Обноженный - В. Бирюк

ЛЕОПОЛЬД. Не имел чести.

ФЕРРИ. А потом она вышла замуж за банкира Шнопса. Слыхали?

ЛЕОПОЛЬД. Имел честь.

ФЕРРИ. А потом развелась со Шнопсем и вышла за барона Попенгаузена.

ЛЕОПОЛЬД. Попонгауза?

ФЕРРИ. А овдовев…

ЛЕОПОЛЬД. Простите. Вдова барона Попенгаузена — моя супруга.

ФЕРРИ. Какая это была шансонетка! Вы везучий, князь.

ЛЕОПОЛЬД. Цецилия?! Баронесса Цецилия — «Королева чардаша»?!

ФЕРРИ. Разве она вам не рассказывала? Какая скромная женщина…».

У меня здесь — очень скромный мужчина. Который не рассказал о своём послужном списке исключительно из стеснительности: побоялся, что его примут за шансонетку. Наверное…

— Значит, боярич? Не разбойники? А чего по ночам шастаете?

— Поспешаем, господин погостный боярин. У людей вон, аж руки до кровавых мозолей… Княжье повеление.

Вытаскиваю из баула княжескую грамотку. Красный чехол и вислые печати — узнаваемы. Разворачиваю и читаю в слух:

— «Аз, архонт русский, князь смоленский Роман Ростиславович повелеваю тебе быть спешно…». Сам понимаешь, когда светлый князь так велит — спать некогда.

Боярин протягивает руку к княжеской грамотке, но я делаю вид, что не замечаю, сворачиваю и убираю её. Где именно мне надлежит «быть спешно» — тебе, дядя, знать не обязательно.

Меняем тему, переключаем внимание. По общеизвестному принципу: пока люди торгуют — они не воюют.

— Кстати, люди добрые, вам колёсной мази не надобно? У нас самая лучшая колёсная мазь на всей «Святой Руси». Можно ещё уключины смазывать или петли воротные. Чтоб не скрипели. Пойдём на тот конец — мы хотули туда уже перетащили — покажем, дадим попробовать. Сейчас вот лодочку перетянем и…

Погостный начальник поглаживает бороду, внимательно разглядывает меня, моих людей, князь-волка… Но в разговор бурно влезает один из местных мужичков:

— Не! Низя! Как это?! Чегой-то вы перетяните?! С какого?! Попортите волок! Не, не по обычаю!

Сто вёрст на вёслах… за это время можно многому научиться. Например, как выглядит здешний «волоковый обычай».

Поразительно, но в литературе совершенно пропущена странная фича святорусской налоговой системы.

В «Святой Руси» есть куча разнообразных налоговых платежей и сборов.

Как будет множественное число от слова «мыто»? Никогда не встречал. Ну, тогда по аналогии: шито-брито-мыто — шиты-бриты-мыты. Как-то оно на мой слух… А, ладно.

Так вот, мыты бывают разные. Мыта: съездное, въездное, воротное, крепостное, мостовое, торговое… упоминаются в документах неоднократно. Но ни разу не попадались: перевозное — государственный сбор за перевоз через реку, бродное — за проезд через брод. И волоковое — сбор за проход по волоку.

Конечно, купец платит. Платит — за работу. Перевозчику — за перевоз на пароме, броднику — за провод через брод, на волоке — за работу по перетаскиванию лодки. Но не княжьему ярыжке за право прохода.

   «Перевоз Дуня держала,   Держала, держала,   Перевозчика наняла,   Наняла, наняла.  …   Пришёл к Дуне милый друг,   Милый друг, милый друг:   «Перевези меня в зелен луг,   В зелен луг, в зелен луг!» —   «А я тебя всё ждала,   Всё ждала, всё ждала,   Перевозчика наняла,   Наняла, наняла».

В песне хорошо видна частная собственность на паромную переправу с наймом владельцем работника, и отсутствие государственных сборов при выполнении транспортной операции.

Похоже, что на «Святой Руси» мыто берётся за использование сделанного, построенного, искусственного: моста, ворот, оборудованного и ограждённого торга, но не за «богом данное» — реку, волок, брод.

Кстати, аналогично с землёй: налог в Московской Руси считается не с общей площади владения, а с пашни — только с обрабатываемой, «сделанной», земли.

Конечно, налоги берут. Но не с прохожего купца, а с местного жителя. С «Дуни», которая «перевоз держит». В предположении, что владелец сдерёт с купца и себе — «на хлеб», и властям — «на масло».

Разницу между прямыми и косвенными налогами понимаете?

Твен вдоволь поиздевался над своими американскими современниками, которые бурно возражали против роста прямых налогов, и с удовольствием заменяли их косвенными, таможенными пошлинами с каких-то «грязных иностранцев».

