Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Игорь Мерцалов

Еще раз сверившись с показаниями и расчетами, Варган приоткрыл клапан в стенке шатра и прокричал:

— Азимут тридцать, девять с половиной узлов! Насыщенность растет!

Скреп скользнул вниз. Переплету случалось по молодости кататься на санках со снежной горы — сейчас возникло чувство сродни тому, только сильнее стократ, и домовой понял, что ни на санки, ни на горки он теперь до конца жизни смотреть не сможет.

— Ну вот, как я и говорил, — пояснил Варган. — На снижение пошли…

Клапан приоткрылся снаружи.

— Перемены предвидятся? — спросил Согрич.

— Не раньше, чем через час.

— Тогда иди дежурь.

Варган оделся и вышел, а лесин устало шагнул в шатер и, кучей бросив одежду, присел у очага.

— Все в порядке? — спросил его Сударый.

— Да. Пойдем медленно, но верно.

— Сколько времени займет теперь путь?

— Наверху о таком не говорят, — строго сказал Согрич.

— Поймите, мне нужно проявить снимки в течение ближайших часов.

— Поймите и вы: наверху все нижние дела не имеют значения. Будь вы хоть царь-батюшка, а на скрепе что летун сказал, то и будет.

— Что ж, это разумно, — вздохнул Сударый. — Просто прошу по возможности не медлить. Иначе вся поездка теряет смысл.

— Да не тревожьтесь, зазря не задержим, — усмехнулся лесин. — Мы, летуны, тоже не без понятия. Вы чай пили, нет? Составите компанию?

— С удовольствием.

Согрич поставил чайник, чашки, жбанчик с малиновым вареньем, которое посоветовал особенно:

— Обязательно попробуйте, в Храпове разжился, там сестра у меня, такое варенье делает — пальчики оближете!

— Вроде бы не раз доводилось летать на коврах-самолетах, а никогда не думал, что это — такое сложное дело, — поделился Сударый.

— Так вы, видать, все только летом, — ответил Согрич. — Один ковер — это действительно проще, потому как он легкий и послушный. А скреп — он медлителен и в управлении тяжел, зато устойчив…

Словно в насмешку над его словами, возникло какое-то странное дрожание, ощутимое даже сквозь подушки. Продолжая прихлебывать чай, лесин пересел в «красный уголок» и заглянул в хрустальную сферу. Нахмурился, простер над ней левую руку, прошептал заклинание. Не удовлетворившись результатом, взял чашку в левую руку, а правую простер и снова поколдовал. Невнятно ругнулся — расслышать можно было только прозвище его напарника, — отставил чашку и, вынув из лакированного ларца волшебную палочку, шагнул к задней части шатра.

— Подвиньтесь, пожалуйста, — попросил он Сударого.

Опустившись на колено около правого кормового ковра, он стал, шепча заклинания, касаться палочкой разных завитков узора, отзывавшихся золотистым свечением, которое мерцало, как заметил Непеняй Зазеркальевич, в такт постепенно нараставшей вибрации.

— Ах ты, дубина!.. — с надрывом воскликнул Согрич и, забыв о верхней одежде, метнулся к выходу. — Подними заслон, придурок! — крикнул он с порога. — Снижай сильфозабор!

Скреп тряхнуло, вибрация было пошла на убыль, но тотчас резко возросла. Снаружи слышались неразборчивые голоса. Сударый торопливо допил чай.

— Никак плохо дело? — тихо спросил у него Переплет.

Оптограф старательно изобразил успокаивающую улыбку:

— Эти разумные — профессионалы, думаю, они справлялись и не с такими ситуациями. Кстати, ты напрасно не попробовал варе-энье-э…

Он захлебнулся словами, потому что скреп ухнул вниз, потом, кажется, вверх и немного вбок, а потом вообще непонятно куда. Сорвав полог, в шатер не столько вошел, сколько влетел, с трудом удерживаясь на ногах, Согрич. Метнувшись к сундуку, он рывком распахнул крышку, сбросив разложенные на ней карты и хрустальную сферу, для которой, впрочем, падение на мягкий ворс ковра закончилось вполне благополучно, и выхватил из особой секции глиняный кувшин с какой-то яркой надписью. Горлышко кувшина было залито воском, на котором виднелась светящаяся печать, — лесин сорвал ее, дернув шнур.

Из горлышка тотчас повалил багрово искрящийся дым, но дальнейшего Сударый уже не видел: удар бросил его вперед, он перелетел через очаг, упал на что-то мягкое, а потом у него потемнело в глазах. Он слышал какой-то грохот, звон, стук, треск, а перед глазами вертелась мутная тьма.

Потом вдруг все успокоилось, и стало так тихо, так приятно и так неподвижно, что Сударый, наверное, не встал бы, если бы не сообразил, что лежит, уткнувшись лицом в снег. Он выпрямился, пошатываясь.

Голубоватый сумрак уже окутывал заснеженный лес, но пока что отчетливо были видны раскиданные по поляне ковры, еще минуту назад входившие в скреп, и бесформенная масса шатра. Около нее, потирая затылок, стоял Согрич, по-прежнему в одном свитере, шароварах и унтах. Чуть поодаль лежал, раскинувшись крестом, Варган.

Рядом с Сударым на диво аккуратно были сложены различные предметы из шатра. На сундуке сидел, нахохлившись, Переплет и ошеломленно рассматривал пустую чашку из-под чая, которую почему-то так и не выпустил из рук. Пол-лица у него было залито кровью. У Сударого подкосились ноги.

— Переплет, что с тобой? Эй, мой домовой ранен! Переплет, ты меня слышишь?

— Слышу, Непеняй Зазеркальевич. Вы не волнуйтесь, я целехонек. А, это? Это варенье.

Сударый вздохнул с облегчением:

— Фуф, а я-то уж бог весть что подумал. Значит, все в порядке.

— Вот чем-чем, а порядком я это не назвал бы, — заметил домовой.

— Все живы — значит, все хорошо.

Заслуживает внимания, что по большому счету ни Переплет, ни Сударый не были напуганы. Оптограф испугаться просто не успел, а домовой уже так устал бояться, что прекращение полета, хотя бы даже и аварийное, подействовало на него успокаивающе.

Непеняй Зазеркальевич глубоко вдохнул чистый морозный воздух и спросил:

— Ну и как варенье?

Переплет секунду непонимающе смотрел на него, а потом захохотал:

— Да ничего так!

Между тем ткань шатра вспучилась и опала — из-под нее выбрался и воспарил над поляной джинн с золотыми браслетами на запястьях, с кольцами в ушах, в овчинной безрукавке и шапке-ушанке. В руках он держал хрустальную сферу.

— Здорово, Согрич! — бодро крикнул он, подлетел к вещам, бережно положил сферу на подушечку и спросил: — Ну как, цел?

— Твоими стараниями, Искрюгай, — ответил лесин. — Здравствуй. И спасибо тебе большое.

— Это моя работа, — отмахнулся джинн. — Э, ты, кажется, шишку набил? Дай снегу приложу. — Он зачерпнул пригоршню снега, сжал в руке и склонился над Согричем. — Ну не куксись, не маленький!

Лесин смирился и позволил себя «полечить».