El creador en su laberinto - Андрей Миллер

казалось совершенно незнакомым: сердце наполнил страх не внешний, но какой-то внутренний. Через миг отпустило.

Снова подняв веки, отец Паоло уже не увидел перед собою ничего необычного. По волнам скользило самое обыкновенное судно, и столь ясная только что жуткая картина уже казалась каким-то бредом. Видение, морок. Надо меньше пить, что ли?

— Что за бред я несу? — сам себе сказал Паоло, пусть мысль об отказе от хмельного вслух и не произносил. — Пить нужно больше!

Он налил себе ещё граппы и принял спонтанное решение: взглянуть на этот корабль поближе. Почему-то Паоло ощутил, что ему стоит спуститься с колокольни, покинуть свою церковь и добраться до берега. А доверять интуиции он за годы на войне крепко привык.

Интуиция не раз спасала и его, и товарищей.

***

Должно быть, вечер уже сменился самой настоящей ночью — но Джузеппе в окно местной таверны, чтобы проверить это, не выглядывал. Поди оторвись от зрелища, ради которого он сюда пришёл! В захолустном Ланченцо художественных выставок и пышных театральных представлений не проводилось, зато было кое-что получше.

Это мысли капитана Родомонте занимала знатная провинциалка. Несмотря на образованность и чуткость к искусствам, вкус на женщин у Джузеппе был попроще: вероятно, в силу молодости. Его пленяла Мари — вечерами танцевавшая в этой таверне цыганка, которую охваченный страстью юноша громогласно именовал «царицей всех цыган». Мари звонко смеялась в ответ, совсем не возражая против этого.

Она вообще ни в чём Джузеппе не отказывала.

Искусным танцем Мари он, попивая довольно паршивое вино, насладиться успел сполна. В полутёмном зале, под чувственные струнные переборы двигалась она с удивительной пластикой. Джузеппе казалось, что подрагивающий свет свечей нарочно ложится так, чтобы выгоднее подчеркнуть достоинства фигуры цыганки, которые он готов был сравнить красотой античных статуй. Всё это было великолепно: так же, как и в предыдущие дни.

Продолжение вышло менее приятным, и юноша сразу понял, что его дальнейшие планы на вечер пребывают под великой угрозой.

Эта угроза не выражалась каким-то мрачным предзнаменованием, громовым пророчеством: напротив, заключалась она в совершенно конкретном человеке, что стоял теперь перед Джузеппе.

— Меня зовут Иаго. Иаго Карвасса.

Иаго был значительно старше итальянца. Он носил довольно длинную бороду, густоте и черноте которой позавидовал бы любой осман. Одет был как опытный солдат: наверняка не рядовой, как минимум в чине капо. За его спиной стояли друзья, но стояли на благоразумном расстоянии: ясно давали понять, что вмешиваться в разговор не собираются.

— Ну а меня зовут Джузеппе. Моя фамилия, боюсь — слишком известная, чтобы я называл её в таком месте.

— Я знаю, как тебя зовут. И знаю, что ты служишь капитану Родомонте, а потому говорю сразу: это не производит впечатления. Я хочу, чтобы ты ушёл.

Джузеппе не уродился с горячим нравом; однако время, проведённое при капитане, успело сыграть свою роль. Юноша превосходно усвоил, как ему стоит себя вести. Возможно, не с точки зрения рассудительных людей: но рассудительные люди редко совершают великие подвиги, на которые Джузеппе рассчитывал в будущем.

Он невозмутимо сделал глоток вина (с таким видом, будто пил лучшее тосканское, а не какую-то кислятину) и отвечал:

— Да? И почему же ты хочешь, чтобы я ушёл?

— Потому, что Мари — моя, а тебе здесь не место.

К горлу подбирался комок, а в животе неприятно заурчало — но своё волнение итальянец скрыл. Над каждым словом Джузеппе тщательно размышлял.

— Ты говоришь, что я должен уйти… и делаешь это, держа руку подле меча. Это намёк на то, как далеко ты готов зайти?

— Для итальянца ты на удивление догадлив.

— А ты, даже для испанского солдата, слишком безрассуден… раз тебе не важно, что я человек самого капитана. Драться со мной глупо, это выйдет тебе боком при любом исходе.

В глубине души Джузеппе надеялся, что Иаго и сам это поймёт. Но солдат, похоже, от красоты Мари одурел ещё больше, чем сам юноша. Понемногу Джузеппе набирался храбрости: напускная уступала место вполне искренней, потому что кровь с вином смешались в нужной пропорции. Нехитрая алхимия.

— Если не уйдёшь по-хорошему, Джузеппе, то уж предоставь мне самому заботиться о будущем. Ведь для тебя исход будет только один, и моего ты уже не увидишь.

Улыбка юноши более не выглядела натянутой. Иаго же вовсе не улыбался: он был предельно серьёзен.

— Иаго, по самоуверенности и акценту я рискну угадать твоё происхождение. Бьюсь об заклад: ты откуда-нибудь из Барселоны? А оттуда в армию идут только бандиты и глупцы. Бандит зарезал бы меня исподтишка, так что выбор невелик, верно?

Похоже, Джузеппе выразился слишком витиевато, чтобы Иаго в полной мере его понял — так что вместо ярости на лице каталонца отразились мучительные попытки подобрать хлёсткий ответ. Лезть в драку посреди таверны он всё-таки не собирался.

Мари не видела этой сцены. Она всё ещё кружилась по залу, в такт хлопкам и ударам по струнам — и почти все в таверне следили именно за ней, не придавая значения затевающейся дуэли. Да кто в Италии, с её растягивающимися на десятилетия вендеттами, вообще обращал внимание на подобные случаи? Дурное дело не отличается сложностью: слово за слово да клинком под рёбра.

Джузеппе подумалось: видать, далеко не с ним одним приезжая цыганка сошлась в этом городке. Но он и не строил иллюзий о моральном облике Мари; пусть повод пустяшный, однако драться итальянец был готов в большей степени, нежели уйти.

Родомонте усердно внушал юноше, что именно так стоит жить: спеши навстречу смерти, пока другой храбрец не занял твоё место! До сих пор Джузеппе плохо понимал его наставления, а может быть, просто не мог их принять. Но теперь, совершенно неожиданно, всё сделалось для него таким же прозрачным, как воды Неаполитанского залива.

***

Отец Паоло споро преодолел то небольшое расстояние, что отделяло его церковь от побережья. Всего-то несколько поворотов по узким улочкам Ланченцо, которые были столь сонными под жарким дневным солнцем — и так оживлялись в ночи. Как раз в это время Джузеппе и Иаго затевали свою схватку; Паоло об этом, разумеется, не знал — даже