Линкольн, вынужденный ежедневно изыскивать миллионы для содержания армии в условиях Гражданской войны, основной упор делал на косвенные налоги: они не ссорят гражданина-налогоплательщика с властью.

Смоленский князь Ростик довёл до логического завершения прямо противоположный подход: только прямые налоги.

Конкретная весь, город, промысел, волость, погост — платит столько-то. А с проезжих — ничего. «Ничего» — в казну. «Всё» — местным. И «всё» — с местных.

Такой подход позволял избежать ссор княжеской власти с дальними купцами. Не в этом ли причина столь мощной поддержки смоленцев и новогородцев князя Ростислава, приведшей его на Великокняжеский престол в Киеве?

Смолоду понимал я, что казна не полнится мытами да податями, но лишь дополняется. Что налоги надобны не для княжеской кисы набивания, а для людьми управления. Во Всеволожске сиё особенно остро видно было: прямые подати брать — не с кого, мыта обычные брать — голодным да битым быть. Понуждаемый нищетой тогдашней к выбору между налогами прямыми и косвенными, выбрал я пути иные: третий, четвёртый, пятый…

Нормальный купчина идёт караваном по реке. И останавливается только в указанных для этого местах — княжьих погостах. Где туземцы дерут с него три шкуры за постой. С учётом собственных расходов и тех сто гривен серебром, которые погост должен отдать в казну. А встать где место глянется — нельзя. Только на охраняемой стоянке. Забота о безопасности проезжающих.

Власть — о купце заботится. Погосты — поставлены, разбойнички — выбиты, местные от свар… удерживаются. Риски — снизились, цены — подскочили втрое. Но — порядок повсеместно!

То-то они взвыли насчёт наших передвижений в темноте. Фактически на этом куске пути «из варяг в греки» — постоянно действующий комендантский час.

Сходно — на волоке. Мимо него не пройдёшь, а работать на нём запрещено. «Волок — наш, ходить по нему — нельзя». Все работы делают местные. Только! За соответствующую мзду.

— А сколько будет по обычаю?

— Дык… Как обычно: гривна постой, гривна — барахло перетащить, и ещё одна — лодейка.

Нефига себе! Шесть коров за эти две версты… «Все для блага человека»…

Вот был бы я человеком, нормальным купецом — отдал бы серебро и не грешил. Отоспался бы в доме, под крышей, похлебал бы горяченького, с местными молодками… близко познакомился бы. А мужички бы здешние — всё перетащили.

Был бы я княжий слуга — погостный боярин ножкой бы топнул, и мужички предоставили бы тот же сервис, но бесплатно. Но у меня статус… пограничный. С одной стороны — княжья грамотка, с другой — я не в службе. Вот, толкуем про колёсную мазь по-купечески. Но наехать-то «по-княжески» можно?

— Что ж ты голова посконная-домотканная-серемяжная не по делу рот разеваешь?! Или тебе спину давно не расписывали? Не видишь что ль — идём мы по княжьей грамотке, спешно. По светлого князя нашего повелению. Постоя не будет — некогда мне ваших щей хлебать. Майно — мы сами перетащили. Вы-то всё — спите-дремлете. На волоке — никого живого, хоть зови, хоть нет — не дозваться. Вот приду к князю, к Роману свет Ростиславовичу, да расскажу про ваше воровство бесстыдное. Что бобыли, де, ныне негожие стали. Обленились вконец. И разбойничков не углядят, и царство божье проворонят.

Фигня, конечно. Мужикам это всё — вообще не интересно. А вот погостный боярин… мужик битый, глаз цепкий. Когда убрал меч да снял рукавицу, стало видно — двух пальцев нет.

— Так ты, стало быть, Акима Рябины сынок? Акима помню, а вот про сына его… Что-то не слыхал.

— Да слыхал ты! Ванька-ублюдок, Рябинёныш. Ещё — «Зверем Лютым» кличут.

— Это по нему, что ли?

Боярин кивает на гордо торчащего гальюнной фигурой на носу нашей лодочки князь-волка.

— Курт, ко мне.

Ну и взгляд! Типа: как вы мне все надоели! Я тут так хорошо сижу, мне тут так хорошо видно… Серая туша вдруг взлетает вверх и, пролетев метра четыре, рушится к моим ногам. На лету разворачиваясь. Как белка — хвостом рулит. Оп. И сел у моих ног.

— Курт, язык убери. Что ты, как мужичина сиволапый, язык вывалил.

Боярин внимательно разглядывает, особенно — полуоткрытый зубастый чемодан, который у князь-волка вместо пасти.

— Нёбо-то какого цвета было?