Магазинчик грешницы. Забудь меня… если сможешь - Виктория Вера

Грустно усмехаюсь, выпиваю пиалу с обжигающе горячим отваром и забираюсь в постель, накрываясь толстым одеялом и ворохом мягких шкур.

Зажмуриваюсь, мечтая моментально уснуть.

Глава 36

Черное кружево

Ева

Вместо уютной тьмы в голове крутится образ антрацитовых глаз.

Губы начинает жечь.

Да чтоб тебя…

Утыкаюсь носом в подушку, животом ощущая холод ещё не прогретой постели.

Озноб возвращается, прихватив с собой слабость и головную боль… дурацкое сочетание, которое не позволяет измождённому телу расслабиться, чтобы уснуть.

От досады с губ слетает стон, приглушённый подушкой.

— Лори, — с нотками тревоги в голосе.

Не слышала, как он вернулся.

Чувствую, как продавливается рядом постель, а над головой исчезает ворох шкур, в которые я так виртуозно закопалась.

— Лори, как ты себя чувствуешь? — его рука невесомо касается моих влажных волос.

— Всё хорошо.

Самый идиотский из ответов.

— Действительно хорошо? — осторожно убирает влажные пряди с моей шеи. — Посмотри не меня.

Не хочу.

Актриса из меня так себе. Он спросит «что случилось», а мне будет нечего ответить…

— Лори, — над самым ухом. — Что случилось?

Проводит по позвонкам на шее кончиками пальцев.

— Лорд Орнуа, почему вы не сказали, что Анриетта беременна? — чеканю вопросом на вопрос, меняя тему.

— Это не так, — в голосе появляется озадаченность. — Анриетта не может быть беременна.

— Я говорила с ней.

— Лори… посмотри на меня, — тянет за плечо, заставляя перевернуться на спину.

Поддаюсь и натягивая одеяло до самого подбородка. Дешёвая попытка изобразить «приличную леди».

— Расскажи, что произошло? — нависает надо мной, ловя взгляд.

— Анриетта подошла ко мне на празднике, попросила поговорить наедине. Рассказала о беременности и приложила мою ладонь к своему округлому животу…

— Лори, — обхватывает моё лицо тёплыми ладонями. — Анриетта бесплодна.

А… м?

Растерянно смотрю на него, пытаясь собрать воедино все мысли. Бесплодна? Это он так думает или что-то знает?

— Я трогала её живот… — неуверенно.

Закусываю губу и отвожу взгляд.

— Не-нет, послушай меня, моя хорошая. Посмотри на меня, — не даёт отвернуться. — Это дешёвый спектакль. Анриетта не может быть беременна. Ты говоришь, что почувствовала округлый живот. Но если это так, то её беременности должно быть уже несколько месяцев. Верно?

Киваю.

— Тогда я бы уже давно знал об этом. И не только я, моя матушка тоже была бы в курсе, и, поверь, она бы уже успела обсудить это со всеми остальными леди.

Хм… об этом я не подумала. Я действительно не слышала, чтобы леди поздравляли Анриетту и, уверена, об этом бы уже знала вдова Флюмберже, но…

— Она могла просто не рассказывать тебе?

— А смысл? — осторожно проводит большим пальцем вдоль моей скулы. — Анриетте нет смысла скрывать от меня подобную новость. Более того, она бы уже упрекала меня в том, что я не уделяю «будущей матери» достаточно времени и обязательно потребовала бы в честь такого события подарок из присмотренных ранее украшений…

Его последние слова вызывают улыбку. Он говорит совершенно серьёзно, без тени осуждения или раздражения. Как будто подобное поведение в рамках естественного хода вещей… и я отчего-то думаю, что если бы мне во время беременности посреди ночи захотелось воздушных пирожных и солёной рыбы, он бы их обязательно нашёл… и не подумав меня в чём-то упрекнуть.

Боги, Ева, о чём ты думаешь?…

— Лори, о чём ты думаешь?

— Эм… я… кхм… о беременности… — хрипло.

— Это всё пирожные.

— Что?

— Секрет живота Анриетты, не в беременности, а в регулярных заказах сладостей из кондитерской лавки.

Оу.

Мне неожиданно вспоминается милая пухлощёкая фира из храма, которая расхваливает свои пирожные, рассказывая, как ей заказывали их даже на свадьбу лорда Орнуа.

— Тогда я не понимаю, на что рассчитывала Анриетта… — хмурюсь. — Если ты знаешь о её бесплодии, то…

— Анриетта думает, что я ничего не знаю.

Вскидываю брови:

— Но… почему?

— Не сейчас, моя хорошая, это долгая история, для которой найдётся другое время…

Рэйнхарт опирается на локти и опускает голову, почти касаясь моего лба своим. Его тело слегка придавливает меня через толстое пуховое одеяло, и ощущение этой тяжести остро отзывается в каждой клетке моего тела.

— А для какой истории найдётся время… сейчас? — соскальзывая взглядом на его губы.

— Например, для той, — шёпотом. — в которой, Его Величество своей рукой подписал указ о расторжении моего брака.

М?

Рэйнхарт поднимается, оставляя меня переваривать сказанные им слова, а затем возвращается и протягивает маленький серебряный тубус, украшенный витиеватой монограммой.

Раскручиваю его и вытряхиваю свёрнутый трубочкой документ. Пробегаю глазами по строчкам.

Ещё раз.

И ещё…

Пока бумага не исчезает из моих пальцев.

Рэйнхарт бережно сворачивает его и прячет обратно, а затем опускается на локти, снова обхватывая моё лицо ладонями. Его взгляд внимателен и очень серёзен.

— Лори, король поставил некоторые условия, которые не позволят мне предъявить этот документ сейчас… всё не так просто, но… — в его голосе напряжение смешивается с волнением. — Леди Лоривьева Милс, согласитесь ли вы дать мне ещё один шанс и выйти за меня замуж?

— Если обещаешь целовать меня, как тогда в карете…

Его графичные брови удивлённо вскидываются, а я понимаю, что сказала это просто от нервов.

— Я не… я не это хотела сказать… то есть это, но не так…

— Целовать, как в карете? Серьёзно? — его шёпот касается моей кожи.

— Да, — тихо и немного втягивая голову в плечи.

— Я ругал себя за тот случай, — нервно дёргает уголком губ. — Решил, что напугал тебя.

— А я решила, что утром отвечу тебе согласием на предложение о браке… но ты уехал… — шёпотом и чувствуя, как отпускает внутри сжатая пружина старой обиды. Отчего-то мне было важно, чтобы он это знал.

Рэйнхарт отстраняется. В его взгляде читается растерянность и что-то ещё, что я не могу разобрать.

— То есть… ты готова была выйти за меня ещё… тогда? До всех этих событий?

Киваю, чувствуя, как обжигает виски горячая влага.

— Лори…

— Ева. Хочу, чтобы ты звал меня Евой.

Потому что это для меня тоже важно.

— Это твои условия? Целовать тебя и называть Евой? — наклоняется к самому уху, сцеловывая с виска след, оставленный слезой. —