Слепой. Проект «Ванга» - Андрей Воронин

вас конкретную, реальную помощь, и я сделаю для этого все, что в моих силах. Все! На то, чтобы вас утешать, сил уже не останется. Поэтому те, кому нужно утешение, могут прямо сейчас встать и покинуть зал. Деньги им вернут на выходе… Итак…

За этим стандартным вступлением последовала такая же стандартная, выверенная до доли секунды пауза. Никто не встал, и Борис Григорьевич, резко кивнув головой, сказал:

– Что ж, тогда приступим.

Ощущение надвигающейся беды так и не прошло, и сеанс он провел, мягко говоря, спустя рукава. Впрочем, никто из зрителей этого, кажется, не заметил.

* * *

Вернувшись с работы, Ирина услышала доносившееся из гостиной бормотание включенного телевизора и огорчилась: ее муженек, оказывается, вовсе не был занят спасением мира. И вот, будучи совершено свободным, вместо того чтобы встретить усталую жену с работы, он, как истый, коренной, потомственный россиянин, валяется на диване и смотрит телевизор!

Снимая туфли, она прислушалась. Напористый мужской голос говорил что-то неразборчивое, время от времени делая длинные паузы. Периодически его заглушал похожий на шум прибоя рев множества голосов, из чего следовало, что по телевизору показывают футбол, или хоккей, или какое-нибудь другое, столь же бессмысленное и скучное, по мнению Быстрицкой, зрелище.

Отогнав вспыхнувшую было обиду, Ирина повесила на плечики плащ и, прихватив сумку с продуктами, двинулась прямиком на кухню. В дверях гостиной она, однако, задержалась – не столько затем, чтобы выяснить, каким именно зрелищем так поглощен супруг, сколько из чисто спортивного интереса: заметит он ее появление или нет?

Глеб, казалось, ничего не замечал. Он сидел в кресле напротив телевизора, подавшись вперед, упершись локтями в колени, и, не отрываясь, смотрел на экран. В правой руке у него был пульт, в левой дымилась забытая сигарета, пепел с которой, как заметила Ирина, успел уже по крайней мере дважды упасть на ковер.

Правда, по телевизору показывали не футбол, не хоккей и даже не одну из этих новомодных псевдоспортивных игр, где великовозрастные болваны перебегают по качающимся пенопластовым плотикам бассейны с ледяной водой и дерутся надувными подушками с разъяренными быками. На сцене стоял одетый в темный деловой костюм мужчина довольно заурядной наружности и, совершая руками странные движения, что-то говорил отрывистым, неприятным голосом. Битком набитый зал реагировал на его слова и жесты взрывами хриплого рева, в котором Ирина с очень неприятным чувством различила истерические выкрики, стоны и даже рыдания. Судя по тому, что съемка велась с одной точки и не отличалась высоким качеством, это была не трансляция, а любительская запись; догадка Ирины подтвердилась, когда она увидела яркий рубиновый огонек, рдевший на панели видеомагнитофона.

Пожав плечами, она хотела уйти и вдруг поняла, почему лицо стоящего на сцене мужчины показалось ей таким знакомым. Это был Борис Грабовский собственной персоной, и Ирина поразилась тому, насколько ясновидящий за работой отличается от образа, созданного газетными репортажами и телевизионными интервью.

Забыв о своем намерении пойти на кухню и приготовить бездельнику мужу ужин, которого тот не заслужил, Ирина стала смотреть и слушать. Ее хватило ровно на три минуты, после чего она вдруг поняла, что насмотрелась на Бориса Григорьевича Грабовского и наслушалась его речей досыта – что называется, на всю оставшуюся жизнь. Откровенно говоря, ясновидящий производил отталкивающее впечатление, и теперь она начала понимать, почему Глеб так кипятится всякий раз, когда при нем упоминают имя Грабовского.

Опустив на пол сумку с продуктами, она неслышно, на цыпочках подошла к креслу и нацелилась дернуть мужа за ухо, но Сиверов, который, казалось, был целиком поглощен происходящим на экране, в самый последний момент неуловимо быстрым движением успел отдернуть голову.

– И давно ты наблюдаешь за моим отражением в окне? – обнимая его сзади, с улыбкой поинтересовалась Ирина.

Глеб выключил телевизор и погасил сигарету.

– За каким отражением? – удивился он.

Подняв глаза, Ирина увидела, что шторы на окне плотно задернуты. Больше никаких отражающих плоскостей, кроме экрана только что выключенного телевизора, в поле зрения не было. Услышать ее шаги муж не мог тоже – телевизор так орал, что за спиной у Глеба мог бы незамеченным промаршировать индийский слон.

– Знаешь, теперь я, кажется, понимаю, почему ты так не любишь этого Грабовского, – сказала она, решив оставить в стороне вопрос о том, как все-таки Глебу удалось сберечь свое ухо.

– А он не баба, чтоб я его любил, – особым, «казарменным» голосом важно пробасил Сиверов.

– Ну, не уважаешь, – терпеливо произнесла Ирина, игнорируя его попытку отшутиться. – Не веришь. Не…

– Кто сказал, что не верю? – возмутился Глеб. – Кто сказал, что не уважаю? Разве такого человека можно не уважать?!

– Опять ты за свое, – вздохнула Быстрицкая и, повинуясь мягкому, но настойчивому давлению обнимавших ее рук, присела на подлокотник кресла. – Перестань сейчас же, я устала, и вообще…

– Я просто исследую местность, – неохотно убирая руки, с обидой сказал Сиверов. – Прикидываю, не прикупить ли участочек под фазенду…

– Перебьетесь, гражданин, – строго одернула его Ирина и снова вздохнула. – Нет, ты не увиливай…

– А я и не увиливаю.

– Вот и не увиливай. Ты ведь нарочно принес домой эту гадость, чтобы я посмотрела и отговорила Нину обращаться к этому… экстрасенсу?

– Странное дело, – с глубокомысленным видом изрек Сиверов, глядя в потолок. – Казалось бы, слово «экстрасенс» вполне литературное… ну, по крайней мере, печатное. А ты ухитрилась произнести его так, словно это неприличное ругательство. Из тех, что ребятня на заборах пишет…

– Не увиливай, – строго повторила Ирина.

– И вообще, вы, женщины, странный народ, – будто не слыша, продолжал Глеб. – То вы его защищаете чуть ли не кулаками и каблуками, то готовы на куски разорвать… Вот как, скажи на милость, я должен это понимать?

– Я просто не знала, как это выглядит, – сказала Ирина. – Даже не представляла.

– А могла бы, – прежним легкомысленным тоном заметил Глеб. – И потом, согласись, работа хирурга тоже выглядит, мягко говоря, неаппетитно.

– Ну, ты сравнил!

– А что? Разница лишь в том, что хирург штопает тела, а наш Борис Григорьевич – души. И, надобно тебе заметить, не без успеха.

– А ты-то откуда знаешь?

– Видел собственными глазами, – заявил Глеб. – Это же я снимал. Ты