладил нахмуренный лоб и замурлыкал игривую песенку еще веселее, чем прежде. Обычное спокойствие уже вернулось к нему.

Глава тридцатая

Есть на свете несносная категория людей, о которых народная пословица говорит: «Протяни ему палец, так он всю руку оторвет». Не будем приводить тому примеры из истории и называть знаменитых героев, чей счастливый жизненный путь от колыбели до могилы был отмечен кровью, огнем и разрушением, и кто, будучи бичом человечества, существовал, кажется, лишь для того, чтобы доказать этому человечеству, что отсутствие страдания есть уже счастье, а значит, земля, избавленная от таких героев, как они, может считаться местом благословенным. Примеры эти всем известны, и вместо того, чтобы приводить их, достаточно будет указать на старого Джона Уиллета.

Старый Джон, урезав свободу Джо сперва на дюйм, а там и на добрый фут (когда дело дошло до домашнего ареста), стал так деспотичен и так возгордился, что его жажда власти уже попросту не знала границ. Чем чаще Джо уступал ему, тем больше старый Джон тиранил его. Фут скоро отошел в область преданий, и старый Джон продолжал распространять свою власть уже на сажени, версты, мили, с величайшим наслаждением ограничивая Джо то в одном, то в другом, лишая его свободы слова и действий, и в своем маленьком царстве стал править так самодержавно, как ни один из величайших деспотов древних и новых времен, кому воздвигнуты памятники на главных улицах и площадях.

Великих людей обычно подстрекают к злоупотреблению властью (в тех довольно редких случаях, когда они нуждаются в таком подстрекательстве) всякие льстецы да угодники. Так и старого Джона воодушевляло одобрение и восхищение его старых приятелей. В промежутках между вечерней трубкой и кружкой пива они, покачивая головами, твердили, что мистер Уиллет понимает свои отцовские обязанности, как их понимали все отцы в доброй старой Англии, и очень хорошо, что он не признает всяких этих новомодных идей насчет воспитания; что Джон напоминает им их собственных отцов во времена их детства; что он действует совершенно правильно побольше бы таких отцов на благо стране и очень жаль, что их немного! Высказывалось немало и других столь же оригинальных мыслей такого же сорта. При этом все трое снисходительно внушали Джо, что все делается для его же пользы и со временем он будет отцу благодарен. Мистер Кобб неизменно сообщал Джо, что, когда он был в его летах, родитель считал своей обязанностью походя награждать его отеческими пинками, подзатыльниками, оплеухами или наставлять его другими способами в таком же роде. В заключение Кобб всегда с многозначительным видом добавлял, что, не получи он столь правильного воспитания, он вряд ли стал бы таким человеком, каким является в настоящее время. (С этим можно было вполне согласиться, ибо Кобб бесспорно был самый тупоголовый из всей компании.)

Словом, Джон и его друзья до такой степени изводили, запугивали, раздражали и угнетали бедного Джо, так ему докучали, что не было на свете парня несчастнее, и жизнь уже становилась ему невмоготу.

Постепенно такое обхождение с ним стало, так сказать, узаконенным и общепризнанным, и в день приезда мистера Честера Джон, желая похвастать перед этим джентльменом своим родительским авторитетом, превзошел самого себя: он так допек сына придирками, что, если бы Джо не дал себе слова держать руки в карманах, когда они не заняты, неизвестно, чем бы все это кончилось. Но и самый долгий день приходит к концу, и вот наступила минута, когда мистер Честер сошел вниз и сел на свою лошадь, которая стояла уже оседланной у крыльца.

Джона в эту минуту не было поблизости, и Джо, который сидел за стойкой, размышляя о своей горькой участи и многочисленных достоинствах Долли Варден, выбежал, чтобы подержать стремя гостю и подсадить его. Только что мистер Честер очутился в седле и Джо отвесил ему учтивый поклон, как откуда-то вынырнул старый Джон и ухватил сына за шиворот.

— Ты зачем здесь? — сказал он. — Как ты смел выйти без разрешения? Хочешь улизнуть, нарушить слово и опять стать предателем? Что все это значит, сэр?

— Пусти, отец, — взмолился Джо, заметив усмешку мистера Честера и явное удовольствие, с каким достойный джентльмен наблюдал всю сцену. — Это уж слишком. Кто хочет улизнуть?

— Кто? Да ты, ты! — крикнул Джон, встряхивая его. — Это ты вздумал втираться в чужие дома, — тут Джон, по-прежнему держа одной рукой сына за шиворот, другой помахал гостю вдобавок к глубокому прощальному поклону, — и ссорить благородных джентльменов с их сыновьями. Скажешь, нет? Лучше уж придержи язык, сэр.

Джо и не пытался возражать. Это была последняя капля, переполнившая чашу унижения! Он вырвался из рук отца, бросил сердитый взгляд на отъезжавшего гостя и вошел в дом.

«Если бы не она, — думал Джо, сидя в зале за столом и опустив голову на скрещенные руки, — если бы не Долли, я сегодня же вечером навсегда покинул бы этот дом. Но если я сбегу, ей наплетут бог знает что, а я не хочу, чтобы она считала меня негодяем».

Вечерело, и в зале на своих обычных местах уже сидели Соломон Дэйзи, Том Кобб и долговязый Паркс. Через окно они видели все, что произошло. Вернувшийся со двора мистер Уиллет-старший с обычным хладнокровием выслушал комплименты всей компании и, закурив трубку, подсел к ним.

— Да, джентльмены, — начал он после длительной паузы. — Мы еще посмотрим, кто здесь хозяин. Посмотрим, кто кого обязан слушаться: мальчишки — взрослых, или взрослые — мальчишек.

— Совершенно верно, Джонни! — поддакнул Соломон Дэйзи, одобрительно кивая головой. — Что правда, то правда. Хорошо сказано, мистер Уиллет! Браво, сэр!

Джон медленно поднял глаза, долго в упор смотрел на Соломона и, наконец, к невыразимому смущению слушателей, изрек:

— Когда я буду нуждаться в вашем одобрении, я обращусь к вам. А до тех пор не суйтесь в мои дела. Уж как-нибудь без вас справлюсь. Пожалуйста, не приставайте ко мне, сэр.

— Не сердитесь, Джонни, я не хотел вас обидеть, — заверил его коротышка Дэйзи.

— Вот и хорошо, сэр, — отвечал Джон, окрыленный недавним успехом и потому ставший еще заносчивее. Полагаю, что сам смогу за себя постоять, сэр, без вашей поддержки.

Произнеся эту тираду, мистер Уиллет уставился на котел и впал в транс, его обычное состояние за трубкой.

Настроение остальной компании, обескураженной поведением хозяина, несколько упало, и все долго хранили молчание. Наконец мистер Кобб, встав, чтобы выколотить золу из трубки, решился выразить вслух надежду, что впредь Джо будет во всем слушаться отца, ибо, как он сегодня мог убедиться, с таким человеком, как Джон Уиллет, шутки плохи.

— Так что, — добавил Кобб, — я бы ему советовал на будущее время, как говорится, держать ухо востро.